— Не знаю, он отошел от нас минут десять назад и не вернулся, — ответил Петренко. — Все равно, не ждать же его. Пошли.

В саду не было никого. Милиционеры окружили дом. Войтехович позвонил — раз, другой, третий... Сильно постучал в дверь — никакого ответа, в доме все словно вымерли.

— Придется ломать дверь.

— Да, только не эту. Идемте на заднее крыльцо.

Оставив охрану на крыльце, они обошли кругом дома. Два человека с кувалдами стали у кухонной двери. Войтехович постучал еще несколько раз.

— Не отвечают. Ломайте!

Молот гулко ударил в дверь, филенка вылетела. Петренко протянул руку и снял крюк. Сени, еще одна дверь... Она немного приоткрылась, но дальше не шла — чем-то подперто...

— Бейте!

Загрохотали удары. Крепкие дубовые доски поддались не сразу, потом треснули, раскололись, что-то с шумом обрушилось за дверью, и она открылась. Войтехович, Петренко и два милиционера вошли в кухню. Угол большой кафельной плиты был отколот, упиравшееся в него длинное бревно валялось на полу, выложенном плитками. В кухне никого не было. Из нее вели две двери. Войтехович распахнул первую — маленькая комната за ней, несомненно, женская спальня, была пуста.

Петренко хотел подойти ко второй двери, в глубине кухни, и вдруг заметил, что она приоткрыта и в узкую черную щель на него смотрят в упор два глаза. Отражая падающий из кухни свет, они горели в темноте, как глаза животного, но находились очень высоко — выше головы Петренко. Несколько секунд Петренко неподвижно, как завороженный, смотрел в светящиеся зрачки, потом сделал движение к двери — и в этот момент она распахнулась. На пороге стоял Владек. Его обычно тупое, невыразительное лицо сейчас было свирепо, челюсть выдвинулась еще больше, губа отвисла, обнажая желтые клыки. С глухим ревом он прыгнул вперед, как огромная обезьяна, в его руках сверкнул занесенный топор... но тут Петренко бросился ему под ноги, и великан тяжело упал ничком. Топор со звоном ударился о пол, полетели осколки плиток. Войтехович и оба милиционера навалились на идиота, началась яростная борьба. Майор, вскочив на ноги, уже хотел принять в ней участие, когда сквозь шум возни услышал где-то, как будто внизу, резкий, визгливый голос, истерически кричавший:

— Фас, Дик, фас!..

«Собака!» — вспомнил майор и вынул из кармана пистолет. Он не успел приготовиться: об пол коридора застучали когти, и овчарка одним прыжком промелькнула мимо него, очутилась на спине милиционера и впилась ему в шею. Человек дико закричал. Не решаясь стрелять сверху в эту кучу живых тел, Петренко упал на нее рядом с собакой, уткнул ствол пистолета в пушистый бок под лопаткой и дважды нажал спуск. Тут кто-то сильно ударил его каблуком по голове, так что лязгнули зубы и потемнело в глазах. Когда он опомнился, кухня была полна людей. Войтехович брызгал ему в лицо водой. Петренко поднялся, держась за край плиты. На полу бился и рычал связанный Владек, три милиционера продолжали опутывать его веревкой, четвертый сидел на стуле, держась за прокушенную шею. У стены лежал громадный, плоский, с оскаленной мордой труп собаки. И покрывая все звуки, из дома продолжал доноситься отчаянный заячий крик. Пробежав по коридору, офицеры распахнули дверь в конце его. Она вела в знакомую майору переднюю. Парадная дверь была открыта настежь. На крыльце рвался из рук милиционеров и дико визжал пан доктор Барвинский.

— Держите его да смотрите кругом дома — не выскочил бы еще кто-нибудь. Идите за мной, Войтехович!

В приемной не было никого. Петренко открыл дверь кабинета и остановился. Кушетка, на которой его осматривал Барвинский, была загорожена белой ширмой, из-за нее слышались громкие, судорожные вздохи, какое-то всхлипывание и бормотание. Майор отодвинул ширму и остановился пораженный. На кушетке лежала пожилая женщина в одном нижнем белье. Ее полуседые волосы были растрепаны, лицо красное, глаза закатились. Она стонала и отплевывалась, стараясь согнуть колени, привязанные к кушетке полотенцем. Рядом, на маленьком столике, — какие-то инструменты, флаконы, марлевая маска. Острый запах эфира живо напомнил майору его ранение во время войны. Эфир! Она была под наркозом, значит, Барвинский еще не кончил приема. Странно!

— Накройте ее и пусть кто-нибудь останется здесь. Идем дальше!

