— Как ты там, в порядке? — спрашивает меня Игги. Я вижу, как побелели от напряжения костяшки его крепко сжимающих ветку пальцев, и успокоительно постукиваю ногой по его ботинку.

— В порядке! Только давайте отсюда поскорее сматывать удочки.

В конце концов мы устроились на вершине девяностоэтажного небоскреба на восточной окраине Манхэттена. Его еще только строят. Нижние семьдесят этажей уже застеклили, но мы залетели выше, туда, где пока стоит только пустой каркас стен. В огромных пустых оконных проемах умопомрачительный вид на Центральный парк и Восточную Реку Нью-Йорка.

Надж и я отправились в местный магазинчик и притаранили три огромных пакета с продуктами.

Наше убежище на верхотуре изрядно продувает, но зато здесь нас никто не увидит и никто не достанет. Здесь мы в безопасности. Посмотрели на закат и наконец спокойно поели. Голова болит, но терпеть можно. Ангел зевнула:

— Я устала, давайте спать.

Хорошо, что этот длинный и тяжелый день кончился. Мы построили нашу всегдашнюю пирамиду, и знакомый жест нашего единства и нашего родства успокоил мне сердце.

Вместе с Газманом я расчистила строительные дебри, а Клык и Игги натаскали изоляционных щитов. Получилось отличное укрытие от ветра. Через десять минут вся стая уже спала в нашем уютном логове.

А мне глаз не сомкнуть. Меня одолевают вопросы.

Как же это получается, что ирейзеры с такой легкостью нас выслеживают? Куда мы, туда и они, как нитка за иголкой. Пристально смотрю на свое запястье, будто от моего взгляда сидящий во мне чип сам собой выползет наружу. Получается, что хочу я того или нет, я сама и есть наводчик. И поделать с этим ничего нельзя, разве что бросить стаю и действовать в одиночку.

И потом, почему ирейзеры преследуют нас, но никак не могут прикончить? Что им мешает? Почему Ари остановил их сегодня?

И что, в конце концов, происходит с Ангелом? Ее телепатическая сила растет не по дням, а по часам. Чем-то это кончится. Я чуть не застонала, представив себе, как она настойчиво требует подарков на день рождения, сладости перед обедом или дурацкие новомодные шмотки.

Макс, перестань себя накручивать, — прорезался в голове мой внутренний Голос.

Сколько лет, сколько зим!

Пустое беспокойство ни к чему не приводит. Ты не можешь контролировать происходящие в Ангеле процессы. Ты МОЖЕШЬ спасти мир, но единственное существо, которое подвластно твоему контролю, — это только ты сама. Ложись спать, Макс. Настало время тебе учиться.

— Учиться чему? — попыталась было я спросить, но внезапно провалилась в сон и беспамятство, словно кто-то щелкнул выключателем.

На следующее утро я едва успеваю открыть глаза, а мне в постель уже подан завтрак… с кучей газет.

— Ништяк, — восхищению моему нет предела.

— Тебя было недобудиться, вот мы и сгоняли вниз за кофе и булочками, — непроницаемым голосом сообщает Клык.

Ничего не подозревая, с наслаждением откусываю кусок плюшки, но тут замечаю висящее в воздухе напряжение:

— Что случилось?

Кивком головы Клык указывает мне на кучу газет.

— Я думала, вы их ради комиксов купили.

Пододвигаю газеты к себе поближе.

До сих пор наша стратегия спасения и выживания основывалась на полной неприметности. Слиться с толпой, быть как все, не высовываться. Похоже, что огромные газетные заголовки на первой полосе «Нью-Йорк Пост» подорвали эту стратегию на корню. Здоровенные пахнущие свежей типографской краской буквы на весь белый свет трубят: «Чудо или Мираж?»; «Сверхчеловеческие способности или продукты генной инженерии?». Как насчет стратегии неприметности, дорогой читатель?

Клык разложил передо мной четыре газеты — мутные фотки нас, кружащих под потолком Садовой Таверны, украшают первые страницы всех четырех.

— Я их на стойке перед магазином сразу приметил, — объясняет Клык и мирно прихлебывает апельсиновый сок. — Кажись, теперь придется на время затихориться.

