Ольга просидела возле Сашиной постели около часа. Плакала, держала его за руку, а Митрич с Вениамином ее утешали.

– Он два дня подряд находился в таком состоянии, – всхлипывая, призналась девушка пациентам. – Я не сразу решилась позвонить в скорую, думала, устал человек, спит сидя, с кем не бывает…

– А других странностей вы за ним не замечали? – спросил Веник.

– Неа, – вытирая глаза платком, ответила Ольга. – Ладно, пойду я. В этих кульках все, что он просил – фрукты, вещи, я печенье испекла. Вы угощайтесь, только Сашке, оставьте, хорошо?

Митрич кивнул, а Веник поднялся и пошел провожать девушку до выхода, на бегу всучив Людочке коробку конфет.

– Если так будет продолжаться и дальше, у Саши могут быть серьезные проблемы… – покачал головой Антон Дмитриевич «Ризеншнауцер»…

Обследование Саши, начавшееся прямо с утра в понедельник, очень быстро зашло в тупик: ни палатный психиатр Сазонов, ни психотерапевт Зорин, ни их коллеги по цеху, в течение недели так и не выявили у него никаких отклонений. Объяснить, почему время от времени пациент «отключался», никто из них так и не смог, потому как в периоды бодрости, адекватнее человека, чем Саша, сложно было найти, и не только в пределах клиники.

Врачи, тем не менее, поставили под вопросом диагноз «маниакально-депрессивный психоз» (надо же от чего-то лечить), определили несколько этапов терапии, а Митрич с Веником, в свою очередь, подробно объяснили Саше стратегию и тактику борьбы с ней, поэтому наш герой со счастливой легкостью мотылька перелетал из одного нового дня в другой, ни сколько не задумываясь о пользе и вреде собственного существования в клинике.

Саня вообще редко размышлял о подобных вещах – он был из того редкого типа людей, которые воспринимают жизнь как веселую игру, это – маленькие дети в теле взрослого человека – наиболее счастливейшие из представителей человеческого рода. Вот и проживание в стенах психлечебницы он воспринимал всего лишь как экстремальный вид отдыха или экзотический способ провести отпуск, только и всего.

В конце недели, в пятницу, Веник влетел в палату с неестественной для него обворожительно-мечтательной улыбкой на лице.

– Меня выписывают, – сообщил он. – Завтра. Николай Павлович прочитал мои последние рассказы, пообщался со мной на разные темы, я ему торжественно обещал, что выкинул свои суицидальные мысли далеко за пределы галактики, и вообще решил написать роман, и вот…

– Поздравляю, дружище, – рассмеялся Саша, а Митрич похлопал его по плечу и подозрительно прищурившись, спросил: – А ты их действительно выкинул?..

– А что, я похож на психа? – хитро улыбнулся Веник и все трое облегченно расхохотались.

Утром Саша с Митричем под зорким надзором санитара, провожали Веника до ворот клиники.

– Мне будет не хватать тебя, Венька! – крикнул Саня ему вслед.

– Я приду. В следующие выходные, – бросил Вениамин на прощание, закрывая дверцу такси.

– Надеюсь, он сам верит в то, что говорит! – заключил Митрич. – Я бы на его месте постарался бы как можно быстрее забыть все, что связано с этими стенами.

– Да уж, – вздохнул Саня. – Пошли, Митрич, один ты у меня остался! Или один я у тебя?.. А, без разницы!

На этот раз смеялись они только вдвоем.

Скучно было Саше без молчаливого скептика Вени – Митрич людей сторонился, общался только по необходимости, а, выходя на улицу, старался убежать как можно дальше, хоть санитары такого рода действия и не слишком позволяли, а общаться с другими пациентами Саня почему-то не решался. Только наблюдал. Где-то на задворках его сознания, очень глубоко, существовала уверенность, что безумие – заразно. И не потому, что оно – противоестественно человеческой природе, а как раз наоборот – Саня верил, что любое порождение человеческого разума оправдано и обосновано особенностью человека и его (человека) собственной реальностью, даже если это галлюцинации. Иными словами, если человек видит или слышит что-то не то – значит, это – существует, по крайней мере, для него, потому что именно ему это для чего-то нужно: для защиты, компенсации, обороны…

