Канта почувствовала, как ребенок шевельнулся в ней, толкнул ногой. Ощущение было болезненным, но приятным.

— Потерпи, — прошептала Канта и осторожно погладила себя рукой по животу. — Немного осталось…

Всего день или два.

Они потерпят: и она, и ребенок. Сын, торопливо поправила себя Канта. Это будет сын. Гартан хочет сына, и ей тоже нужен сын. Сын.

Ребенок успокоился, Канта задремала. Не крепко: сквозь дрему она слышала тихие голоса охранников, заунывный напев возчика, удары копыт по свежему снегу…

Странный звук, похожий на звук струны, Канта тоже услышала. И чей-то вскрик. И еще один. А потом завизжала лошадь, с хрустом рухнув на бок в замерзшие кусты.

Канта открыла глаза — мимо саней пронеслась лошадь с пустым седлом. Возчик на санях приподнялся, взмахнул кнутом и замер — стрела насквозь пронзила его шею. Возчик покачнулся и завалился на спину. Кровь алой струйкой выплеснулась из раны на шкуры в санях.

Паж вскочил, выхватив кинжал. Мальчишка был бледен, глаза лихорадочно блестели.

— Ваша милость… — сказал Щенок. — Нужно…

Что-то темное мелькнуло перед глазами Канты, ударом выбросило мальчишку из саней. Человек, поняла Канта. Не зверь, не кентавр — человек.

Он подхватил оброненные умирающим возчиком вожжи, хлестнул лошадь. Сани понеслись куда-то в глубину леса. Человек, погонявший лошадей, оглянулся. Канта прикусила губу, чтобы не закричать. Это был Барс.

… — Барс это был, ваша милость! — егерь упал перед Гартаном на колени. — Вы простите меня, ваша милость, не доглядели… Мальчишка, гаденыш, нас в засаду завел, а сам с саней спрыгнул да исчез… И понять ничего не поняли, как трое наших уже полегло, а меня как оглоблей из седла вынесло. Очнулся — меня везут связанного поперек седла. Потом скинули в снег. Меня и Щенка, пажа, значит, ее милости… Подошел Барс, поставил меня на ноги, в глаза посмотрел. У него глаза желтые, звериные. Посмотрел и говорит, мол, передай наместнику, что поговорить нужно. Что пусть он… то есть вы, ваша милость, приехали непременно один…

— Куда? — рявкнул Гартан, хватая егеря за воротник полушубка. — Куда приехать?

— Значит, к дереву… Ну, такой дуб здоровенный над рекой. Самый большой.

— Знаю, — кивнул Гартан.

— Чтобы приехали и ждали… Вам скажут, куда дальше ехать. Но только если будете один. А если с кем-то… — егерь рванул полушубок на груди, словно задыхался. — То убьют госпожу.

— Барс убьет? — мертвым голосом спросил Гартан.

— Я тоже так спросил… У самого неужели рука поднимется? А он не ответил, только глянул мне за спину, я тоже оглянулся, а там… Там этот стоит, черный. И говорит голосом своим невозможным… Тут не спутаешь… Никак не спутаешь…

— Что он сказал?

— Сказал, что сам, своей рукой убьет… — егерь замолчал.

— Убьет?

— Вы меня простите, ваша милость, — егерь тяжело вздохнул. — Это не я говорю, это он сказал. Как сказал, так я и повторяю… Я, говорит, своей рукой убью тварь, отмеченную Хаосом.

— Тварь… — тихо сказал Гартан. — Отмеченную Хаосом…

— Так и сказал…

…И Барсу то же самое говорил Фурриас. Как только выхватили Барса из-под петли и привезли к брату-инквизитору, так он и сказал — Тварь, отмеченная Хаосом.

— Она уже не человек, — проскрежетал Фурриас. — Хаос живет в ней, разъедает изнутри, заставляет повиноваться… Я чувствую это. Я знаю это.

— Ты рехнулся, — только и смог сказать Барс. — Какой Хаос? Она — просто женщина. Какой Хаос? Ее в Долине любят. Ты понимаешь? Ее, жену наместника, которого готовы убить голыми руками, искренне любят! Она же людей выхаживает, принимает роды… Если бы не она…

— Она может все это делать, — голос Фурриаса стал пронзительным. — Она это делает, но никто не знает — зачем. Она сама может этого не знать…

— Чушь! — выкрикнул Барс. — Ты сошел с ума.

