– Госпожу нельзя купить, – убежденно ответил Федор.

– Она не человек?

– Она была в Верхнем мире. Она говорила с богами, и боги позволили ей совершить задуманное. Отец моей Госпожи – тот, кто заставил отступить Смерть. Отец моей Госпожи – император, который может захватить Землю, но не хочет. Отец моей Госпожи видел души тысячелетних Традиций и тесал их, придавая им форму своего замысла. Чем, по-твоему, можно купить Патрицию, Химик?

Убежденность.

Убежденность, убежденность и еще раз убежденность. Фабричный разговаривал с Бергером второй раз, но видел этнографа разным: заинтересованным, избитым, осторожным, уверенным, но сейчас перед ним стоял человек предельно убежденный. Очень похожий на фанатика. Человек, считающий себя частью чего-то необыкновенно большого.

В этот раз они вели разговор вдали от административного корпуса, стояли у бойлерной, приземистого бетонного здания обыденно-потрепанного вида, однако взгляды, которые бросал Бергер на ее перекошенные двери, говорили сами за себя.

– Я хочу знать твои тайны.

– Сказка может оказаться страшной.

– Не повторяйся.

Продолжать спор не имело смысла. Химик распахнул двери, и Бергер вздрогнул, увидев за ними плотный оранжевый туман, в сердце которого широкие черные линии складывались в слово «Мир».

– Смерть, – убежденно повторила Тара, плотно удерживая зачарованного Шишкина в плену своего черного взгляда. – Химик беспощаден, как змея. Смерть – это все, что ему нужно.

– Так не бывает, – едва слышно пролепетал полковник.

Он уже не сопротивлялся девушке, а лишь пытался. Разум Шишкина продолжал инстинктивно противиться грубому вторжению, но изменить что-либо полковник уже не мог. Тихий разговор, на который не обращали никакого внимания отдыхающие безы, сковал несчастного крепче кандалов.

– Химик – сумасшедший.

– Химик – сумасшедший… – послушно повторил Шишкин.

– Химик хочет убивать.

– Химик хочет убивать.

– Химик убьет Бергера…

– Его нужно защитить, – «догадался» полковник.

– Немедленно!

«Глубокая» фаза вторжения завершилась, нужные идеи поселились в голове офицера, и Тара отпустила Шишкина в свободное плавание, знала, что никуда он с заданного фарватера не денется.

– А ведь я говорил, что не следует идти одному! Я предупреждал!

– Ты можешь все исправить.

– Без тебя знаю! – отмахнулся полковник, выскакивая из отсека. – Тревога!

Подскочившие безы недоуменно уставились на взвинченное руководство.

– Яйцеголовый вляпался! – громко объявил Шишкин. – Нужно выручать придурка!

– Так я остался совсем один. Меня не существовало, но я чувствовал. Потоки боли, омуты забытья, недоумение, страх – все проходило через меня, перетекало, пропитывало, исчезало и возвращалось вновь. Я знал, что умер, но реальность не отпускала. Тогда я испугался, счел себя уродом, но в следующий миг понял, что законы нарушены, мир изменился, а местами спятил. Я был жив, но я умер.

– Для трупа ты неплохо сохранился, – попытался сострить Бергер.

Этнографу показалось, что шутка будет уместной, однако Химику она не понравилась. Он исповедовался и относился к происходящему со всей серьезностью.

Выдержав паузу, он вытянул перед собой левую руку:

– Попробуй найти пульс.

– Это старая шутка.

– Мое сердце не бьется с тех самых пор, как рухнули законы.

– Изменились, – тут же уточнил Федор.

– Мы говорим об одном и том же.

– Госпожа сплела между собой несколько ветвей Древа. Это вмешательство не могло затронуть базовый принцип нашего мира.

– Какой?

– Все умирает, – провозгласил Бергер. – В этом суть Великого Колеса!

Прозвучало несколько пафосно, но с той искренней убежденностью, каковой подкупал этнограф. Громко прозвучало, ярко, и Химику оставалось лишь развести руками:

– А как быть с нами?

И на этот раз ему удалось удивить Федора.

