Открыв глаза, Эндрю прямо перед собой увидел лицо склонившегося над ним Эмила.

— Эндрю, у тебя внутреннее кровотечение, так как в правом легком застрял осколок. Нужно его вынуть.

— Пэт, Рим, — прошептал Эндрю.

Пэт наклонился.

— Любой ценой удержите Рим. Я останусь здесь. Не отправляйте меня в Суздаль.

— Эндрю, пора, — прервал его Эмил.

— Я останусь в Риме. Здесь мое место. — Он схватил Эмила за плечо. — Эмил?

— Да, сынок?

— Только не оставляй меня калекой.

Доктор кивнул. Затем появился ватный тампон.

— Дыши глубже, Эндрю.

Эндрю почувствовал едкий запах эфира.

Генерал Патрик О'Дональд, согнувшись от усталости, вошел в помещение штаба и остановился. Ему казалось, что после всего происшедшего просто войти и сесть за письменный стол — это кощунство. Он замялся и посмотрел на Калина, который уже давно сидел в кабинете и ждал его.

— Как он?

— Потерял много крови. Эмилу удалось остановить кровотечение, но ранения в грудь всегда очень коварны. Бывает такая серьезная рана, что человек, кажется, не выживет, а он выживает, но в большинстве случаев в легкие попадает инфекция и… — Голос Пэта задрожал.

— Господи, помоги! — прошептал Калин. — Не думал, что его ранят. Сначала погиб Фергюсон, Готорн еле-еле ходит, теперь Эндрю.

— Вокруг него всегда была какая-то аура неуязвимости, — вздохнул Пэт. — Есть такие люди, с которыми, кажется, ни за что не может случиться ничего подобного. И так было с Эндрю. Теперь его аура уничтожена, и это трагедия для нашей армии.

Ему было страшно об этом говорить, но он видел глаза людей, узнавших о том, что Эндрю ранен и, возможно, смертельно. Было такое ощущение, что эта новость пришла раньше поезда. На станции толпилась тьма, поистине тьма народа. Многие не скрывали слез. В этот момент Пэту представилось, что сама ткань армии начала расползаться.

Он обреченно кивнул, когда Калин жестом пригласил его сесть на место Эндрю. Как только Пэт оказался за его рабочим столом, он почувствовал, как весь груз ответственности, лежавший на Эндрю, обрушился на его плечи.

— Теперь все изменится, — сказал Калин после долгой паузы.

— Почему? — удивился Пэт.

— Оборона Рима была идеей Эндрю. Без его командирских способностей мы не сможем удержать город. Извини, Пэт, я не хотел тебя обидеть.

Пэт кивнул:

— Я не Эндрю, я сражаюсь, где мне скажут.

— Поэтому, я считаю, нам пора отступать.

— Сэр?

— Ты меня слышал, Пэт. Эндрю ранен. Одному богу известно, когда он вернется в строй. Хорошо, если через месяц. А если, не дай бог, никогда? — Ужаснувшись собственным словам, президент опустил голову.

— Если Эндрю умрет, мы будем продолжать сражаться. Это то, чего он хотел, сэр. А за секунду до того, как Эмил усыпил его эфиром, он просил меня любой ценой удержать Рим. Это были его последние слова.

— Ты знаешь, я был против перевода войск в Рим, — ответил Калин так, будто не слышал, что сказал Пэт.

— Это решение было принято еще неделю назад.

— Да, но Эндрю больше не командует.

Пэт вздохнул и закрыл глаза. Единственное, что ему сейчас было нужно, это хороший глоток водки. Он знал, где у Эндрю стояла бутылка, но решил, что сейчас не время. После этого разговора, или после следующей битвы, или после войны, или, лучше всего, когда Эндрю вернется сюда, за свой рабочий стол.

— Нет, сэр, но командую я.

— Правда? А я думал, что раз ты командуешь Первой армией, Ганс — Второй, Винсент — резервами и Западным фронтом, это место должен занять Ганс, но его сейчас нет.

— Ганс в двухстах пятидесяти милях отсюда, Винсент еле ходит. Эндрю сказал в присутствии Эмила, что командование переходит ко мне. И чего бы мне это ни стоило, я выполню его приказ, даже если он был последним.