— Спасибо, просветил, приятель. — Раздражению моему нет предела. Только за что я на него злюсь? Нечего на зеркало пенять, коли рожа у самой крива!

Пролистываю «Нью-Йорк Таймс». Подпись под нашей фотографией гласит: «Никто пока не заявил авторство на самый необычайный цирковой трюк года».

Тяжело вздохнув, снова принимаюсь за булочку. Короче, неприметности нашей пришел конец. Слиться с толпой нам теперь так же невозможно, как если бы от нас исходило сияние. Сдается мне, на планах разыскать Институт тоже можно поставить точку. По крайней мере, временно.

От расстройства и досады я готова вопить благим матом.

— Можно загримироваться… — робко предлагает Газман, и Ангел с энтузиазмом подхватывает:

— Ага, давайте! Парики всякие, носы, усы…

Глядя на них, невозможно удержать улыбку.

В тот день нам снова пришлось выползти за едой. Шесть пар маскарадных париков, очков, усов и бород, к несчастью, не материализовались. Пришлось идти как есть и явить миру свои засвеченные лица.

В ближайшей гастрономии набрали бутербродов, напитков, чипсов, печенья — всего, что только можно есть на ходу.

— По-моему, как стемнеет, нам надо поскорей из Нью-Йорка убираться, — говорю я Клыку. Он согласен:

— Куда?

— Куда-нибудь недалеко. — Я еще не до конца распрощалась с попытками докопаться до сути дела в этом долбаном Институте. — Может, на Род-Айленд. Или на берег океана податься?

— Эй вы! — банка с содовой выпадает у меня из рук. На нас со всего размаху налетел какой-то пацан с волосами, как у индейца-могавка, пиками торчащими вверх на полметра.

Надж на полном ходу ткнулась мне в спину, а Клык врос в землю, готовый к бою.

— Вы, ребята, само совершенство! Вы именно те, кого мне не хватает для полного счастья! — тараторит в экстазе парнишка.

Приятно, что хоть кто-то считает нас совершенством. Даже такой псих, как этот.

— Не хватает для чего? — смертельное спокойствие Клыка не предвещает пацану ничего хорошего. Но тот не замечает опасности и машет тощей рукой в сторону витрины магазина с вывеской «Ю-До: Завтрашний стиль сегодня».

— У нас сегодня акция. Фестиваль смены стиля! — парень надрывается так, точно сейчас сообщит нам, что мы выиграли миллион. — Вы, ребята, бесплатно можете стиль поменять. Одно только условие: полная свобода творчества нашему стилисту — она сделает с вами что захочет!

— Например? — любопытствует Надж.

— Например, грим, прическа, что хотите! Только на татуировку требуется разрешение родителей.

— Тогда татуировка отпадает, — цежу я себе под нос.

— Клево! Пожалуйста, Макс, давайте пойдем. Макс, ну пожалуйста. Мне очень-очень хочется. Это же бесплатно.

Из дверей «Ю-До» со смехом выбегают две девчонки подросткового возраста. Мама дорогая! Вот наворочено! Да их родной отец с матерью не узнают! И я мгновенно соглашаюсь:

— Я за!

У Клыка недоуменно ползут вверх брови, и я бросаю на него многозначительный взгляд.

— Спасибо! Отличная акция. Как раз то, чего нам не хватало для полного счастья! Делайте с нами все, что хотите. Меняйте до неузнаваемости!

— Классно, — одобрительно заявляет Надж, оглядывая со всех сторон мою новую джинсовую куртку. На спине, конечно, придется сделать две прорези для крыльев, но в остальном и вправду классно.

В свою очередь, я смотрю на нее и расплываюсь в улыбке от уха до уха. Она похожа на кого угодно, только не на Надж. Ее каштановую мочалку подстригли и распрямили по последнему писку моды. Тут и там высветленные шелковистые пряди стильно обрамляют ее смуглое личико. Такого преображения и представить себе было невозможно. Настоящая Золушка: из чумазого подростка — прямо в супермодели! Как это я раньше не замечала, что у нас подрастает такая красавица! Если, конечно, ей дано будет подрасти…