– Приветствую вас, – наконец выдавил он из себя, поняв, что дело принимает оборот совсем уж неприличный.

– Доброго здоровьичка, – ответил Кибиров, поудобнее располагаясь в глубоком низком кресле, отметив, что Пельмень умел выбирать мебель для посетителей. Из такого кресла вмиг не вскочишь, вытаскивая пистолет из наплечной кобуры, в одно движение не бросишься душить врага, не упадешь даже назад, случись надобность уйти от летящего ножа или кулака… Но сейчас сила была на стороне Кибирова, и он отмечал эти детали даже с удовольствием, из чисто познавательного интереса, перенимал опыт, можно сказать. Пельмень-то принимал его выше, на третьем этаже, в более непринужденной обстановке. А эта падла старая официозу нагоняет…

– Ну что? – спросил Кибиров. – Ты теперь тут вроде хозяина будешь?

– Да-а… – протянул Яков. Слово «вроде» ему не понравилось, и еще больше не понравилось то, что Кибиров это прекрасно знал, видел и говорил это «вроде» смачно, специально его унижая. – Да, в общем, так уж получается, Анастас Владленович.

– Ну, так чего муму крутить. Давай бабки подбивать.

Анастас Владленович сейчас был не похож на того респектабельного, обходительного господина, которого привыкли видеть на экранах телевизоров сотни тысяч любителей политических баталий, «круглых столов» и «героев дня». Сейчас он расслабился, сбросил с себя маску, необходимую ему для достижения своих политических, а в первую очередь экономических целей. Сейчас это был тот Анастас или даже Стасик, который завоевывал Москву, действуя через третьих лиц, начинал с публичных домов, подпольных естественно, с рэкета, с побоищ на оптовых рынках и горячих утюгов, шипящих на волосатых животах первых кооператоров. Конечно, сам он вилку в розетку не совал, не светился до такой степени. Но Стасика знали многие, и с ним считались. Потом он окончательно ушел в тень как «Стасик», решив, пока не поздно, сварганить себе новую биографию. При наличии тех денег, что были добыты с помощью утюгов и полиэтиленовых пакетов, это было несложно. А теперь вообще мало осталось тех, кто знал его как Стасика. «Хвосты» подчищать – святое дело. Можно сказать, главное для человека, который хочет продвинуться дальше должности директора какого-нибудь занюханного коммерческого банка.

– Что у тебя тут наворочено? Ни хера не понять, – сказал Анастас Владленович. – Беспредел какой-то. Надо порядок наводить, Яша. Вижу, не справиться тебе одному. Мочат людей твоих, я слышал, притон какой-то загородный менты накрыли, их там постреляли…

«Откуда он знает?» – подумал Яков Сергеевич, но не успел додумать мысль до конца, поскольку Кибиров продолжал:

– Козла этого вонючего, Быкова, кто из тюряги выпустил? Не знаешь? А что он уже наворотить успел? Гуляет по городу, как по своей квартире, а между прочим, обосрал тебе строительство дороги. Когана-то замочили, бля, а толку нет. Никаких концов. Кого ты послал к Когану? Каких козлов? То, что он был связан с Быковым, мне было известно сто лет назад. Надо было бумаги из него вынуть, договоры на эти ебаные коттеджи…

Не было журналистов рядом, изумилась бы вся пишущая братия такому монологу уважаемого депутата…

– А вы, козлы, замочили человека. Бизнесмена, который вам, кстати, зла не делал, а делал свою работу по указке этого урода Быкова…

– Это Пельмень, – начал было Яков, но Анастас снова прервал его:

– А, бля, девка его где? Где, я тебя спрашиваю? Не знаешь? А то, что бляди центровые ходят королевами и шепчут друг другу на ушко, что вернулась, мол, в город Волкова, что Быкова, мужика ее, выпустили из тюряги и что они скоро снова власть в городе возьмут? Про это ты знаешь?

Про это Яков не знал. Настя Волкова, эта девчонка из молодых, да ранняя, действительно при Крепком командовала всеми нелегальными и уже становившимися почти легальными публичными домами в центре города. С исчезновением старых хозяев все дело подмял под себя Пельмень, а теперь, выходит… Это же деньги, и немалые, а главное, верные и постоянные.

