— Лед! — крикнул он, стараясь перекричать рев мотора. — Лед везде!

Богоев улыбнулся и попытался ответить что-то, но подполковник не расслышал. Тогда капитан вытащил блокнот и написал: «Взгляните, какие забереги[6]; мы ведь высоко».

Петренко пристальнее посмотрел вниз. Действительно, по краям белой пелены берега озера имели какой-то странный вид, и он понял, что это каемка — дно, видимое сквозь прозрачную воду. С высоты эта полоса воды казалась узкой, на самом же деле она должна была местами достигать десятков метров. Подполковник успокоился. Значит, они сядут, а что сядут не напрасно — это уже вне сомнений. Перед самым вылетом из Ленинграда было получено еще одно донесение. В километре к западу от разъезда Мас-Варака на остатках снежных сугробов на опушке леса нашли след человека в новых кожаных сапогах. Ищейка, ознакомленная с багажом Кларка, взяла след, но вскоре он ушел в воду. Вечер и неподготовленность проводника собаки к далекому пути заставили отложить погоню до утра. Итак, Кларку некуда больше идти, как на Перкеле-Ярви. Сегодня утром преследование началось — с опозданием, конечно, но ничего; они-то на самолете перехватят шпиона.

Самолет летел прямо на север. Все больше становилось озер внизу, все меньше — признаков человеческой деятельности. Около четырех часов пополудни Богоев, сверившись с картой, указал вниз, на узкую желто-белую полоску, которую пересекла тень самолета.

— Дорога со станции Лоухи к границе! Последняя! Дальше полная пустыня! Теперь скоро! — прокричал он.

Минут через сорок летчик начал вираж и пошел на снижение.

Глубоко под сильно наклонившимся окном кабины Петренко увидел озеро, похожее на огромный бисквит с узкой перетяжкой. К удивлению подполковника, льда на озере почти не было. Его печальная, синевато-серая площадь только у одного из берегов нарушала веселый блеск свободной водной глади. Вокруг, насколько хватал глаз, расстилалась желтоватая поверхность мхов, по которой всюду, как осколки зеркала, сверкала вода и белели пятна и полосы снега. Местами темно-зелеными островками стояла сосновая поросль и совсем далеко, к востоку и к западу, чернели поросшие елями гривы.

Самолет невысоко облетел вокруг озера и пошел на посадку в восточной его половине. Скоро поплавки взбороздили воду, и шум мотора затих. Летчик посмотрел на офицеров через переднее окно кабины.

— Туда подруливайте, налево! Вон к той сопочке. Там скалы, должно быть глубоко. Выгрузимся хорошо, — сказал Богоев.

Вскоре По-2 тихо покачивался у подножия голого гранитного холма, окаймленного полосой невысокого сосняка. У самого берега деревьев не было, и поднятые самолетом волны с тихим плеском взбегали на гладкий красный камень.

— Ну, вот и прилетели. На этом Перкеле и льда совсем нет. Хоть купайся! — летчик опять повернул к ним худое обветренное лицо.

— Кто знает, может быть, и придется, — ответил Петренко.

Богоев, высунувшись из кабины, молча оглядывался по сторонам. Глаза его радостно щурились, он всей грудью вдыхал прохладный, пахнущий хвоей и сырым мхом воздух.

— Что, хорошо?

— Еще бы не хорошо, товарищ подполковник! Во всем мире нет мест, красивее нашего Севера, — ответил капитан и тотчас же спохватился: — Виноват, товарищ подполковник, я еще налюбуюсь, а сейчас надо выгружаться.

— Да, давайте-ка, не то наш воздушный извозчик не попадет засветло в Кемь.

Летчик усмехнулся:

— Как не попасть, товарищ подполковник, далеко ли тут; светло будет еще долго, здесь ведь ночи скоро совсем не станет — Полярный круг-то перелетели.

Им удалось подтянуть машину прямо к гранитному скату и, не набрав воды в сапоги, выгрузить на берег свою поклажу: складную брезентовую байдарку, спальный мешок и два рюкзака.

— Значит, будем ждать вас на этом же месте через четыре дня на пятый — одиннадцатого мая, в полдень. Если что-нибудь изменится и мы отсюда уйдем, оставим письмо. Где?.. Вот под этим камнем.

— Есть, товарищ подполковник, буду точно, разве что невыносимая пурга поднимется или гололедка.

Петренко и Богоев помогли летчику запустить мотор, и через несколько минут самолет, оторвавшись от воды, сделал круг над озером, набрал высоту, пронесся у них над головой, покачал на прощанье крыльями и лег на обратный курс.

