Он задумчиво погладил кончиками пальцев усы и уставился себе под ноги.
— По причине, которая остается для меня неясной, нам рекомендуют не умирать в радиусе семидесяти пяти метров от ног «борова» или от одного из этих коллекторов… гм… передового топлива, которые вы здесь видите.
Он указал тростью на опоры «борова» и на обелиски, возвышавшиеся то тут, то там по всему сектору — в деревнях, около домиков с красными крышами.
— Судя по всему, такая смерть недостойна офицера и джентльмена. Так что помните: не позволяйте убить себя в радиусе семидесяти пяти метров. Это считается в высшей степени опасным.
— Минутку, — с горячностью прервал его Станко. — Что, черт побери, вы хотите этим сказать? Что в высшей степени опасно? Дать себя убить? Это что-то новенькое!
Он расхохотался, хлопая себя по коленям. До Старра дошло, что русские и югославы не знают, не могут знать. Торжество канонического исторического материализма. Их психика защищена, как броней, от всякого воздействия побочных духовных эффектов, от всяких понятий вроде «трансцендентности» и «духовной энергии». Психика, иммунизированная от метафор. Они лучше других подготовлены для их нынешней задачи.
Он взглянул на поляка. Скрещенные руки, в кончиках пальцев мундштук из слоновой кости — похоже, его это забавляло. Невозможно было угадать, что он думает, что чувствует. Но как бы там ни было, последние тридцать пять лет показали, что христианская вера и термоядерное оружие вполне совместимы.
— Опасность заключается не только в том, что вас могут убить, — это в нашем деле случается, — продолжил англичанин. — Но, как я понял, тот, кто умрет ближе чем в семидесяти пяти метрах от этих коллекторов, рискует навлечь на себя… посмертные неприятности… Гм… Грум! Извините меня. Этим я хочу сказать, что, если тебя убьют слишком близко, это может вылиться в дополнительные страдания, и весьма длительные. Так что напоминаю: семьдесят пять метров. Будьте осторожны.
— Спасибо, — произнес югослав. — Вот уж совет так совет!
— В действительности, никого из нас не должны убить, — продолжал Литтл. — В нашем распоряжении будет надежный щит. Щит, который создан не только для того, чтобы защитить нас, но и для того, чтобы обеспечить успех операции. Позже я расскажу вам об этом подробнее. Это лишь краткий обзор… и это только первая встреча. Что до меня, то я ею доволен. С некоторыми из вас я уже был знаком заочно — тем более приятно было встретиться с вами здесь. Забыл сказать, что мы располагаем ценным помощником на месте, в самой Албании. Думаю, присутствующий здесь полковник Старр знает все об этой восхитительной особе. К нам постоянно поступает информация: карты, планы, микрофильмы. Все это мы, разумеется, тщательно изучим.
Инструктаж длился три недели: изучались теоретические и практические аспекты обезвреживания «борова». Профессор Каплан постарался сделать свой научный обзор максимально доступным, так сказать, очеловечить его. Большая черная дворняга с грязной шерстью не отходила от Старра и спала у его ног. Однажды вечером Старра вызвали в Лондон, и он попросил Комарова покормить пса в его отсутствие.
Русский был удивлен.
— Какого пса? Не видел здесь никакой собаки.
Старр не стал настаивать. Не было сомнений в том, что его моральный дух сильно повредился.
Их перебросили в Югославию шестого сентября и на военном грузовике отвезли в Двигу, поселок в двадцати километрах от албанской границы, где им выдали снаряжение. Спать пришлось в грузовике. Старру приснился сон, который он квалифицировал как «греко-православный»: сон, полный убийц и смуглолицых бородатых святых, с надписями кириллицей над нимбами. Все они были похожи на Лавро. Тот, кого прозвали «патриархом», проникся дружескими чувствами к Старру и рассказывал ему о горах Македонии с любовной нежностью: он говорил так, как будто уже не один век бродил по всем тропинкам Балкан и знал каждый их камень. Угрюмое, дикое лицо, словно разъеденное изнутри страстью. Рядом с этим человеком, казалось, могли находиться лишь орлы и волки.