— Пэт, послушай меня, пожалуйста. Рим — это западня. Они могут расколоть нашу армию на две части, захватить железную дорогу и направиться в Суздаль. А все, что у нас там есть, — это ополченцы и остатки Пятого корпуса. Целых семь корпусов закупорены здесь, как в бутылке. Давай выпустим их, пока у нас есть такая возможность.

— Как? Через три дня бантаги будут к северу от наших позиций и перережут нам путь по железной дороге. Речь идет о перевозке почти ста тысяч человек.

— Тогда морем.

— А как быть с местными жителями? Мы полагали, что бантаги не станут перебрасывать крупные силы на восточное побережье. Там почти миллион жителей и всего один корпус для их обороны. Сюда прибудет не менее полумиллиона, а остальные будут спасаться бегством на запад. Отступая, сэр, мы развязываем Гаарку руки. Ему ничего не будет стоить разделить свои войска на несколько частей и, направив их в разные стороны, уничтожить всех местных жителей, а затем, к весне, добраться и до нас.

— Мне кажется, они в любом случае будут уничтожены.

— Разреши мне задать тебе прямой вопрос, Калин. Ты говоришь о том, чтобы оставить не только город, но и все Римское государство. Я прав?

— Пэт, они все равно обречены.

— Нет, если мы останемся, черт тебя дери. Армия Гаарка растягивается. Ему придется подойти к нам вплотную, так как он знает, что, если мы прорвемся и блокируем его железную дорогу хотя бы на время, ему конец. Боже мой, сэр, вы же говорите о жителях Республики, которых наша армия поклялась защищать.

— Защищая их, мы все можем погибнуть.

Пэт наклонился вперед.

— Это Сенат так считает? Те несколько бояр, которых надо было давно уже пристрелить? Они хотят отдать Рим в обмен на сепаратный мир с Гаарком.

Калин смущенно опустил глаза.

— Он сделал тебе новое предложение, да?

Калин кивнул.

— Давай выкладывай. Что он сказал?

— Армия отступает на Русь. Любой римлянин может пойти с нами, если захочет. Мы прерываем железнодорожное сообщение между Римом и Суздалем, и он признает права Республики.

— И ты поверил в эту чушь собачью? — заревел Пэт.

— В худшем случае мы выиграем время, а в лучшем он уйдет на восток. Мы победили две орды. А другие орды пусть живут, как раньше, все время кочуя на восток. Мы же наконец обретем мир.

— Начнем с того, что через двадцать лет они снова будут здесь.

— Целых двадцать лет, Пэт. За это время мы окрепнем, соберемся с силами. Они не посмеют нас тронуть, — его голос смягчился, — и убийства прекратятся.

— То есть взвалим этот груз на будущее поколение.

— Наше поколение больше не может воевать, Пэт. На Руси не осталось ни одной семьи, которая не потеряла бы отца, мужа или сына. Мы лишились в два, три раза больше людей, чем в том случае, если бы просто подчинились тугарам.

— И стали бы рабами — даже хуже, скотом. Как ты можешь говорить это, когда Эндрю, человек, который освободил тебя из рабства, возможно, умирает? И это твоя благодарность?

— Сейчас наша главная задача — выжить, Пэт. С тех пор как началась эта война, мы терпим одни поражения. Мы отступили уже более чем на пятьсот миль. Три корпуса полностью уничтожены. Когда же, черт возьми, это кончится? Тогда, когда Суздаль будет охвачен пламенем?

— Даже если он будет гореть, мы все равно продолжим сражаться. По крайней мере, тридцать пятый Мэнский полк и сорок четвертая Нью-Йоркская батарея — точно. Мы ведем уже вторую войну ради того, чтобы покончить с рабством, и да будем мы прокляты, если поползем перед ними на коленях и протянем руки, чтобы на них надели кандалы. Ваш народ давно к этому привык, но с нами этот номер не пройдет, черт вас всех возьми.

Слова Пэта были настолько обидными, что Калин поежился. Пэт понял, что зашел слишком далеко, и хотел извиниться, но не смог справиться с гневом и молча, с вызовом, смотрел на президента.

— Как президент я могу дать приказ к отступлению.

Пэт посмотрел на свой мундир, заляпанный кровью. Это была кровь Эндрю. Что бы Эндрю сделал на его месте? Человек, который написал конституцию и создал Республику на чужой планете, что бы он сейчас сказал?