– С вами? – растерялся этнограф. – Разве ты не один?

– Только разрывными!

– Они их не берут!

– Подствольники!

– В головы бейте!

– Гена! Генку накрыло!

Боевая операция началась в тот момент, когда осназовцы вышли из леса. Чуть раньше отрубило спутниковую связь, сеть легла, превратив «балалайки» в ненужный хлам, но на такую мелочь парни даже внимания не обратили. Заученно активизировали гарнитуры и ушли на радиоканал. А полковник подал последний из предварительных приказов:

– Действовать по плану.

Вот тогда-то и началась операция. И первые двести двадцать три секунды она действительно развивалась в соответствии с планом.

К Фабрике безы подошли быстро, но аккуратно, мастерски используя малейшие укрытия и складки местности. Знали, что их ждут, готовились к бою, к пулям и удивились, услышав холодный голос из замаскированных динамиков:

– Внимание, москва! Вход в Жрать запрещен! Отступите к лесу! Внимание, москва…

Однако предложение запоздало. На девяносто седьмой секунде операции, в тот самый миг, когда механический голос собрался повторить предупреждение, из-за деревьев вынырнул вертолет и поддержал пехоту пулеметом и скорострельной пушкой. Первые снаряды врезались в ближайшую огневую точку защитников, осназовцы, оставив осторожность, резко прибавили, полковник проорал нечто бессвязное, а Тара торжествующе захохотала.

– Западная пара! Не спать!

Сто четырнадцатая секунда.

«Толстяк» обрушил на пулеметное гнездо фабричных такой шквал огня, что толстые бетонные стены истончались на глазах, превращаясь в ошметки бетонного ничто. В конце концов «молоток» заклинило, расчет разбежался, безы снесли из подствольников маленькую калитку и ворвались во двор Фабрики.

– Мы внутри!

– Поддерживаем Ряху и Кузьму!

К месту прорыва устремляются «северяне», и единственный резерв группы – пятая пара осназовцев. Но секунды утекают слишком быстро, и с каждой из них становится все тяжелее.

– Сначала приходили те, кто умер от всполохов.

– Из могил выкапывались? – скривился Бергер.

– Их не хоронили, – скупо ответил Химик.

– Боялись?

– Всполохи несли смерть, но не разложение, – объяснил фабричный. – Человек понимал, что умер, но продолжал жить так, как жил. Останавливался на несколько секунд, понимал, что умер, и… и шел на Фабрику. Потому что здесь наш дом.

– В бойлерной?

– Около нее. – Химик криво улыбнулся. – Сила не хотела нас убивать, она не понимала, что творит. Она только касалась нас, но при этом забирала самое главное. Суть нашу забирала. А вся механика продолжала работать. Еда не нужна, питье не нужно – все дает Сила. Мы живем, но мы не живем.

– Удивительно, – прошептал Федор.

Теперь он понял, что фабричный действительно знает о вечности гораздо больше него.

– И страшно, – добавил Химик.

– Потому что вы не живые?

– Потому что не можем умереть, – вздохнул серый мужчина. – Мы можем надолго потерять способность двигаться, но рано или поздно Сила нас восстановит. И это страшно.

– Я хочу ее видеть, – решительно произнес Бергер, которому надоело стоять в оранжевом тумане. – Где эпицентр Силы?

– Прямо здесь, – грустно улыбнулся Химик.

– Только разрывными!

– Они их не берут!

– Подствольники!

– В головы бейте!

Подствольники опустели, и две «мотыги» рассекают Фабрику потоками смертоносного свинца. Но пули берут местных на изумление плохо. Швыряют на землю, вырывают куски мяса, вышибают суставы, но здоровенные работяги снова поднимаются и прут вперед. Словно боли не чуют. Словно смерти не знают.

– Кузьма?!

– Только в головы!

Потому что иначе местных не остановить.

Разрывные пули летят чуть выше, выцеливают лбы и лица, но поздно, поздно, поздно… Фабричные решили остановить прорыв любой ценой и наваливаются на москвичей отовсюду. Перестрелка превращается в рукопашную.