"Город-государство Квармалл является оплотом культуры, почти невероятной у человекообразных. Возможно, лучше всего сравнить ее с культурой муравьев-рабовладельцев. Земли, подвластные Квармаллу, ограничены в наши дни горушкой, или большим холмом, на котором он стоит; но, как у редиски, основная его часть находится под поверхностью земли. Хоть и не всегда это было так.

Некогда Властители Квармалла правили широкими лугами и обширными морями; их суда плавали между всеми известными портами, а караваны шли по дорогам от моря до моря. Но постепенно выскальзывали из хватки Квармалла плодородные долины и голые утесы, пустыни и открытое море; неохотно, но постоянно отступали его властелины. Неумолимо лишались они, год за годом, поколение за поколением, всех своих владений и прав и, наконец, были загнаны в эту последнюю и самую могучую цитадель, неприступный Квармаллский замок. Причина этого изгнания скрыта во мраке повествований; но, вероятно, оно объяснялось теми, как нельзя более отвратительными обычаями, которые и по сей день заставляют окружающие Квармалл деревни верить, что он нечист и проклят.

По мере того как Властители Квармалла, несмотря на свое чародейство и стойкость в бою, отходили, уступая напору, они рыли все более просторные и глубокие убежища под этой последней, огромной твердыней. Каждый последующий владыка зарывался еще глубже во внутренности маленькой горы, на которой стояла крепость Квармалла. Постепенно память о прошлой славе поблекла и была утрачена, и властелины сосредоточились на своем лабиринте тоннелей, полностью отойдя от внешнего мира. Они забыли бы об этом мире полностью, если бы не постоянная и все усиливающаяся нужда в рабах и в пище для этих, рабов.

Властители Квармалла – маги с высочайшей репутацией, сведущие в применении Искусства. Говорят, что своими чарами они могут подчинить себе человека телом и душой."

На этом кончались записи Скраа. В общем и целом, это весьма малоудовлетворительные сплетни: почти ни слова о тех интригующих проходах, которые первоначально возбудили мой интерес; ничего об устройстве этих земель или внешности их обитателей; нет даже карты! Но, впрочем, бедный Древний Скраа живет почти полностью в прошлом – настоящее приобретает для него значение лишь вечность-две спустя.

Однако мне кажется, что я знаю двух парней, которых можно будет убедить выполнить там некое задание."

Здесь записки Нингобля кончались, к большому разочарованию охваченного различными подозрениями Фафхрда, оставив его в весьма неуютном состоянии озабоченности и стыда, поскольку теперь он снова начал думать о неизвестной девушке, которую в это время пытал Хасьярл.

Снаружи Квармаллской горы солнце уже перевалило за полдень, и тени стали удлиняться. Огромные белые быки всей своей тяжестью налегли на ярмо. Это было уже не в первый раз и, как они знали, далеко не в последний. Каждый месяц, в тот миг, когда они приближались к одному и тому же покрытому жидкой грязью участку дороги, хозяин принимался яростно нахлестывать их кнутом, пытаясь заставить их развить скорость, на которую они по самой своей природе были неспособны. Они делали все, что было в их силах, и налегали так, что упряжь начинала скрипеть; потому что знали, что когда этот участок останется позади, хозяин вознаградит их комком соли, грубой лаской и коротким отдыхом от работы. К несчастью, именно тут непролазная грязь не высыхала чуть ли, не с конца одной поры дождей и до начала следующей. К несчастью, это делало его преодоление более долгим.

Хозяин нахлестывал быков не без причины. Среди его соплеменников место считалось проклятым. Именно с этого, находящегося на возвышенном месте изгиба дороги можно было наблюдать за башнями Квармалла; и, что гораздо важнее, с этих башен можно было наблюдать за дорогой и теми, кто проезжал по ней. И то, и другое не приводило к добру: плохо было и смотреть на башни Квармалла, и быть замеченным с них. Для такого чувства причин хватало. Проезжая последнюю лужу грязи, хозяин быков суеверно сплюнул, сделал напрашивающийся жест пальцами и боязливо глянул через плечо на пронизывающие небо башни с кружевными навершиями. Даже таким мимолетным взглядом он успел заметить вспышку, сверкнувшую искру, на самом высоком донжоне. Вздрогнув, он рванулся к долгожданному прикрытию деревьев и вознес благодарность почитаемым им богам за свое спасение.