– Молчишь? Уволить бы тебя надо…

Яков похолодел, но вспомнил, что охрана в коридоре слышит сейчас каждое слово, произносимое в его кабинете. Он по желанию мог отключить связь, но сейчас предпочитал, чтобы парни были в курсе дела. В его команде не он один ненавидел московского выскочку. Знал Яков Сергеевич, что среди охраны и других боевиков ходят такие настроения – погнать из Питера московских ко всем чертям. И чем больше будет наезжать на него Кибиров, тем, может быть, и лучше…

Неожиданно раздался гудок селектора, и Яков поднял трубку с видимым облегчением. Хоть таким путем речь Кибирова была остановлена.

– Яков? Это Зоя. Не отключайся только, Яшенька…

Яков Сергеевич поморщился: «Яшенька…» С каких пор эта блядь пельменьская его Яшенькой позволяет себе называть?

– Я внизу, Яша… Надо срочно поговорить…

– Я занят, – буркнул Яков. Но что-то в голосе Зоеньки насторожило его и заставило не положить трубку сразу, а продолжать слушать прерывающийся, запинаюшийся голос Зоеньки. Может быть, потому, что запиналась она сейчас не от выпитого – голос ее был трезвым, и волнение в нем не было вызвано алкоголем или другими препаратами, которыми изредка баловалась любимица Пельменя.

– Яша… Ты на меня не злись… Время пришло кончать нам с тобой дуться друг на друга. Хороший мир лучше доброй ссоры, Яшенька. Мне срочно нужно к тебе сейчас… Я знаю, у тебя Кибиров… Это даже к лучшему. Сейчас все вопросы и решим… Это тебе же будет в плюс. Я привезла тебе сюрприз.

– Что еще? – спросил Яков, покосившись на Кибирова.

– Мы захватили Кругозора, Яшенька… Сейчас, я знаю, на тебя москвич наезжает, а ты ему сразу же козырь – вот тебе, мол, Кругозор, и все вали на него. Кинь псу московскому кость, и пусть подавится… Яша, и кроме этого еще… у меня много есть что сказать, чтобы эта сука депутатская утерлась и больше нос к нам не совала. Куда не следует, я имею в виду… Для дела – пусть приезжает, а так, шустрить по нашим темам, – все, хорош. Яша, я поднимусь, ладно?

– Ну, давай, – сказал Яков Сергеевич.

Он положил трубку на стол, нажал на кнопку селектора и сказал коротко:

– Пропустите там…

– Что там еще? – спросил Кибиров, глядя на изменившееся лицо Якова. Посветлело как-то это лицо, исчезло с него напряжение, разгладились черты, даже какое-то подобие улыбки появилось в ледяных прежде глазах.

– Сейчас… Зоенька зайдет…

– Кто? Эта блядь пельменьская? – Мнения Кибирова и Якова относительно Зоеньки сходились. Это было, наверное, единственное, что они оценивали в ней одинаково.

– Ну это ты уж слишком, Анастас, – ответил Яков, и в этот момент входная дверь распахнулась.

Яков Сергеевич понял все сразу. Он ошибся. Как же мог он поверить этой суке? Картина, представшая перед ним, вдруг отбросила его на десятки лет назад. Он вдруг вспомнил иллюстрацию к школьному учебнику истории, на которой было изображено, как большевики входят в комнату Зимнего дворца, в которой заседают последние остатки Временного правительства. Это конец. Смена власти. Необратимая и неизбежная.

Он старался не потерять лицо, начал подниматься с кресла, глядя на непонимающего Анастаса. Кибиров не мог видеть, что происходило сзади него, зато отлично расслышал выстрел, предназначавшийся Якову Сергеевичу.

Он увидел вдруг, какой Яков Сергеевич уже старенький… Лицо его было бледно-зеленым, морщинистым, глаза пустые, руки дрожали… Да еще и маленькая дырочка на пиджаке, которую он накрыл ладонью и, выдавив из себя все-таки напоследок: «Сука…» – тихо-тихо, едва слышно произнес Яков Сергеевич свое последнее слово, – повалился грудью на стол, сминая и пачкая кровью те самые бумаги, которые только что с важным видом рассматривал и перелистывал.

– Всем стоять! Вы нам не нужны! – услышал Кибиров женский голос. – Тихо! Вас не тронут! – еще раз произнесла женщина, и он наконец понял, кто это. Тогда только он позволил себе встать и обернуться. В дверях стояла Зоенька, незнакомый ему мужик с перевязанной головой, сжимающий в руках пистолет. Пистолеты были и у парней, которые встретили его делегацию на лестничной площадке. Охрана, мать ее! Причем молодцов с оружием сейчас было гораздо больше, чем видел Кибиров, входя в офис Якова Сергеевича. Откуда они взялись? Ясно, что спланировано все было заранее. Дворцовый переворот, не иначе…