Лишь раз он изменил своему неписаному правилу – уж очень интересный случай нарисовался. Саня сидел на скамейке возле корпуса и любовался танцующей Виллисой, его отвлек шум на крыльце корпуса. Два санитара пытались вытолкнуть на улицу юношу, со всколоченными в разные стороны рыжими вихрами и яркой выраженной паникой на лице. Он отбивался так, что на лицах и руках санитаров были видны свежеиспеченные кровоподтеки. Однако стоило им только выволочь парня на улицу и усадить на соседнюю скамейку, парень успокоился, выдохнул облегченно и лег, раскинув руки, не обращая больше ни на что внимания.

– Ты чего, брат, буянил? – спросил его Саня. Ему было так любопытно, что он просто не смог сдержаться. Хотя и не был уверен до конца, что юноша ему ответит.

– Понимаешь, – парень приподнялся на локтях, улыбнулся и пустился-таки в объяснения. – Я объясняю этим чудакам уже третий день…мне нельзя проходить сквозь дверные проемы и открывать двери!

– Почему? – удивился Саня.

– Я могу попасть в другой мир и никогда не вернуться! – шепотом поведал ему юноша.

Внезапная догадка, заставила Саню весело рассмеяться:

– Ты что Макса Фрая[2] перечитался, дружбан?

– А что? – подозрительно сощурившись, спросил его собеседник.

– Если ты внимательно его читал, ты должен знать, что только дверь, открытая в темноте и с закрытыми глазами, может стать дверью между мирами. Ты же пока не такой продвинутый Вершитель, как сэр Макс, чтобы путешествовать через Хумгат[3] словно в другую комнату, поэтому, думаю, что тебе нечего бояться.

– Слушай, а ведь ты прав, – через какое-то время облегченно вздохнув, согласился юноша. – Действительно. Спасибо, брат!

– Ну что, пошли попробуем? – улыбнувшись, поинтересовался Саня. – Не бойся, если что, будем пропадать вместе!..

Санитар Василий недоуменно наблюдал, как два пациента зашли, держась за руки в корпус, а затем, медленно передвигаясь по этажу, открывали все возможные двери (это был технический этаж – столовая, кладовая, приемное отделение): входили, через минуту выходили… Вася был изрядно озадачен тем фактом, что Юрка, так звали юношу, без разговоров и скандалов доверяет своему «проводнику». Он благоразумно решил не мешать пациентам развлекаться. В конце концов, какое ему дело до того, как они проводят время прогулки, лишь бы не буянили и не пытались сбежать. Впрочем, из этой клиники сам черт не сбежал бы!

На второй неделе своего вынужденного «прогулочного» одиночества, Саша таки решился заговорить с Виллисой. Она устало опустилась на скамейку, чтобы снять пуанты и надеть обыкновенные мягкие туфли без каблуков. Он присел рядом и, видя, что балерина не отодвигается и не пытается сбежать, поздоровался:

– Привет, – тихо сказал он.

– Я вас не знаю, – не глядя на него, ответствовала девушка.

– Я тоже вас пока не знаю, но чем это не повод, чтобы познакомится?

– Зачем? – все так же глядя перед собой, спросила она.

– Разве вам не грустно здесь, одной?

– Нет.

– А мне грустно, моего друга выписали больше недели назад, теперь мне совсем не с кем поговорить…

– И вы не нашли ничего лучшего, чем начать приставать ко мне, да? – первый раз Виллиса посмотрела прямо в лицо Саше. В ее глазах искрилась такая ярость, что он на некоторое время потерял дар речи.

– Я… не…

– Что? – спросила она, с вызовом глядя на Саню.

– Ваши танцы… завораживают!.. Я совсем не хотел обидеть вас или разозлить. Просто поговорить… простите, если я вам помешал, – Саня поднялся и решил отойти от греха подальше.

– Постойте, – тихо попросила Виллиса и схватила его за руку, чтобы удержать. – Ира, – представилась она.