— Джек, посмотри на северо-запад, — произнес Федор.

Петраччи повернул голову, и сердце замерло у него в груди. Над горизонтом поднимались десятки небольших столбов дыма. Гаарк все-таки выслал сюда свои броневики.

Смахнув с лица несколько капель дождя, Пэт поднес к глазам полевой бинокль и навел его на внешние западные укрепления. Вдоль стены на протяжении ста с лишним ярдов, от берега Тибра и до огневой позиции, на которой располагалась батарея из четырех орудий, развевались красные знамена шести бантагских полков. Сквозь пелену дождя было видно, как черная волна захлестнула стену и устремилась к внутренним укреплениям. Бантагов было не меньше тысячи, и, хотя пушки людей успели сделать несколько выстрелов, уложив около сотни врагов, солдат орды это не остановило. Разглядеть, что происходит в лабиринте городских улиц, было просто невозможно. К счастью, дождь несколько притушил пожары, но Пэт видел, что горожане близки к панике. В западной части Рима, где до войны проживало не больше ста тысяч человек, теперь находилось примерно полмиллиона беженцев. Если бантаги захватят предместья, всем этим людям придется укрыться в старой цитадели. Но для них там просто нет места!

Пэт расставил свои войска по позициям задолго до рассвета, понимая, что после того, как начнется штурм, никакие маневры и передислокации будут уже невозможны. Где-то на нижнем этаже здания раздавался треск телеграфных аппаратов, передававших отчаянные просьбы направить подкрепления, прислать боеприпасы или дать разрешение отступить. Но сейчас Пэт был не властен что-либо сделать, сражение вышло из-под его контроля, и ирландец надеялся только на то, что его закаленные в боях ветераны найдут в себе силы отразить этот натиск бантагов.

Артобстрел, начатый Гаарком за час до восхода солнца, продолжался до сих пор. Но ухо опытного артиллериста уловило едва заметные изменения в ритме канонады. Она была не такой яростной, как вначале. Батарея производила залп, после чего затихала на несколько минут и только потом снова открывала огонь. Общее количество орудий, участвовавших в обстреле, было так велико, что разрывы снарядов звучали постоянно, но огневая мощь бантагских батарей была меньше, чем во время 1-го прорыва или в течение тех недель, когда шли кровопролитные бои в восточной части города. И уж совершенно точно, что эта канонада была не чета той, которую бантаги обрушили на защитников Рима во время вчерашнего штурма укреплений на восточном берегу.

Гаарк экономит снаряды. Почему?

В какой-то момент обстрел старого города прекратился совсем, после чего бантагские пушки заухали вновь, словно испугавшись наступившей тишины.

Всплеснув руками, Пэт молнией пролетел вниз по лестнице в свой штаб. Офицеры недоуменно уставились на своего взъерошенного командира. Пэт подскочил к стойке, за которой сидели телеграфисты, и громко потребовал их внимания.

— Разошлите телеграммы по всем частям. — Телеграфисты поспешно схватили свои карандаши и склонились над блокнотами. — Дословно передать следующее: «Немедленно сообщите в штаб, сколько патронов было обнаружено у убитых бантагов».

Телеграммы были разосланы, и Пэт стал нервно мерить шагами помещение штаба. Наконец через несколько долгих минут пришел ответ из 2-й дивизии 6-го корпуса: «Обыскали четыре трупа. У одного найдено тридцать патронов, у двух — по двадцать, у четвертого — восемь».

Вскоре поступило еще одно донесение, в котором содержались сведения о девяти бантагах, имевших в среднем по двенадцать патронов на каждого. Новые сообщения содержали такие же сведения. Ни у кого из убитых не было обычного запаса в шестьдесят патронов.

— У них кончаются боеприпасы! — воскликнул Пэт, повернувшись к своим офицерам. — Никто из них не имеет больше тридцати патронов. Господи, на штурм города не идут с тридцатью зарядами в патронташе! Для такого боя их нужно не меньше ста! Скоро бантагам будет нечем стрелять.

— Скоро нам будет нечего оборонять, — мрачно отозвался Марк, входя в комнату. — Даже если у них осталось всего по десять патронов на брата, Пэт, этого хватит, чтобы до наступления ночи убить каждого человека в этом городе.

