– Матерь Богородица, помилуй меня, грешного, в добродетели укрепи и соблюди меня, да никакая смерть не похитит меня неготового… – вознес молитву Григорий громче прежнего и положил крестное знамение на Богомила.

Тот же не выдержал сего удара и дрогнул, и закрыл лицо широким рукавом багряного плаща, и попятился, истомно взывая к своему идолу:

– Бог мой, Перун, порази молнией и громом отступника веры отцов! – Но Перун не внял мольбе Богомила, и тот, повернувшись, скрылся в темной улице.

На площади перед храмом воцарилась тишина, лишь старцы на паперти шуршали словами молитвы да славили святого отца Григория, крестом и посохом отразившего врагов христиан.

– Полно, полно вам, старцы, похвала во вред православному христианину, – остановил их священник Григорий и добавил: – Несите бдение с помощью Господа Бога, я же помолюсь с паствою. – Но в ризнице силы покинули его. Опустившись в греческое кресло, Григорий откинул голову на высокую спинку и закрыл глаза. Он сидел неподвижно и, казалось, уснул. Но нет, сон не шел к нему, хотя он и жаждал его. В тысячный раз, может быть, Григорий окунулся в прошлое, ворошил сено сорокалетней давности, да все не удавалось доворошить до конца и предать сей труд забвению.

В ту далекую пору, на заре десятого века, он, семнадцатилетний юноша, заболел любовью к соседке, десятилетней княжне Прекрасе. А точнее сказать, болезнь пристала к нему много раньше. И первое удивление своим горячим чувствам к прекрасной девочке он испытал, когда Прекрасе было пять лет. Жили они рядом в центре Изборска, и окна его дома, где он жил с родителями, смотрели на княжеские палаты, где росла будущая великая княгиня Ольга. В пятилетнем ребенке Егор распознал все, чему потом будут дивиться зрелые мужи, хотя бы раз увидевшие княжну, княгиню, славянку Прекрасу. Григорий никогда не пытался описать ее облик. У него не хватало слов выразить, какие у нее были глаза, то ласковые, то лукавые, то сердитые и даже гневные, но всегда прекрасные. Он не знал, с чем сравнить стать отроковицы, а позже – девы. В золотую косу Прекраса могла закутаться, как в беличью полость. И умна, рассудительна она была не по годам, озорна и игрива. Да книжна. Могла просиживать за берестяными грамотами целыми днями. До восьмилетнего возраста Прекрасы Егор часто встречался с нею, случалось, играли вместе на площади перед палатами. И вдруг отец строго-настрого запретил ему даже подходить к Прекрасе. Вскоре же князь Избор вовсе увез ее из города, спрятал в деревне. И случилось сие вслед за появлением из Киева великого князя Олега. Узнал Егор в те дни, что отроковица Прекраса наречена в невесты сыну князя Рюрика Игорю. И чтобы сберечь ее от сглазу, от какого-либо девичьего урона, ее отвезли в деревню Выдубцы под присмотр двух сестер князя Игоря и стражей у ворот дома. Сестры Игоря держали невесту в затворничестве и строгости.

Прекраса, однако, была вольнолюбива, властна и отчаянна. Она то обманывала хитростью своих домоправительниц и нянек, то открыто с лихостью покидала подворье и гуляла с деревенскими отроковицами по окрестностям деревни, где ей вздумается.

Егор в ту пору проводил лето в деревне Хвосты, отписанной еще князем Рюриком посаднику Глебу, отцу Егора. И потому он изредка осмеливался нарушать наказ отца, встречался с Прекрасой в Выдубцах. И в одну из таких встреч он истинно утвердился, что Прекраса – не его судьба. Десятилетняя отроковица сказала ему, как зрелая и мудрая женщина:

– Егорша, тщетна твоя потуга: сгоришь, но не возьмешь того, чего желаешь. Потому не ищи меня более. Суждено мне быть женою князя Игоря.

– Но ты его не ведаешь, – возразил Егор, – может, он на упыря болотного похож. Я же пред тобой.

– Ты пригож и ведом мне нравом мягким, да судьбу не обойдешь, не объедешь. Потому прощай и не казнись по мне. – Лицо ее в сей миг было холодно и печально.

Егор в то мгновение понял, что Прекраса из тех птиц, кои царят в поднебесье. Он ушел из Выдубцов, стеная в душе и еще не ведая, что сердечная рана его так и не зарубцуется до исхода жизни.

А ближе к осени в Выдубцах появились князья Олег и Игорь и увезли Прекрасу в Киев.

