— Но шахматы подобны жизни, Лори, — заметил Скотт, улыбаясь ей. — Мы все похожи на множество маленьких фигур, пытающихся проложить свой путь в другой конец поля.

Я снова подумала о Джейке Рейшмане...

— Я должен предостеречь тебя, — сказал мне Корнелиус за неделю до открытия выставки, — что эта женщина, ну... Тереза Ковалевски — одна из художниц, работы которой будут выставлены, и она придет на открытие. Разумеется, тебе нет необходимости знакомиться с ней, я уже попросил ее появиться позднее.

— Понимаю. — Мое представление об этой женщине изменилось; это была женщина, достаточно честолюбивая, чтобы пробиться к успеху, переспав с кем следует. Я не осуждала, но просто отметила с облегчением, что предположение Корнелиуса о том, что она никогда не влюбится в него, по всей видимости, правильно.

Корнелиус делал вид, что читает газету. Вечерело, и мы выпивали перед обедом в золотой комнате нашего дома на Пятой авеню.

— Разумеется, я не имею желания знакомиться с ней, — сказала я, — но как мне избежать встречи с ней, как она выглядит?

— Она примерно моего роста, у нее вьющиеся темные волосы, которые всегда выглядят неряшливо. Она будет в красном вечернем платье.

— Ты в этом уверен?

— У нее только одно вечернее платье.

Мы замолчали. Он перевернул страницу газеты, Каррауэй объявил, что обед подан, и, когда мы встали, чтобы пойти в столовую, я продолжала обдумывать свой план, как оторвать Джейка Рейшмана от его жены.

Я видела, как он вошел в длинную комнату, полную народа, высокий человек, ставший несколько плотнее, чем раньше, его волосы были светлее волос Корнелиуса. Его глаза напоминали мне о ясном небе в зимнее утро. Я наблюдала за ним, когда он ловко прокладывал к нам дорогу, обмениваясь по пути репликами, легкими похлопываниями по спине; на лице сияла профессиональная улыбка.

Он был один.

Сначала я в это не поверила, и, когда осознала тот факт, что придуманный мною план мне больше не пригодится, я впервые поняла, что судьба на моей стороне и удача, наконец, начинает мне улыбаться.

Он подошел к нам.

— Добрый вечер, Нейл... Алисия... — Его профессиональная улыбка чуть-чуть коснулась его холодных голубых глаз как подтверждение того, что он среди старых друзей.

— Привет, Джейк, а почему нет Эми? — спросил Корнелиус.

— Ей сегодня удалили зуб мудрости, прошлой ночью развился абсцесс, сильный кризис, она извиняется и передает, что разочарована, что не смогла прийти... А, Вики! Миссис Келлер, что за очаровательное создание! Ну, как супружеская жизнь?

— О, дядя Джейк, какой ты старый льстец! — сказала Вики, горячо его обнимая.

— Пропусти «дядя», дорогая, и исключи «старый». Ты забываешь, я так же молод, как твой муж. Привет, Сэм, как дела? Художественные выставки, наверно, не по твоей части!

— Вики пытается меня воспитать, я пытался объяснить ей, что это напрасный труд, но она никак не может смириться с этим.

Все засмеялись, и, представив в панике, что я должна включиться в разговор, чтобы не дать Джейку уйти, я спросила быстро:

— Как дети, Джейк? Устроилась Эльза в новой школе?

— Она любит поесть, и я предвижу, что она будет в этой школе счастливее, если решится сесть на диету. Она должна сбросить тридцать фунтов и стать стройной и изящной, как ты, дорогая Алисия, — сказал Джейк сладко и улыбнулся мне.

— Благодарю! — улыбнулась я сдержанно.

Сэм и Вики уже отошли поговорить с кем-то еще, и в этот момент другой миллионер задержал Корнелиуса для утомительных и скучных излияний. Я могла слышать разговор о пожертвованиях в фонд художественных стипендий и организации крупного попечительного фонда.

— Возможно, мне стоит удалиться до того, как они спросят меня, как должен быть инвестирован капитал, — пробормотал Джейк. — Извини меня, Алисия.

Мое сердце почти перестало биться. Я почувствовала себя слабой.

— Джейк.

Он вежливо остановился.

— Джейк, я...

— Боже мой, какой же здесь шум! Нейл пригласил слишком много народа. Пройдем сюда, моя дорогая, я едва тебя слышу.

Мы прошли в тихий закуток за большой скульптурой. Я лихорадочно поглаживала свое вечернее черное платье, как будто могла как-то выжать из него самообладание, в котором так нуждалась, но когда я попыталась говорить, то с ужасом поняла, что забыла тщательно продуманную для этого случая фразу, которую бесконечно репетировала.

— Алисия? Что-нибудь случилось?

Я снова обрела дар речи.

— Нет, ничего не случилось, — пробормотала я, — ничего... — Неожиданно я задохнулась и вынуждена была остановиться, чтобы перевести дыхание. — Джейк, могу ли я когда-нибудь с тобой встретиться? Мне бы хотелось кое-что обсудить с тобой. Я знаю, ты очень занят, но...

— У меня всегда найдется время для друзей. Когда тебе хотелось бы встретиться со мной?

— О, я... ну, я... я думаю, может быть, ты смог бы зайти к нам после работы выпить по стаканчику.

— Да, конечно, — я буду очень рад. Какой вечер ты имеешь в виду?

— Я думала... возможно, на следующей неделе... Четверг... Разумеется, если это тебя устроит...

— Четверг очень подходит. Но не уедет ли Нейл в Чикаго?

— Да. Но это очень конфиденциально, Джейк. Ты не должен говорить Корнелиусу. Или кому-нибудь еще.

— Я буду нем как рыба, обещаю тебе! — Он выглядел удивленным и заинтересованным. — Я надеюсь, ничего серьезного?

— О, нет! — сказала я. — Ничего. Благодарю, Джейк.

— До четверга, — сказал он и махнул рукой на прощанье, когда двинулся в толпу. — Я буду ждать его с нетерпением.

Я следила за ним, и шум в комнате, казалось, усиливался, пока я не почувствовала головокружение. Прислонившись спиной к стене, я пыталась дышать ровно, но была вся в поту и чувствовала себя грязной, как будто была заражена отвратительной болезнью.

Я испытала непреодолимый порыв обратиться к Корнелиусу, чтобы успокоиться, и когда головокружение прошло, я вслепую пробралась сквозь толпу к тому месту, где мы расстались. Казалось, что это длилось бесконечно. Я двигалась будто в ночном кошмаре, где все время пытаешься кого-то догнать, но он постоянно ускользает.

— Корнелиус!

Наконец я его нашла. Он обернулся на мой окрик, и, когда я с облегчением подошла к нему, женщина, стоявшая рядом с ним, замолчала. Я уставилась на нее. Все молчали. Как будто в комнате наступила тишина, хотя гул разговоров все еще тяжело и противно стучал в моих ушах.