В рентгеновском кабинете — новая находка: ставни были открыты, и у окна, стараясь отодвинуть шпингалет, возилась панна Тереза в белом фартуке и кружевной наколке. Увидя вошедших, она повернулась к ним и осталась стоять со спокойным, невозмутимым лицом. Ей надели наручники.

В последней комнате нижнего этажа — лаборатории — никого не было. Совершенно пуст был и второй этаж, где помещались спальня Барвинского, его кабинет и столовая — нигде никого.

Петренко и Войтехович возвратились в переднюю и столкнулись с Чугуновым и Зарембой. Здесь же сидел Барвинский; он продолжал скулить и взвизгивать, бессмысленно озираясь по сторонам.

— Никого нет? Не может быть! — воскликнул генерал, выслушав короткий доклад Петренко. — Он где-нибудь здесь, ищите на чердаке, в подвале... Нет ли какого-нибудь тайника? Не мог же он улететь!

Поиски продолжались. Из-под лестницы в передней дверь вела в подвал. Спустившись туда, осмотрели небольшую сводчатую комнату с маленьким окном — там стояла койка и лежал на полу собачий матрасик — это было, очевидно, жилище Владека. Осмотрели котельную, угольный чулан, кладовую. Решили подняться на чердак, но тут милиционер, остававшийся в докторском кабинете, позвал Войтеховича и доложил, что больная панна очнулась, плачет и требует свою одежду, а одежды в кабинете нет — только ботинки и кофта. Войтехович не успел ответить, как Чугунов бросился в переднюю, взглянул на пустую вешалку и в ярости ударил кулаком по ладони.

— Ах мы идиоты! Он же ушел в ее платье, ушел на наших глазах!

Офицеры поспешили в кабинет. Женщина сидела на кушетке, завернувшись в простыню. С трудом, прерываемая приступами тошноты,, она объяснила, что доктор усыпил ее для исследования, а теперь, где платье? Где доктор? Что это за люди?

— Как вы были одеты? В черное?

— Как же не в черное, если я — вдова? Юбка, жакет, шаль! Да где же пан доктор?

— Упустили, упустили из рук. Теперь уже не догнать, придется все начинать сначала. Войтехович, возьмите у этой ведьмы что-нибудь, дайте панне одеться. Не беспокойтесь, мы возместим вашу пропажу.

В это время, спустившись с чердака, милиционеры доложили, что там есть маленький светлый чулан. В нем нашли кушетку, мужские сапоги и кожаное пальто, но жилец исчез.

— Так и есть! Это — его вещи. Но как все было проделано! Доктора сюда!

Милиционер просунул голову в дверь кабинета и сказал, что пана полковника Зарембу просят к телефону. Чугунов и Заремба удивленно переглянулись и вышли в приемную. Полковник взял лежавшую на столе трубку.

— Заремба слушает... Да, капитан, слушаю вас... — на лице его вдруг отразилось удивление и радость. — Что вы говорите?! Постойте. Товарищ генерал, это — капитан Смирнов, он взял Яна, переодетого в женское платье, говорит из кабинета Войтеховича... Товарищ капитан, оставайтесь там, мы скоро будем.

И, поручив Войтеховичу продолжать обыск, а арестованных отправить вслед за ними, Чугунов и Заремба вышли и направились к автомобилю, сквозь порядочную уже толпу народа на улице.

Когда капитан Смирнов отошел от Петренко и милиционеров, ожидавших в сквере сигнала Войтеховича о начале обыска, он хотел только убедиться, что солдаты надежно охраняют заднюю сторону усадьбы. Заглянув за угол и увидев, что цепочка людей неподвижно и тихо стоит вдоль глухой кирпичной стены, капитан хотел вернуться назад, но услышал поспешные шаги. Кто-то догонял его. Не следует ни с того ни с сего поворачивать обратно. Лучше пропустить прохожего. Смирнов остановился и полез за портсигаром. Шаги раздались рядом, обогнали, он взглянул на прохожего. Женщина! Смирнов не понял, почему это удивило его. И фигура знакомая... Где он ее видел? Женщина прошла быстро, пересекла глухую улицу и оглянулась как раз в тот момент, когда капитан зажег спичку и закуривал, защищая огонек ладонями. Сквозь клуб дыма он успел рассмотреть, что из-под черной, кружевной шали, окутывавшей ее голову, глянул только один глаз, другой и половина лица были закрыты белой повязкой. Больная! Смирнов узнал старомодную, широкую и длинную черную юбку, просторный черный жакет с пелериной и кружевную шаль. Эта женщина утром приняла участие в Петренко, уговаривала Владека нести его в дом. Вон как разделал ее Барвинский! Глаз, что ли, резал? Так ведь он терапевт!