— Гордые замыслы, — сказал император, — избрать себе свой путь, не желая следовать по стопам предков. Я не могу восстановить ваших прав, месье де Лаваль, потому что в настоящее время дела во Франции приняли новый оборот, и если бы я занялся восстановлением нарушенных прав владений, то этому не было бы конца, а также пошатнулось бы доверие народа. У меня, кстати, нет более преданных сторонников, чем те, кто завладел чужой землей. И если они служат мне, как, например, ваш дядя, земли должны остаться за ними. Но чего может хотеть от меня эта девушка? Попроси ее войти, Констан!

Через минуту Сибилла вошла в комнату. Она была бледна и грустна, но ее глаза светились сознанием собственного достоинства, она держалась как принцесса.

— Что вам угодно, мадемуазель? Зачем пришли? — спросил император тем особенным тоном, которым обыкновенно разговаривал с женщинами, имевшими честь ему понравиться.

Сибилла огляделась, и, когда на мгновение наши глаза встретились, я почувствовал, что мое присутствие придало ей мужества. Она смело взглянула на императора.

— Я пришла просить милости, ваше величество!

— Дочь такого отца всегда может на меня рассчитывать, мадемуазель! Что вам угодно?

— Я пришла просить не от имени отца, а от своего. Умоляю вас пощадить Люсьена Лесажа, обвиненного в заговоре против императорской власти и арестованного третьего дня. Ваше величество! Он поэт, ученый, мечтатель, склонный жить вдали от света, но не заговорщик; он просто был орудием в руках дурных людей.

— Хорош мечтатель! — с гневом воскликнул Наполеон. — Да эти мечтатели самые опасные люди! — Он взял со стола несколько исписанных листов бумаги. — Кажется, он имеет счастье быть вашим возлюбленным? Я не ошибаюсь?

Сибилла вспыхнула и опустила глаза под острым, насмешливым взглядом императора.

— Здесь у меня все показания и протоколы допроса. Кстати, его поведение там не делает ему чести. Могу сказать только одно: из всего слышанного о нем заключаю, что он недостоин вашей любви!

— Умоляю, пощадите его!

— Это невозможно, мадемуазель! Против меня составлялись заговоры с двух сторон — приверженцами Бурбонов и якобинцами. Я слишком долго терпел их, и мое терпение только придало наглости этим господам. После смерти Кадудаля и герцога Ангиенского приверженцы Бурбонов затихли. Такой же урок следует преподать и якобинцам!

Я до сих пор не перестаю удивляться страсти моей кузины к этому низкому трусу, хотя давно установлено, что для любви не существует законов. Услышав решительный ответ императора, Сибилла не смогла долее владеть собою; ее лицо стало бледнее прежнего, и она залилась горькими слезами, которые катились по ее исхудалым щекам, словно капли росы по лепесткам лилии.

— Ради Бога, ради любви вашей матери, не губите его! — вскричала она, падая на колени к ногам императора. — Ручаюсь, что он откажется от политики и не станет вредить империи!

— Ну и ну! — с гневом вскричал Наполеон. Император резко отошел от нее и, повернувшись на каблуках, зашагал взад и вперед по комнате. — Я не могу этого сделать! Я никогда не изменяю своих решений. В государственных делах ничего нельзя решать в зависимости от чьего-либо и, особенно, женского желания. Якобинцы, кроме того, крайне опасны, и им необходим пример достойного наказания, в противном случае завтра же против меня составится новый заговор!

По непреклонному выражению лица, по тону его голоса стало ясно, что дальнейшие мольбы бесполезны, тем не менее моя кузина с упорством женщины, защищающей своего возлюбленного, продолжала:

— Но он совершенно безвреден и нисколько не опасен, ваше величество!

— Его смерть послужит уроком другим!

— Пощадите Лесажа, я отвечаю за него!

— Это невозможно!

Констан и я подняли ее с полу.

— Вы правы, месье де Лаваль, — сказал император. — Бесполезно продолжать разговор, который ни к чему не приведет. Проводите вашу кузину!

Но Сибилла снова обратилась к нему: я видел, она все еще надеется.

— Ваше величество! — почти крикнула она. — Вы сказали, что необходим пример. Но вы забыли о Туссаке!

— О, если бы я добрался до Туссака!..