Скоро рокот мотора затих вдали. Пала такая нетронутая, первобытная тишина, что Петренко, обратившись к Богоеву, невольно заговорил шепотом. Тот с удивлением взглянул на него:

— Он же не скоро появится, товарищ подполковник, можем хоть песни петь.

Петренко смутился:

— Я знаю, только больно уж тихо. Ни звука не слышно — даже в ушах звенит.

— Это самолет нашумел, а как успокоится все... Да вот слушайте, ямщик засвистел.

— Кто?

— Не знаете? Вот, посвистывает, пикает. Ямщичок, поползень иначе называется. Птичка, словно маленький дятел, только лазит вниз головой. А вон и настоящий дятел забарабанил. Как палкой по забору. А ведь тоже воображает, что песня не хуже других... Нет, какая тут тишина! Сейчас все поет. Послушайте на заре, что тут будет: и куропатки, и косачи, и журавли — загудит все.

Богоев с восторгом смотрел вокруг, прислушивался.

— А вот это слышите?..

— Слышу. Гуси?

— Нет, какие гуси!

— А кто же?

— Разве не разбираете? Птица же сама свое имя выговаривает...

— Так что? Неужели гага?

— Она и есть... Вот, вот!..

Петренко посмотрел вверх, ожидая увидеть птицу над головой, но бледно-голубое небо было пусто.

— Где же она?

— Выше, выше смотрите, под самые облака!

Подполковник вгляделся и на страшной высоте рассмотрел двух птиц, летавших друг за другом, по-утиному часто мелькая крыльями. Вдруг они круто развернулись и начали стремительно пикировать вниз, перегоняя друг друга. Раздался резкий, воющий шум, как от полета снаряда. Вправо, влево... вправо... Словно по маршам огромной невидимой лестницы, птицы спускались вниз — и сумасшедшее пике закончилось высокими всплесками воды: две крупные птицы сели на озеро, в сотне метров от зрителей.

— Здорово! — восхищенно воскликнул Богоев.

— Да, красиво. И смотрите, плывут, не боятся. Знают, что у нас нет, чем бы достать их.

— Ну, у меня, положим, найдется. Но нельзя их трогать — запрещено законом, да и жалко. Мясо неважное, а так, зря бить — не люблю. А вот глухарика... Ох, и много же тут глухаря!.. Давайте влезем на вараку, осмотримся.

Петренко и Богоев поднялись по гладкой, будто отшлифованной, поверхности гранита на вершину. Скала лежала, как половинка расколотого сильно выпуклого щита. Задний склон обрывался крутыми уступами, словно большими, неправильными ступенями. Стоя на вершине, можно было свободно смотреть поверх макушек тонких болотных сосен, окружавших скалу. С одной стороны открывалась поверхность почти круглого озера не менее трех километров шириной — скала стояла на северо-восточном берегу. Озеро окаймлялось сосняком. Только у восточного берега, как ощетинившаяся спина какого-то горбатого зверя, вздымалась большая группа черно-зеленых елей. Такие же еловые гривы, одни побольше, другие поменьше, с небольшими перерывами, цепью уходили к востоку, где на самом горизонте в бинокль были видны вершины сплошного высокого бора. К западу озеро вытягивалось в пролив между болотистыми берегами, дальше за блеском воды плохо было видно.

— Вон налево салма, а там — вторая половина озера и чужой берег.

Петренко посмотрел на север и северо-запад. За полоской сосен у подножия скалы начиналось желтое моховое болото, поросшее реденькими карликовыми сосенками, которые постепенно сменялись выбеленными солнцем и ветром колышками, остатками погибших деревьев. За ними — совсем чистая моховая гладь, изрезанная полосками воды и снега.

— Вот тут опасные места! — Богоев указал рукой на моховую пустыню. — Когда-то это были озера, теперь их затянуло мхом. Под ним жидкий торфяной кисель; местами четырехметровый шест уходит весь и не достает дна. И чем дальше к салме — тем хуже. С этой стороны болото непроходимо, с южной есть переход, о котором я говорил. Имейте в виду, ходить можно только там, где есть живые деревья. На глади нужно пробовать, а то можно ввалиться с головкой. Он придет, скорее всего, вот по этой гряде — видите, к востоку идет грива за гривой. Этот кряж тянется километров на сорок. На него Кларк должен попасть непременно, иначе будет идти недели две... Если разрешите, товарищ подполковник, я схожу в разведку. Как стемнеет — вернусь. Вас попрошу заняться хозяйством. Огонь разводите смело — никакого риска нет.