В стороне, не принимая участия в процессии, шел еще один человек. Он нес на плече какое-то животное, завернутое в огромный лист, а в руке держал деревянное копье.

— Это у него валлаби, — пояснил водитель. — А сам он — учитель сельской школы. Дикие свиньи и валлаби — самое лучшее мясо. В деревне теперь многие не хотят есть свинину. Те гогодала, которые считают себя евреями. Так думают не все, но многие. Говорят, Ковчег Завета нашли. Вот как говорят. Я много раз слышал.

Он окликнул учителя. Тот предложил нам выйти и посмотреть его валлаби.

— Профессор из Англии хотеть этот валлаби. Он приехал достать Ковчег Завета, ясно? Ему хочется достать Горшок с огнем, ясно?

Учитель сказал, что если мне и вправду нужен валлаби, его принесут мне в хижину. И возьмут с меня не очень дорого. Если же я хочу увидеть Ковчег, то люди готовы отвести меня к лагуне. Они уже собрали все нужное: веревки, лопаты, шесты, чтобы отводить в сторону тростник и обороняться от змей. Более того — предыдущим рейсом прибыл из Австралии водолаз. Но прежде чем пойти к месту, где спрятан Ковчег, нужно всем собраться и обсудить план действий.

Грузовик двигался по неровной дороге: тут и там заросли высокой травы, наполненные водой рытвины. Вдруг водитель резко вывернул вправо, и теперь мы опять ехали по заросшей травой посадочной полосе.

— Тут лучше, — сказал он.

— В Хитроу бы такой номер не прошел.

Водитель вопросительно глянул на меня.

— Хитроу — аэропорт в Лондоне, — пояснил я.

— Строгие, наверное, у них порядки, — пренебрежительно заметил он.

Мы остановились на некоем подобии спортивного поля с деревянным строением с одного конца. Здесь опять оказались две шеренги встречающих; на этот раз люди держали не только флаги, но и пальмовые ветви и ветки каких-то других неизвестных тропических деревьев. У некоторых в руках красовались плакаты. Один из них гласил: «Да благословит Господь живущие в изгнании колена евреев (П Н-Г)».

Дальше передо мной предстала живая иллюстрация крайней нищеты: худющие маленькие дети, в основном мальчики, несли облезлые кастрюльки, керосиновые лампы и старый пластмассовый таз.

На грязных телах различались смазанные звезды Давида. За мальчиками шли двое мужчин и несли грубо намалеванный транспарант: «Братья по крови, мы устали жить в нищете. Пожалуйста, заберите нас домой скорее!» В конце этой толпы — размахивающей ветками и плакатами — я увидел несколько стариков, державших еврейский семисвечник.

— Забери нас, Богале, — просили они, — забери нас обратно!

Вечером состоялось собрание жителей деревни в большом молитвенном доме, который представлял собой бамбуковый помост на сваях под соломенной крышей. В середине тускло тлел костерок из бамбука. Вокруг собралось человек сто — обсудить цель моего визита. Им хотелось, чтобы я доказал их еврейское происхождение. В моем успехе никто не сомневался — ведь так предсказали их пророки. А вот когда я предоставлю израильским властям убедительные аргументы, а это несомненно случится, — что будет дальше? В конце концов, здесь, в Балимо, они живут, как им нравится, но вот будет ли правительство Израиля настолько к ним снисходительно? Где им жить в Израиле? Есть ли там дождевые леса? Кто оплатит им перелет и расселение? Разрешат ли им взять с собой луки и копья? На кого они там будут охотиться? Что будут есть? Водятся ли в Израиле валлаби?

Прения разгорались. Иногда случались и паузы — особенно ближе к концу, когда все начали уставать. И в тишине я слышал непонятный звук: «тук-тук». В трудах Чикагского герпетологического общества я прочел, что одна из местных змей издает как раз примерно такой звук.

Я посмотрел вверх — на соломенную крышу, потом стал пристально разглядывать бамбуковый пол, но ничего не увидел. Мне сделалось не по себе.

Потом мы отправились в приготовленный для меня домик на сваях. Его окружали пальмы, а вблизи свай торчали заросли бамбука — видимо, для удобства змей. Построили его несколько лет назад австралийские миссионеры, которые проповедовали в Балимо христианство. В комнате у меня было окно, забранное ржавой металлической решеткой. Над узкой и очень короткой койкой висела москитная сетка, в том месте, куда я мог бы вытянуть ноги — за пределами матраца, — зияла широченная щель. Я обрызгал комнату репеллентом и заложил щель в койке книгами. Домишко стоял в нескольких ярдах от воды. Мне посоветовали после захода солнца к воде не подходить. Там, мол, живут самые разные твари, и от них лучше держаться подальше.

На переднем крыльце сидел упитанный кот.

— Лучший у нас змеелов. — Вайза с гордостью указал на замечательного зверя. — Никто к вам в комнату не заползет. Разве что… — И он умолк.

Ужин в тот вечер оказался вполне приличным. Рыба, испеченная на бамбуковой решетке, саго, жареный валлаби. Я захватил с собой пару бутылок «Семильона» с виноградников Маджи в Новом Южном Уэльсе. Чтобы взбодрить свой поникший дух, я решил одну открыть. Предложил Вайза и его товарищам выпить стаканчик, но они с отвращением затрясли головами.

— Вино мы пьем только кошерное, — чопорно произнес Вайза. — А в Папуа — Новой Гвинее такого не найти. Хотя, наверное, можно выписать из Израиля, да?

Я медленно кивнул. Вино было — просто чудо. Чудо, изгоняющее змей.

— А это кошерное? — шепотом спросил Вайза после обеда, показывая на то, что осталось от валлаби.

— Э-э… точно не знаю, — пробормотал я, тихонько отхлебнув из фляжки.

Задача моя, постановило собрание, тройная: отыскать боевые каноэ, извлечь Горшок с огнем, собрать у гогодала образцы ДНК. Причем образцы — в первую очередь. Я взял в генетической лаборатории в Лондоне все необходимое и следующие несколько дней сидел на бамбуковом полу молитвенного дома и совал ватные палочки в услужливо разинутые рты, а потом помещал образцы в заготовленные пробирки со специальным консервантом.

Отыскать каноэ оказалось труднее. Через три дня после моего приезда мы попытались найти затонувшие лодки, но там, где их раньше видели, все русло заполонил тростник, и добраться до места было невозможно. Вечером того же дня — после неудачной попытки добраться до каноэ — я сидел в молитвенном доме. Вдруг через деревенскую площадь пронесся Вайза и влетел на бамбуковый помост. Задыхаясь, он рывком поднял меня на ноги и потребовал немедля идти с ним, чтобы увидеть чудесное явление.

— Господь Яхве сошел к нам! — сообщил Тони. — Господь Яхве покажет нам путь к Ковчегу. Богале — среди нас! Богале пришел! Вот почему теперь стало видно то место!

Оказывается, уже несколько дней в деревне происходят необычные события, являются знамения и чудеса. У некоторых женщин появился дар говорить на неведомых языках. Еще у них были видения. Им привиделся Ковчег.

Другие видели его наяву. Он светился под водой и был ясно различим — несмотря на тростник. И от него исходило необычное свечение. Сам он — из сверкающего золота, а на обоих концах — золотые ангелы. В кольца вставлены золотые шесты; их хорошо заметно под водой, когда свет падает под нужным углом.

Одна молодая девушка поплыла туда в маленькой лодке-долбленке и даже дотронулась до одного из шестов. Иногда Ковчег выстреливает пламенем в небо над лагуной. Кто-то слышал громкий удар — как раз там, где лежит Горшок с огнем. А некоторые люди видели, как над лесом кружили израильские самолеты. И только из-за скверной погоды они не смогли сесть, и пришлось им вернуться в Иерусалим.

Не выпуская моего рукава, Тони вел меня к дому, стоявшему в лесу, в нескольких ярдах от опушки. Сейчас нам покажут, где спрятан Ковчег. Несколько женщин племени сошлись для своего рода молитвенного собрания, посвященного таинственному Горшку с огнем. Они молили Бога направлять каждый их шаг и каждое слово. И с его помощью хорошенькая жена карлика написала на доске молитву:

Мир, мир, мир.

Яхве, Яхве, Яхве.

Малеза, Бог, Горшок с огнем.

К доске подковыляла еще одна женщина и попросила, чтобы духи предков направляли ее руку, пока она будет рисовать каноэ. Вопрос состоял в том, где именно в каноэ находится Ковчег.