— Ну, как дела? Что тут без меня наслучалось? — привычно спрашивала Лёка, бросаясь на кровать. — Докладывай...
Но однажды он сел рядом и не смог ничего сказать. Он выговорился, устал, перегорел... Да, он действительно от нее устал, как устают от непрерывной дороги, от бесконечной поездки в поезде, от мелькания полей и лесов перед глазами... Хотя на самом деле он стоял на месте, но вовлеченный Лёкой в непрерывную и непривычную, ему незнакомую и чуждую круговерть, Аркадий стал раздражаться и обдумывать ситуацию, в которую попал. Начал рассматривать ее под иным углом зрения. Что он делает возле Лёки? Какое место занимает в ее жизни? Место приживалки, компаньонки, собачки?
Леокадия жила сама по себе, далекая от него, как далеки от человека звезды на темном небе, непонятные и загадочные. Она очаровывала, побеждала, даже не спускаясь вниз с побежденных вершин. И желала задержаться именно там, на высоте, всегда и при любых условиях. А что оставалось ему? Смотреть на нее снизу вверх, задрав голову? Да, он слишком от нее устал... А она давно им пресытилась... И этого следовало ожидать. Но люди недальновидны.
Аркадий понял, что больше ему не выдержать, особенно после Лёкиного шумного увлечения бардом и иронических взглядов Эдгара, которые тот давно уже бросал на мужа известной певицы.
— Объясни мне, — однажды не выдержал Эдгар, — ты чего в ней нашел, в этой свиристелке?
Аркадий изумился от его фамильярности и наглого тона.
— Ничего особенного в ней нет, — продолжал разнузданный импресарио. — Обычная попсиха с претензиями на особую музыкальность! И на морду не сильно удалась... Ну да ладно, это дело вкуса. Только вот кидает она тебя сейчас по-страшному. Просто мордует, бьет рожей об стол. И как ты это все терпишь? Не понимаю... Любишь разве? Или любил? — Он проницательно взглянул на Аркадия. — Но ведь жить со звездой невозможно. Это тяжкий труд, настоящая каторга... Голгофа, которую сам себе выбрал и на которую ты сам себя обрек...
— Другие живут... — пробормотал Аркадий.
— На других условиях, — парировал Эдгар. — Совсем на других! Ты-то ведь хочешь искренности, честности и любви. А их нужно искать совсем в другом месте. Если вообще найдешь...
Аркадий молчал. Понимал, что резвый импресарио кругом прав...
— Прав я, прав! — словно вычитал его мысли Эдгар, ухмыльнувшись. — Я всегда прав, пока ненароком не ошибусь... Но это со мной случается нечасто. Кроме того, я давно привык даже не плевать на то, что и плевка моего не стоит. Отличный жизненный принцип! А твоя Леокадия Андреевна — чересчур тонкая штучка! Наслаждайся, пока не ушла...
Аркадий вздрогнул. Пока не ушла?.. А разве...
— Да нет, — вновь понял его Эдгар, — она тебя бросать не собирается. Ты ей удобен, как диванная подушка. Только вот тебе уже стало с ней невмоготу... Это видно, Аркаша, даже невооруженным оком, бросается в глаза за версту... Потом, понимаешь ли, брак — это определенное неписаное соглашение о некоторых взятых на себя обязательствах, некие обещания друг другу. А держать хоть какие-нибудь свои обещания — отнюдь не отличительная черта твоей певички. Поэтому если она сдержала хотя бы одно — это событие, достойное удивления и даже восхищения.
— Ты ошибаешься, — пробормотал Аркадий. — Именно союз, лишенный обязательств, обладает удивительной долговечностью. И брак на грани развода — тоже.
— Ну да? — иронически протянул Эдгар. — Да ты ведь уже не раз клялся себе, что завтра же с нею порвешь, но не уходил, потому что никак не мог представить эту последнюю минуту... Ты из породы тех редких людей, которые умеют многое, но совершенно не способны к бегству. А стало быть, к своему спасению. Ты любишь чистосердечно и высказываешься до конца. Ты не думаешь о последствиях, к которым приводят неуместные честность и прямота. Ты даешь ненужные обеты и клятвы, которым не изменишь ни под каким видом. Но то, что мы так усиленно часто пытаемся скрыть от других, все равно всегда узнается! Тайн нет! И не бывает на свете! Тем более в любви.
— Да? — пробормотал Аркадий. — Тогда попробуй узнать, где начало и конец у окружности. А у любви нет лишь размеров. Их ей заменяют два слова, два понятия — да или нет.
Эдгар засмеялся.
— Ты всегда был мне симпатичен. И я никогда не понимал, как ни ломал голову, что вы оба нашли друг в друге...
— Это женщина-рай, — прошептал Аркадий. — А в общем, ты снова прав, как всегда... Леля — она ушибленная...
— Головкой, что ли? — заржал Эдгар. — Так они все такие, наши звездатые!..
Аркадий возмутился:
— Не головкой, а душой! Ты соображай, чего несешь!
— Это все из области высоких материй! — заявил Эдгар. — А я туда не вхож! Недостоин! И твоя певунья, кстати, тоже!
— Я уважаю тебя как делового человека, — произнес Аркадий, — но мне никогда бы не пришло в голову, как Леле, довериться тебе или поверить хотя бы одному твоему слову.
— И напрасно! — опять захохотал Эдгар. — Я надежнее всех банков России, вместе взятых! Она ни в чем не просчиталась! Разве не видно?
Аркадий понимал, что все правильно, что пришла пора сказать друг другу какие-то неизбежные пустые слова, пытаясь смягчить неизбежное близкое расставание... И ему пора вернуться к Татьяне и Вовке... Племянник обрадуется его возвращению. А Лёке предстоит дальнейшее восхождение. Уже без мужа. Или с новым заменителем в этом качестве.
Неужели любовь действительно настолько слепа? И проходит, когда люди прозревают?.. Но ведь тогда это — неразумное, нелепое чувство... И разве стоит подчиняться и верить такому?..
Аркадий запутался и махнул рукой.
И как-то поздно вечером, не давая Лёке заснуть, он решился.
— Леля, у меня к тебе серьезный разговор...
— Ты меня пугаешь, — устало зевнула она.
Аркадий различил в ее словах подлинный испуг, искренность, с которой она в этом созналась, и одновременно — волевую нордичность в подавлении своего страха, смешанную с деловитостью, легкой иронией и готовностью слушать.
— Леля, мы редко видимся, — начал он.
Лёка хихикнула.
— А тебе не кажется, дуся, что, если муж и жена все время вместе, в этом есть что-то противоестественное, даже плебейское? Да и надоесть друг другу можно запросто! А у нас как в семьях капитанов дальнего плавания или дальнобойщиков. Ну, конечно, когда начинается светлый период ухаживания, не хочется расставаться даже на минуту. Но это быстро проходит. В семейной жизни видеться полчаса в день — вполне достаточно.
— Нет, мне так не кажется, — резко отозвался Аркадий.
И Лёка, услышав его необычную интонацию, насторожилась. Она прекрасно знала, что смысл не в том, что говорят, а в том, как говорят.
— А я еще когда летела в Москву, — призналась она, — заподозрила что-то нехорошее. У меня прямо удивительный нюх на всякие неприятности. Чую — и все! Тебе надоело меня ждать? Ты задумал восстать? Или еще что-нибудь? В твоем голосе звучит мелодраматический оттенок.
