В узкую щелку ставней хорошо была видна чистенькая комната. За столом сидели четыре человека — двое мужчин и две женщины. Они сидели, положив руки на стол, в застывшей позе, неподвижно и прямо, словно каждый проглотил аршин.
— Они спят, — прошептал Олег.
Василий Иванович потрогал засов ставни, он легко подался — с внутренней стороны закреплен не был.
— Отсюда возьмем! — шепнул Рябоконь. — Раму вышибем. Там поленья возле крыльца валяются. Поищи не шибко толстое.
Олег принес березовое полено. Василий Иванович вытянул осторожно засов и бесшумно открыл ставни. Вооружившись поленом, он изо всей силы ударил по крестовине рамы. Со звоном посыпались стекла, и в ту же минуту Рябоконь взобрался на подоконник и через распахнутое настежь окно прыгнул в комнату.
— Руки вверх!
— Дух, дух! — закричала молодая дама и сбросила пенсне с носа, похожего на клюв совы. Глаза ее засияли счастливым блеском. Но через секунду взгляд их потух, бледное лицо исказилось от ужаса. Она откинулась на спинку стула и стала медленно сползать на пол. А седая старушка, сидевшая напротив, широко раскрытыми глазами смотрела на черное лицо Василия Ивановича и беззвучно шевелила тонкими губами, силясь что-то сказать.
— Руки вверх!
Два господина, очнувшись от неожиданности, покорно повиновались. Они избегали глядеть на чернокожего человека в необыкновенном одеянии, влетевшего бомбой в комнату через окно.
— Оружие есть?
— Нет.
— Предъявить документы! Кто такие?
В эту минуту хозяин хутора Ярощук, слегка приоткрыв дверь, увидел Рябоконя и, осеняя свою грудь мелкими крестиками, в страхе попятился назад. Но Василий Иванович направил на него маузер.
— Стой! Стрелять буду! Иди сюда!
Ярощук перестал креститься и, робко озираясь, переступил порог.
— Хозяин?
— Да.
— Это что за люди? Откуда?
— Проезжие. Попросились ночевать.
Мужчина с бакенбардами, как у Пушкина, торопливо вынул из бумажника удостоверение и протянул дрожащей рукой:
— Я присяжный поверенный. Это моя жена. Это сестра жены. Это ее муж, профессор. Дело в том, что моей супруге врачи прописали берег Черного моря. Мы вчетвером едем в Одессу…
— На чем едете?
— Видите ли, нас высадили из поезда, вагоны заняли под раненых.
— К Врангелю бежите?
— Боже сохрани!
— А это что на столе?
Василий Иванович подозрительно разглядывал большой лист белой бумаги. На нем вразбивку были нанесены крупные буквы.
— Шпионская азбука?
— Помилуйте! Самый обыкновенный алфавит.
— Алфавит? Грамоте по нему профессор обучался? А?
— Уверяю вас… Это, если хотите знать… Ну, игра.
— По ночам игрушками занимаетесь? — Василий Иванович угрожающе поднял маузер. — Сознавайся, гад! Шпион? Зачем азбука? Говори, а не то отправлю в духонинский штаб!
— Я объясню! — поправляя на носу очки, залепетал профессор, лысый тощий старик с мешками под глазами. — Мы занимались спиритизмом. Это такое учение, которое к политике не имеет решительно никакого отношения.
— Азбука зачем?
— Я сейчас объясню все, гражданин комиссар. Видите вот это блюдце?.. На нем нарисована стрелочка. До вашего прихода мы сидели, положив на него пальцы, и вызывали дух царя Соломона. Блюдце бегает по этой карте, затем останавливается, стрелка указывает букву, мы записываем и таким образом получаем ответы от величайшего библейского мудреца… Я чувствую ваше недоверие. В наш сугубо материалистический век это закономерно. Но великий русский химик Бутлеров, выдающийся английский физик Оливер Лодж были убежденными спиритами…
Рябоконь вспомнил спиритов в пьесе Льва Толстого «Плоды просвещения» и опустил маузер.
— Олег! Останешься здесь караулить этих малахольных буржуев. На обратном пути я заеду. Чека разберется, что это за спириты. Смотри в оба, чтобы из комнаты никто ни шагу. Ясно?