— Не сбавляйте шаг! — пролаял Ганс. Эти три слова он повторял как заклинание с самого рассвета.

Сидя на крыше своего броневика, старый сержант смотрел, как мимо него под проливным дождем проходят тысячи одетых в рванье людей, и ему казалось, что он наблюдает какую-то сцену из Ветхого Завета. Вытянувшись в длинную колонну, начало и конец которой скрывались в тумане, чинские рабы шли вперед, увязая в снегу и грязи. Лишь жалкие лохмотья защищали их истощенные тела от холодного дождя. Иногда взгляд Ганса падал на то, что казалось грудами тряпья, лежащими у дороги. Тогда он закрывал глаза и, стиснув зубы, напоминал себе, что не в его силах спасти всех и что он должен сделать все, чтобы помочь выжить хотя бы некоторым. Но эти мысли не избавляли Ганса от боли, которую он испытывал, видя, как его товарищи по несчастью, цепляясь друг за друга, месят снежную кашу у себя под ногами, как они падают от изнеможения и перед смертью просят своих жен, сыновей и дочерей идти дальше.

Даже в этом аду чины продолжали оставаться людьми. Еду поровну разделили на всех, а немногочисленные повозки и лошади были отданы тем, кто нуждался в них больше других. Ганс сам был свидетелем нескольких сцен, когда чины по собственной воле уступали свои места на повозках другим, тем самым обрекая себя на выматывающий марш.

Кетсвана подскакал к броневику Ганса и остановил своего коня у обочины дороги.

— Это зрелище пробуждает слишком много мрачных воспоминаний, — глухим голосом произнес зулус.

— Где находится хвост этой колонны? — спросил у него Ганс.

— В нескольких милях вниз по дороге, — вздохнул Кетсвана. — Некоторые чины до сих пор торчат у того моста. Мы пытались собрать их вместе и убедить как можно быстрее двинуться в путь, но это было нелегким делом, Ганс. Мне кажется, наши предыдущие подсчеты были неверны — с нами сейчас идут по меньшей мере десять тысяч чинов.

— У бантагов все построено на рабском труде, Кетсвана, и на фабриках, и здесь. Должно быть, на этой линии работают не меньше ста тысяч чинов, которые должны обеспечивать бесперебойную доставку боеприпасов. Нам удалось уничтожить пятьдесят миль вражеских коммуникаций. Гаарку не оправиться от этого удара.

— Смотри, один из наших дирижаблей! — воскликнул Кетсвана, указывая на запад.

Воздушный корабль летел на небольшой высоте и продолжал плавно снижаться. Пронесясь над долиной Эбро в полумиле к югу от Ганса, дирижабль взмыл вверх и, почти касаясь низко висящих облаков, заложил вираж и исчез из виду. Ганс знал, что пилот скоро вернется, и действительно, несколько минут спустя дирижабль вынырнул из тумана и полетел обратно на север.

Выдернув древко своего продырявленного пулями знамени из специального отверстия позади орудийной башни, Шудер отчаянно замахал флагом, привлекая внимание Джека. Дирижабль пронесся прямо над его головой, так что Ганс даже успел разглядеть сидевшего в кресле пилота Петраччи. «Орел» снова развернулся и подлетел к броневику Ганса с востока. Выброшенный из кабины красный вымпел упал в снег всего в пятидесяти ярдах от Шудера.

Чины, поначалу впавшие в панику при виде дирижабля, вскоре сообразили, что это одна из машин Воздушного флота Республики, и, позабыв об усталости, приветствовали летчиков восторженными возгласами. Один из чинов поднял со снега красный вымпел и принес его Гансу. Глубоко вздохнув, старый сержант открыл футляр. В их ситуации лучшей новостью было бы отсутствие новостей.

Ганс быстро пробежал глазами донесение Джека. Кетсвана выжидающе замер рядом с ним.

«Наша пехота спустилась с перевала, у них есть три машины. В четырех милях к западу от вас находятся тридцать вражеских броневиков, — прочитал Ганс. — Они на полной скорости движутся сюда вместе с уменом бантагских всадников. Лечу на восток разведать обстановку».