«Ты сошел с ума», — повторял Барс на все, что говорил ему инквизитор. Сошел с ума, сошел с ума, сошел с ума…

— Хорошо, — почти прошептал брат Фурриас. — Ладно. Ты мне не веришь…

— Не верю. Ты захлебнулся кровью, ты больше не понимаешь, что и зачем творишь…

— Нет, понимаю. Я знаю, что и ради чего делаю… — Инквизитор сел на землю возле связанного Барса. — Когда я ехал в Последнюю Долину, то действительно не понимал, что меня здесь ждет. Орден не знал, что здесь произойдет… и произойдет ли что-нибудь. Все могло и на самом деле быть тем, чем казалось — обычным походом… Самым обычным походом… Я знаю, что ты повидал на своем веку многое. Сколько тебе лет?

— Сорок.

— Сорок лет… Ты ведь не все время был здесь?

— Нет, я ушел из Долины, когда мне было шестнадцать. Сбежал против воли отца. Побродил, посмотрел… — Барс говорил и удивлялся, зачем все это рассказывает. Сидящий рядом с ним человек… нет, не человек, сидящее рядом с ним Черное Чудовище не заслуживает разговора. Инквизитор хочет заманить его куда-то, опутать, оплести и обмануть. — И ваших видел, видел то, что вы творите…

— Костры видел? Вычищенные от всего живого деревни видел? — когда Фурриас говорил тихо, то казалось, что это шипит громадная змея.

— И то видел, и это…

— А видел, как люди приносят в жертву друг друга только для того, чтобы приоткрыть проход в Бездну и выпустить в этот мир демонов? Видел?

— Ни разу, но много слышал от таких, как ты, эту сказку. Твои братья хватали первого встречного и мучили его, рассказывая всем, что в несчастного… или несчастную вселился бес… Но беса того никто не видел, видели только мертвое тело, изуродованное пытками, — Барсу очень хотелось пить, но он не попросил воды. Вспомнил наместника, умиравшего от жажды в диких землях, и решил не просить. — Вы не оставляете после себя никого, братья из Ордена инквизиторов. Никто не может ни подтвердить, ни опровергнуть ваших слов… Вам должны верить, а тех, кто не верит, вы всегда сможете убедить…

— Я знал, что ты словам не поверишь, — брат Фурриас стал говорить так тихо, что Барс с трудом разбирал слова. — И я приготовил доказательства… Я их давно приготовил, еще до нашей последней встречи у Семихаток. Мне был нужен только ты, мне нужна твоя помощь…

— Что? — Барс от неожиданности засмеялся. — Что ты сказал?

— Мне нужна твоя помощь, — повторил инквизитор.

— А поцелуй меня в задницу! — шепотом попросил Барс. — Я могу петельку на твоей шее затянуть или кишки твои на кол намотать, чтобы они на землю не выпадали… А другой помощи от меня ты не дождешься…

— Дождусь, — сказал Фурриас. — Дождусь.

Инквизитор поднял руку, указал вперед:

— Ты знаешь, что это за деревня?

— Холмовка.

— Холмовка… — протянул Инквизитор. — Ты давно здесь был?

— Давно. Еще перед битвой у Брода… А что?

— Я прошу у тебя слова, что ты до заката солнца не попытаешься бежать, — сказал Фурриас. — Только до заката солнца.

— А если я не дам его? Или дам, но убегу?

— Если не дашь — тебя понесут на руках в Холмовку. А если дашь, но побежишь… Тебя убьют. И ты не узнаешь, прав я был или нет.

— Если я дам слово и дождусь заката, что будет?

— Я тебя отпущу.

Барс недоверчиво хмыкнул.

— Я своих обещаний не нарушаю, — проскрежетал Фурриас. — Обо мне говорят разное, но во лжи меня никто еще не обвинял. Давай: мое слово против твоего. Если к вечеру ты не согласишься мне помочь, то я тебя отпущу.

Барс помотал головой, словно отгоняя наваждение.

— Согласен?

— Согласен, — кивнул Барс. — До заката.

Его развязали, веревки аккуратно свернули и унесли.

— Тебе самому ничего не показалось странным? — спросил Фурриас, когда они с Барсом медленно двинулись к деревне, маячившей вдалеке.

— Где?

— В Долине. В Последней Долине, до битвы, после битвы…

— Во время битвы…

— А что-то было во время битвы? — Инквизитор на мгновение остановился. — Что именно?

Барс рассказал о стреле, поразившей Дракона. И о том, как старейшины послали ополчение на смерть.

— Это достаточно странно?

— Достаточно, — согласился Фурриас. — Я разговаривал с некоторыми из членов Совета. С тем, что от него осталось. Вначале я просто вошел в деревню и понял, что старик… старейшина находится под чужой властью…