В четыре часа утра по глухим скалистым тропам, к востоку от Стопива, они перебрались в Албанию и, следуя гуськом за Лавро, направились к опорному пункту, находившемуся уже на вражеской территории, в шести километрах от границы. Там они должны были получить по рации последнюю информацию из Белграда. Они продвигались цепочкой среди хаотичного нагромождения скал, которые будто каким-то чудом упали с неба. Старр испытывал странное чувство, что они опоздали на пару тысяч лет, что их группа должна была выполнить свою задачу еще давным-давно, среди оливковых рощ Иудеи. Каждый из них тащил на спине по тридцать килограммов снаряжения, но на такой местности труднее было удержать не вес, а равновесие. Профессор Каплан не отставал от других, и Старр вдруг сообразил, что ученому лет на десять меньше, чем им всем, за исключением Григорьева. В небе без конца кружились орлы, или, может быть, это был один и тот же орел, неустанно следовавший за ними. К югу горы кое-где расступались и виднелась безмятежная синева моря. Свет, разлитый в воздухе, был совсем как в Греции, с той разницей, что окружавшие их камни были не руинами цивилизации, а творением природы. Порой в глубине долины различались зеленые пятна лесов и темно-зеленые пятна озёр. Лавро ни разу с начала похода не заглядывал в карту; он шел не колеблясь, ему даже не нужно было искать дорогу. Старр был поражен выражением счастья на лице этого человека: он возвращался в родные края. Они продвигались слишком быстро, и им пришлось сделать остановку минут на десять, чтобы вернуться к намеченному графику. По причине, пока ускользавшей от него, но в которой позднее он усмотрел предзнаменование, перед мысленным взором Старра все время стояло лицо патриарха; он различал в нем нетерпение, гордость и толику недоброго юмора, и время от времени какое-то торжество, которое его особенно беспокоило. Он не доверял профессионалу, получавшему столь явное удовольствие от того, что он делает: это могло толкнуть его на какую-нибудь неосторожность. Первые отблески солнца рыжеватыми пятнами заиграли в бороде у Лавро. Сходство со старыми византийским иконами было таким разительным, что Старр поймал себя на мысли, что ищет над головой Лавро потускневший золотой или серебряный оклад.
— В чем дело? — спросил Колек, услышав, как он смеется.
— Мы вступаем прямо в историю, мифологию, предание и, кто знает, может быть, и в какую-нибудь библию будущего, — ответил американец. — Если у нас все получится, то обстоятельство, что все мы — профессиональные убийцы, потонет в волнах всеобщей любви и признательности.
А пока что единственным нимбом над их головами был тот, что ткал для них утренний свет. Но во всех будущих церквях устроят специальные ниши для фигур спасителей христианского мира. Старр взглянул на своих спутников, мысленно прикидывая, в каких позах их обессмертят.
Капитан Мнишек чистил банан; к удивлению Старра, он выбросил белую мякоть плода и начал есть черную, подгнившую. Что ж, сказал себе Старр, в конце концов, в отношении сыра у меня вкус примерно такой же.
Станко что-то насвистывал, высматривая в небе птиц и пытаясь отличить орлов от грифов.
Григорьев, лицо которого полускрывала грива светлых волос, вглядывался в ствол своего «Калашникова». С губ его не сходила мягкая улыбка, как будто в самой глубине ствола он узрел лик своей матери. Колек лежал на спине, заложив руки за голову, и жевал травинку. Майор Литтл отдыхал. Он отдыхал не теряя бдительности, набираясь сил для следующего перехода.
Что до Старра, то его не покидало чувство неприязни к майору. Фальшивый оксфордский акцент, который тот культивировал — однако без успеха, поскольку в его речи то и дело прорезывался кокни[35], — карикатурное подражание офицеру-аристократу из элитного подразделения Ее Величества, его бормотание сквозь зубы, покашливание и утрированные британские манеры производили на американскую душу Старра примерно тот же эффект, что скрежет ножа о стекло. «Да будет тебе, старина, — думал он. — Мы-то тебя знаем. Так уж вышло, что твое личное дело у нас заполняли весьма тщательно: такой профи, как ты, заслуживает того, чтобы за ним хорошенько присматривали. Ты дослужился из рядового до офицера, хотя и не кончал никакого Итона или Сэндхерста[36], ты сын капрала и вокзальной шлюхи, чья цена была тридцать шиллингов. Ты получил офицерское звание в Малайзии, благодаря Темплару[37], обратившему на тебя внимание в боях с партизанами-коммунистами, оттачивал свое умение, размахивая ножом на Мау-Мау в Кении до получения ею независимости. Мог бы сообразить, что нам известно про тебя все, и не тратить столько сил на эти твои раскатистые „rrright“ и на позу скромного превосходства. Я отлично знаю, что у каждого человека есть идеал в жизни, у тебя это — Лоуренс Аравийский, но кроме гомосексуальности у вас нет ничего общего. Так что брось. Можешь даже иногда позволить себе сказать, „окей“».