В те же дни покинул Изборск и Егор. Он подрядился гребцом на караван судов, который возвращался из Пскова в Херсонес. В Киеве караван пристал к берегу и простоял сутки. Егор порывался сбегать на княжеский теремной двор в надежде хоть одним глазом увидеть Прекрасу. Но сдержался и просидел все сутки на корме греческой скедии. А через сутки быстрая днепровская вода понесла скедию в низовья Днепра, и с нею на сорок лет уплыл из родной земли сын изборского посадника Егор.

В Херсонесе, куда вернулись греческие скедии, Егор не задержался. Он узнал, что близ селения Инкерман есть мужской монастырь, и ушел туда. Там его крестили в христианскую веру и нарекли имя Григорий, он стал послушником. Он провел в Инкерманском монастыре несколько лет, изучил греческий язык и грамоту. Не приняв монашеского сана, он однажды уплыл в Царьград. Там поселился в посаде, близ монастыря Святой Мамы, где останавливались купцы-русичи, когда прибывали в Царьград с товарами. Монастырь располагался между городской стеной и проливом Боспор. В монастыре была церковь, и Григорий почти каждый день ходил в сей храм на церковные службы и был замечен священником Михаилом. И однажды отец Михаил позвал Григория в ризницкую и там спросил:

– Сын мой, нет ли у тебя желания послужить православной вере?

– Вельми большое желание есть, – ответил Григорий.

– Тогда приходи завтра к обедне. Я уготовлю тебе место в храме. Вижу в тебе истинного христианина, – сказал отец Михаил.

В ту пору в Византии при императоре Леоне служили семьсот Олеговых воинов. Они стояли близ монастыря Святой Мамы. Многие из них были крещены в христианскую веру. Возвращаясь из походов, они шли помолиться в храм, где теперь служил Григорий. И ему было отрадно знать, что на чужой земле он не одинок. С некоторыми из них Григорий познакомился, сдружился. Но мирное и благостное течение жизни вскоре оборвалось. Для Григория наступила тягостная, полная тернистых испытаний и рабского труда жизнь. Причиной тому оказалось вторжение в Византию русской рати, кою привел великий князь Олег. Разгул язычников Олега, как сие увидел сам Григорий, был безобразен. Они сжигали жилища, разоряли храмы, монастыри, бросали женщин с детьми в море, пленных греческих воинов расстреливали из луков или прибивали гвоздями к деревьям. Повелением Олега все воины, кои служили императору Леону, призывались вернуться на Русь, а поначалу должны были послужить в дружине и участвовать в битвах против войска Византии. Но гвардейцы императора перехватили сеунча Олега, и все воины-россы были схвачены, обезоружены и отправлены в глубь страны на каторжные работы. Григорий тоже был арестован. Его обвинили во враждебных замыслах против империи и как Олегова лазутчика сослали в каменоломни. Шесть долгих лет провел на каторжных работах Григорий, добывая для императорского двора мрамор. Освобождение пришло по воле нового императора. В Константинополе волею императора Романа собиралось большое посольство на Русь. Туда же выезжали многие священнослужители проповедовать христианство. И священник церкви Святой Мамы Михаил дерзнул обратиться к патриарху, дабы тот освободил ревностного христианина из россов. Григория вернули в церковь Святой Мамы и поручили перевод священной книги на язык россов.

Григорий, движимый вдохновением, трудился денно и нощно и успел сделать перевод Православного Молитвослова и несколько списков с него ко дню отплытия на Русь греческих послов. После сего Григория посадили за перевод Евангелия, и он трудился над ним около трех лет. Позже, когда Григорий вернулся на родную землю, он привез свой рукотворный труд, второй список Евангелия, на родную землю.

С годами жизнь Григория в Византии становилась все более умиротворенной. Может быть, он там и закончил бы свой бренный путь. Но в Царьград суждено было прибыть великой княгине Ольге с посольством. Когда он услышал о том, что суда княгини Ольги вошли в Золотую бухту, то испытал ни с чем не сравнимую радость и волнение. Уведомив протоиерея Николая, занявшего место уехавшего на Русь протоиерея Михаила, Григорий ушел в гавань в надежде увидеть там великую княгиню, когда она на третий день пребывания в гавани сошла с судна и отправилась в императорский дворец, в посольский особняк. Григорий смотрел на нее издали, не осмеливаясь открыть своего лица. Она показалась ему прежней прелестной Прекрасой, но еще более величественной. С этого часу Григорий заболел тоской по родине, и все помыслы его были об одном: как вернуться на отчую землю. И когда через год после пребывания княгини Ольги в Царьграде на Русь собиралось большое посольство, а с ним отправлялись многие священнослужители-миссионеры, отец Григорий дерзнул обратиться к патриарху и испросил его позволения войти в число миссионеров. В ту пору высшее духовенство Византии прилагало много усилий для того, чтобы христианство стало на Руси государственной религией.