— Пусть радуются жизни!

Потом за Астерием пришла мать. Вот это был номер! Ради него стоило потерпеть всю эту гадость и скуку. Во-первых, одета она была как будто вышла на сцену изображать позапрошлый век — в длинном сиреневом платье с буфами и шлейфом. Кто, интересно, за ней по улице этот шлейф таскает? В ушах по бриллиантовому блюдцу. Одно из двух: или у нее дома печатный станок, или эти блюдца все-таки — бижутерия. Хотя не похоже.

Ну, входит эта тетя в комнату, видит Сашу и, нисколько не удивляясь, говорит ему:

— Друг мой, я ведь была предупреждена о нашей встрече.

— Кем? — интересуется он.

— Высшие силы мне весточку прислали. Рада видеть тебя. Ну, что нового?

Саша пожал плечами:

— Так, ничего.

— Никто тебя больше не беспокоит?

— А кто должен меня беспокоить?

— Ну мало ли какой еще фонд… Как тот «Обелиск». Ты только от меня ничего не скрывай! Помнишь, как в прошлый раз они все быстро уладили. Хотя остолопами были, остолопами и остаются…

Астерий, ясный перец, не хотел уходить, даже заплакал, чтоб предков разжалобить. И Гришкины дети тоже заныли. Только предкам все параллельно. Сделают так, как удобно им! Это я давным-давно заметила.

Короче, они ушли, своих отпрысков Светка утолкала спать, и взрослые потом еще долго пили водку и ели незамысловатую Светкину еду. Вот вам и праздник у новых русских.

Пока я сидела за этим унылым столом, Вика как сумасшедшая слала мне сообщения. Очень ей хотелось узнать, как богатые время проводят. Я сначала собиралась высказать все, что думаю об этих лопухах, а потом позвонила и говорю:

— Прикинь, тут все так круто! — и давай гнать туфту откровенную.

А Вика:

— Ой, правда? Ой, класс!

И с таким восторгом! Она упорно не въезжала в мой стеб. Мелюзга еще, жизни не знает.