— Ясно.
Василий Иванович дорожил временем. Он выпрыгнул в окно и через минуту мчался к своему отряду, оставленному на развилке дорог.
А Олег прикрыл оконную раму с разбитым стеклом и уселся на стул возле дверей. Он держал в руке маленький револьвер Фиры Давыдовны так, чтобы его видели пленники. Перепуганные внезапным появлением чернокожего комиссара и неожиданным арестом, они смотрели на часового почтительно, а на револьвер с опаской.
Когда прошел первый страх, мужчины, заговорили между собой по-французски.
— Говорите по-русски, — строго сказал Олег. — Или молчите. Вы — арестованные.
— Пожалуйста! Пожалуйста! — профессор помолчал немного и нерешительно, нащупывающим голосом спросил: — А может быть, вы разрешите нам провести один спиритический сеанс в вашем присутствии?
Олег не стал возражать. Ему любопытно было посмотреть, как люди разговаривают с духом царя Соломона.
Спириты уселись за стол, положили пальцы на блюдечко. Они сидели долго, блюдечко не двигалось. Гимназисту стало скучно и захотелось спать.
Но вдруг профессор, сверкая стеклами очков, воскликнул:
— Двигается, двигается! Пишите…
Блюдечко бежало по бумаге. Господин с бакенбардами следил за стрелкой и называл буквы. У Олега прошел сон. Он с интересом наблюдал за блюдечком. Оно вдруг опять остановилось.
— Присутствие постороннего человека имеет влияние, — сказал господин с бакенбардами. — Боюсь, что ничего не получится.
— Несомненно! — вздохнул профессор и недружелюбно взглянул на Олега.
Спириты прекратили сеанс. Женщины расположились на кровати, профессор прилег на диван, господин с пушкинскими бакенбардами составил рядом три стула и тоже пристроился поудобнее. Олег зорко наблюдал за арестованными. Они мирно дремали и никаких злых намерений не обнаруживали. Гимназисту стало скучно, он зевнул несколько раз, прислонился к стене и заклевал носом.
Медленно тянулась ночь. Пленники спали. Олег боролся со сном. Его одолевала дремота. Временами он вздрагивал, словно от толчка, и крепче сжимал рукоятку револьвера, ощупывая на ней ровный ряд зарубочек. А потом перестал и вздрагивать, погрузившись в сладчайший сон…
* * *
— Чертова кукла, я зараз тебя убью! — орал Рябоконь, — Где эти буржуи?
Олег со сна ничего не соображал. Взбешенный Василий Иванович дал ему звонкую оплеуху, гимназист едва устоял на ногах.
— Упустил, слепая ворона! Ты не часовой, а гнида! Что глаза вылупил! Чека тебя расстреляет теперь, сонная тетеря! Доверили ему, сукину сыну!
Рябоконь бушевал. Он готов был растерзать нерадивого караульщика. Олег глотал слезы обиды. Он хотел бы провалиться сквозь землю от стыда. Коммунисты смотрели на него подозрительно и недружелюбно. И только седой рабочий попытался защитить:
— Брось, товарищ Рябоконь! С кем беды не бывает? Парнишка молодой, притомился. А ты его в контры… Пожалеть надо.
…Отряд коммунистов на рассвете скачет в город. Впереди мчится чернокожий комиссар в необычном одеянии. Он отогнал бандитов. Чума не принял боя.
Все в отряде радуются благополучному концу экспедиции. Только Олег никак не может прийти в себя. Прожитая ночь кажется ему кошмарным сном.
Анархия — мать порядка
Пока отряд доскакал до города, Рябоконь успел успокоиться. Он отказался от намерения передать Олега в чека. Но и прощать такое разгильдяйство, — часовой заснул на посту! — никак нельзя. Прежде чем распустить отряд, остановившийся возле конного двора, Василий Иванович нарочно зловещим голосом объявил во всеуслышание:
— Олег Девятов! В десять утра ко мне в ревком! — сделал небольшую паузу и добавил: — Лошадей, седла и оружие сдать! И по домам, товарищи!
Василий Иванович вздремнул часа два и в обычное время пришел в свой кабинет. На столе он увидел папку с бумагами «На подпись» и заклеенный конверт с надписью:
