Офицеры обменялись быстрым взглядом. Смирнов, подмигнув, чуть заметным движением головы указал на Владека. Петренко мгновенно оценил создавшееся положение и понял, чего хочет от него товарищ. Он сделал несколько шагов по направлению к крыльцу дома и вдруг со стоном опустился на песчаную дорожку...

— Смотрите, пане! — услышал он встревоженный голос Смирнова. Шуршание веника прекратилось, немного погодя послышались тяжелые шаги, и глухой голос косноязычно забормотал:

— На землю сел!.. Эге! Зачем на землю сел?

Петренко опять застонал и лег на бок. Уголком глаза он увидел склонившееся над, ним лошадиное лицо с бесцветными тупыми глазами.

— Вот, вовсе лег... Эге! — бормотал Владек в недоумении.

— Ах, Иезус-Мария! — раздался рядом женский голос. — Ему плохо! Нужно нести его в дом, к доктору! Он больной!

— К доктору, к пану доктору! — подхватил сзади Смирнов.

Привычные слова «больной» и «доктор» дошли до сознания идиота. Петренко почувствовал, как его легко, словно ребенка, подымают на руки. Приоткрыв глаза, он увидел, что рядом суетится пожилая женщина в черном, вошедшая вслед за ним с улицы. Из окна приемной тоже заметили, что происходит в саду.

Щелкнул замок, входная дверь открылась, и резкий голос Терезы крикнул:

— Ну, Владек! Неси же пана скорее в дом!

Все так же, без малейшего усилия, великан с майором на руках поднялся на крыльцо, сопровождаемый женщиной в черном, и Петренко, опять приоткрыв глаза, с удовлетворением убедился, что от парадной двери гараж и автомобиль скрыты углом дома. Окна из приемной на ту сторону нет, припомнил он, а в кабинете — матовые стекла.

Владек внес его в приемную, которая на этот раз была полна народу — человек восемь больных. Все встали с мест. Майора положили на диван. Кто-то обмахивал ему лицо шуршащей газетой, кто-то взял за руку, нащупывая пульс. Потом он почувствовал резкий запах нашатырного спирта, чихнул и открыл глаза. Около него стоял Барвинский и смотрел каким-то новым, как ему показалось, испытующим взглядом. Едва их глаза встретились, как тревожное, напряженное выражение исчезло с лица доктора, свиные глазки забегали, губы заулыбались.

— Э, да это пан Янушевский?

— Яновский, пан доктор, я был у вас в пятницу.

— Да, да, как же! Что с вами случилось? Сильные боли в животе?

— Да нет, просто слабость... Голова закружилась... Наделал вам хлопот...

— Ничего, ничего, полежите, все пройдет сейчас. Пани Тереза, дайте пану валерианы с ландышем. Отдохните, сейчас мы вас посмотрим... Владек, ты иди отсюда, иди, иди...

Он почти вытолкнул дурачка в переднюю, вышел за ним, и из-за неплотно прикрытой двери донесся его писклявый голос, приглушенный и, как показалось Петренко, дрожащий от ярости. В приемную доктор вернулся более красный, чем обычно — почти синий.

— Ну как, лучше?

— Спасибо, доктор, все прошло.

Петренко уже сидел на диване, профессиональным чутьем ощущая, что произошло что-то неладное, допущен какой-то промах.

— Хорошо, так пройдем в кабинет. Панство простит нас, и я отпущу пана Яновского вне очереди — ему нужно скорее вернуться домой и полежать. Вот как обманчива бывает внешность, с виду — такой крепкий человек...

Продолжая говорить, он ввел Петренко в кабинет, раздел, положил на кушетку, быстро ощупал живот. Майору казалось, что Барвинский с трудом подавляет волнение, а короткие пальцы его слегка дрожат.

— Знаете, очень жаль, но придется отложить исследование. Неблагоразумно утомлять вас сегодня.

«Ему не терпится меня выпроводить. Что случилось?» — Петренко незаметно глянул на окно. Нет. Только встав на стул, мог бы доктор взглянуть поверх матовых стекол. В чем же дело?

— Что вы, доктор! Я сейчас совсем хорошо себя чувствую. Зачем утруждать вас лишний раз. И потом опять принимать слабительное? Может быть, от него мне стало плохо?

— Нет, нет, этого не может быть. Впрочем... — Доктору пришла новая мысль. — Как угодно, если вы в силах — прошу сюда.