— Да, вот опасный человек! Вместе с моим отцом они довели Люсьена до погибели. Если нужен урок, то уж лучше использовать виновного!

— Они оба виновны! И самое главное — только один из них находится в наших руках.

— Но если я найду другого?

Наполеон на минуту задумался.

— Если вы найдете его, — сказал он, — Лесаж будет прощен!

— Для этого мне нужно время!

— Сколько же дней отсрочки вы просите?

— По крайней мере неделю.

— Хорошо, я согласен дать вам неделю срока. Если Туссак будет найден за это время, Лесажа помилуют! Если же нет, на восьмой день он умрет на эшафоте. Однако довольно. Де Лаваль, проводите вашу кузину, у меня есть более важные дела, которыми мне следует заняться. Я буду ждать вас в Пон-де-Брик, чтобы представить императрице.

Провожая кузину, я был очень удивлен, встретив в дверях того же молодого гусара, который доставил меня в лагерь.

— Удачно, мадемуазель? — порывисто спросил он.

Сибилла утвердительно кивнула головой.

— Слава Богу! Я уже боялся за вас, потому что император — человек непреклонный! Смелая вы девушка! Да лучше на полудохлой кляче атаковать целый батальон, построившийся в каре, чем обратиться с просьбой к императору. Я так переживал за вас, думал, ничего не получится! — В его по-детски наивных голубых глазах навернулись слезы, а всегда лихо закрученные усы пребывали в таком беспорядке, что в другой ситуации я бы расхохотался.

— Лейтенант Жерар случайно встретился мне и проводил через лагерь, — сказала кузина. — Он настолько добр, что сочувствует мне.

— И я тоже сочувствую вам, Сибилла! — вскричал я. — Вы были похожи на ангела милосердия и любви. Да, счастлив тот, кому принадлежит ваше сердце. Только бы он был достоин вас!

Сибилла тут же нахмурилась: мыслимо ли, чтобы кто-нибудь счел Лесажа недостойным! Я немедленно замолчал.

— Я знаю его лучше, чем император или вы, — сказала она. — Душой и сердцем Лесаж поэт. Он слишком высокого мнения о людях, чтобы предвидеть интриги, жертвою которых он пал! Но к Туссаку в моей душе никогда не пробудится сострадания, потому что он убил пятерых; я также знаю, что во Франции не наступит мира, пока этот ужасный человек на свободе. Луи, помогите мне поймать его!

Лейтенант нервно покрутил усы и окинул меня ревнивым взором.

— Надеюсь, мадемуазель, что вы не запретите и мне помочь вам! — жалобно воскликнул он.

— Вы оба можете помочь мне, — сказала она, — я обращусь к вам, когда это будет нужно. А теперь, пожалуйста, проводите меня до конца лагеря, а там дальше я поеду одна.

Она говорила повелительным, не допускающим возражения тоном, и все приказы, слетавшие с ее очаровательных уст, звучали восхитительно.

Серая лошадь, на которой я приехал из Гробуа, стояла рядом с лошадью Жерара, так что нам оставалось только вскочить в седла, что мы тотчас и сделали. Когда мы выехали за пределы лагеря, Сибилла обратилась к нам.

— Я должна проститься с вами, — сказала она. — Итак, я могу рассчитывать на вас обоих?

— Конечно! — ответил я.

— Ради вас я готов идти на смерть! — горячо заявил Жерар.

— Хватит и того, что такие храбрецы готовы мне помочь, — с улыбкой ответила она и, стегнув лошадь, поскакала по направлению к Гробуа.

Я остановился и глубоко задумался о Сибилле: какой план возник в ее головке, что мог бы навести на след Туссака? Я ни минуты не сомневался, что женский ум, действующий под влиянием чувства и стремящийся спасти возлюбленного, достигнет большего успеха там, где Савари или Фуше, несмотря на всю их опытность, оказались бессильны. Повернув лошадь назад к лагерю, я увидел, что молодой гусар тоже смотрит вслед удаляющейся фигурке.

— Слово чести! Она создана для тебя, Этьен, — бормотал он, совершенно забыв о моем присутствии. — Эти чудные глаза, улыбка, искусство верховой езды! Она без страха говорила с самим императором! О Этьен, вот, наконец, женщина, достойная тебя!