Сегодня ему будет о чем поговорить в таверне. Люди будут ставить ему чаши вина и горького пива из трав, которые он будет выпивать залпом. На этот вечер он будет самой важной персоной. О! Если бы не его резвость, он мог бы как раз в это время брести, лишенный души, к могучим воротам Квармалла; а потом служить там, пока существует его тело, и даже после этого. Потому что среди пожилых людей деревни ходили рассказы о подобном колдовстве и о других вещах; рассказы, в которых не было морали, но к которым прислушивались все. Ведь всего лишь в прошлый Праздник Змеи юный Твельм исчез, и с тех пор о нем никто ничего не слышал. А разве он не смеялся над этими рассказами и, пьяный, бросил вызов террасам Квармалла? Конечно, так оно и было. И правдой было также то, что его менее храбрый приятель видел, как он, бравируя, с важным видом поднимается на последнюю, самую высокую террасу, почти к крепостному рву; а потом, когда Твельм, испугавшись по какой-то неизвестной причине, повернулся и хотел броситься прочь, его извивающееся и выгибающееся тело было силой утянуто назад в темноту. И даже крик не отметил уход Твельма с этой земли и из предела познаний своих сородичей. Юльн, этот менее храбрый или менее безрассудный приятель Твельма, с тех пор проводил свое время, погрузившись в нескончаемый пьяный ступор. А по ночам он ни на шаг не выходил из-под крыши.

В течение всего пути до деревни хозяин быков раздумывал. Он пытался обмозговать своим темным крестьянским умом способ, при помощи которого можно было предстать героем. Но после того, как он с превеликим трудом составил простую и самовозвышающую повесть, он подумал о судьбе того человека, который осмелился хвастать, что обворовал виноградники Квармалла; человека, чье имя произносили только приглушенным шепотом, по секрету. Поэтому погонщик решил придерживаться фактов, какими бы простыми они ни были, и доверять той атмосфере ужаса, которую, как он знал, вызовет любое проявление активности Квармалла.

Пока погонщик все еще нахлестывал своих быков, Мышелов наблюдал за тем, как два человека-тени играют в мысленную игру, а Фафхрд заливал в себя вино, чтобы утопить мысль о страдающей незнакомой девушке – в это самое время Квормал, владыка Квармалла, составлял свой гороскоп на будущий год. Он работал в самой высокой башне Крепости, приводя в порядок огромные астролябии и другие массивные инструменты, необходимые для точных наблюдений.

Сквозь расшитые занавеси в маленькую комнату жарким потоком вливалось полуденное солнце; его лучи отражались от полированных поверхностей и, преломляясь, сверкали всеми цветами радуги. Было тепло, даже для легко одетого старика, так что Квормал шагнул к окнам, выходящим на ту сторону, где не было солнца, и отвел в сторону вышитую ткань, позволяя прохладному ветерку с болот пронестись сквозь обсерваторию.

Он лениво глянул сквозь глубокие прорези амбразур. Внизу, далеко за ступенчатыми террасами, он мог видеть тонкую, изогнутую коричневую нитку дороги, которая вела к деревне.

Маленькие фигурки на дороге были похожи на муравьев: муравьев, с трудом передвигающихся по какой-то липкой, предательской поверхности; и как муравьи, они упорствовали в своих усилиях и в конце концов исчезли с глаз наблюдающего за ними Квормала. Он вздохнул и отвернулся от окон. Вздохнул слегка разочарованно, потому что сожалел, что не выглянул в окно мгновением раньше. Рабы были нужны всегда. Кроме того, представилась бы возможность испытать парочку недавно изобретенных инструментов.

Однако Квормал никогда не жалел о том, что прошло; поэтому он пожал плечами и отвернулся.