Он провел Петренко в соседнюю освещенную электричеством комнату — небольшой рентгеновский кабинет. Доктор потушил свет, включил аппарат и, протолкнув майора за экран, минуты две вертел его туда и сюда.

— Пана когда-нибудь смотрели рентгеном? — спросил он.

— Нет, пан доктор.

Вспомнив наставление Румянцева, майор понял, что все делается только для вида — желудок так не исследуют. Что же, что случилось?

— Можете одеться. Должен вас поздравить — я ошибся, ничего серьезного у вас нет. Просто небольшое засорение желудка с раздражением печени. Пожалуйте в кабинет. Сейчас выпишем вам микстурку, все пройдет. Будете вполне здоровы и можете забыть о врачах.

Барвинский сел к столу писать рецепт. Петренко одевался, теряясь в догадках. Чтобы завязать галстук, он подошел к большому зеркалу над умывальником и понял все. Верхняя часть наклонно висящего зеркала отражала то, чего нельзя было увидеть через окно — ворота гаража и дорожку перед ними. Автомобиль был уже убран и ворота на замке. Ясно, Барвинский мыл руки, увидел в зеркало Смирнова около машины и заметил что-то, возбудившее его подозрение. Делать нечего, нужно уходить. Как у Смирнова? Может быть, и не потребуется больше разыгрывать больного?

— Вот, пожалуйста! Три раза в день по столовой ложке перед едой. И не думайте больше о своей болезни. Тереза скажет вам, сколько вы должны за совет и за исследование. Прощайте, пане Яновский!

Петренко покинул кабинет, удивляясь этому человеку — даже в очевидной тревоге он не забыл о гонораре. Последний, впрочем, оказался очень солидным. Расплатившись с Терезой и поблагодарив за участие больных и даму в черном особо, он вышел из дому. У ворот стоял Владек. Петренко и к нему обратился со словами благодарности, но тот сердито замычал в ответ и почти вытолкнул майора за калитку.

«Дурак, а понимает, что ему досталось за меня, — подумал Петренко, переходя через улицу. — А какая сила! Попадешься в руки, задушит, как котенка!»

Он поравнялся с окном ресторана и увидел Смирнова, сидевшего за столиком. Тот кивнул. Майор, завернув за угол, вошел и сел за соседний столик. Лицо Смирнова было невозмутимо; но когда хозяин, поставив перед майором бутылку пива и стакан, пошел обратно за стойку, Смирнов быстро протянул руку и открыл ладонь. На ней лежала орденская планка с двумя ленточками Боевого Красного Знамени и двумя — Отечественной войны. Таинственная машина была найдена.

— Как это получилось у вас? — спросил Петренко, когда они полчаса спустя уселись на скамейку в ближайшем сквере. В саду было немноголюдно. Кое-где на скамьях сидели молодые парочки, с кучи песка на кругу доносились детские голоса, и нянька катила колясочку в конце широкой аллеи. Легкий ветер шевелил ветви кленов, покрытые только что развернувшимися листочками и желто-зеленой пеной цветения. Большие неправдоподобные цветы стояли, как свечи, на голых ветвях единственного тюльпанового дерева, крупные бело-розовые лепестки, кружась, падали на землю. Было тихо, влажно и чуть туманно.

— Очень просто! — Смирнов сдерживался, но лицо его сияло. — Я держался здесь, поблизости, словно наблюдая за работами на улице — их затеял Войтехович. Сегодня один из ребят говорит, что Владек отпирает гараж. Я туда: смотрю, машина снаружи и этот троглодит ее чистит. Ну, я вошел, стал спрашивать, как попасть на прием к доктору, а из него клещами слова не вытянешь, да я и не спешил. Смотрю на автомобиль — восьмицилиндровый «мерседес», правая задняя покрышка — потертая «дэнлап», левая — новенькая «треугольник» — как на моем фото — я же снял следы в Ментно. Ну, я знаю, что либо вы сейчас придете, либо он вытащит подушку, тяну разговор, спрашиваю разные пустяки. Он начал уже на меня коситься — страшно несимпатичный тип, так мрачно смотрит, того и гляди выставит. А просто уйти уже неудобно, думаю — не миновать и мне идти на прием. Тут вы и явились. И здорово же вы меня поняли, разыграли, как по нотам, да еще эта вдовушка помогла. Пока они с вами возились — я осмотрел машину. Вижу, подушка поцарапана, сунул руку за сиденье — есть! Меня, знаете, даже жаром обдало! Вот повезло так повезло!