Наконец Эдгар встал с кресла.

— Не вижу причин долее оставаться во Флоренции. Если, разумеется, вы не попросите меня остаться — вдруг у вас будут какие-нибудь неприятности из-за… гм… из-за того самоубийцы.

— О, нет, думаю, в этом нет необходимости.

— Что ж, тогда я завтра уеду в Лондон. Наверное, нам лучше проститься прямо сейчас.

— Прощайте, Эдгар. И простите меня.

— Мне не за что нас прощать.

Он поцеловал ей руку, затем с достоинством, в котором отнюдь не было ничего нелепого, медленно удалился по зеленой лужайке и вскоре исчез за живой изгородью. Через пару минут Мэри услышала шум мотора отъезжавшей машины.

Беседа с Эдгаром крайне утомила Мэри. Две последние ночи она так по-настоящему и не отдыхала и теперь, убаюканная шелковой гладкостью летнего воздуха и приятным для слуха однообразным стрекотанием цикад — единственным нарушавшим тишину звуком, — задремала. Час спустя она проснулась и почувствовала, что к ней вернулись силы. Она побродила по старому саду; потом ей захотелось посидеть на террасе и полюбоваться открывавшимся оттуда видом на город, который особенно живописно должен был выглядеть сейчас, при свете угасавшего дневного светила. Когда она приблизилась к дому, навстречу ей вышел Чиро, слуга.

— Синьора, вам звонит синьор Роландо, — сказал он.

— Спросите, что он хочет мне передать.

— Он хочет поговорить с вами, синьора.

Мэри едва заметно пожала плечами. Именно сейчас ей вовсе не хотелось беседовать с Роули; однако потом ей пришло в голову, что он, быть может, намеревается что-то ей сообщить. Ее не оставляла мысль о бедном юноше, чье тело лежало на склоне холма. Она подошла к телефону.

— У вас лед дома есть? — спросил Роули.

— Вы что, звоните мне только для того, чтобы это выяснить? — холодно отозвалась молодая женщина.

— Не только. Хочу спросить вас также, есть ли у вас джин и вермут.

— Больше вам ничего не надо?

— Конечно, надо. Хочу узнать, не угостите ли вы меня коктейлем, если я сяду в такси и пожалую к вам.

— У меня полно дел.

— Вот и отлично. Я приеду и помогу вам.

Раздраженно передернув плечами, Мэри велела Чиро приготовить все необходимое для коктейля и прошла на террасу. Ей не терпелось как можно скорее покинуть Флоренцию. Теперь она ненавидела этот город, однако ей не хотелось, чтобы ее отъезд породил массу толков. Что ж, может быть, и неплохо, что сейчас приедет Роули — она попросит у него совета. В сущности, как нелепо, подумала она, что приходится так надеяться на человека, слывущего самим воплощением ненадежности.

Через четверть часа появился Роули. Когда он шел к ней по террасе, Мэри отметила, какой контраст составляют они с Эдгаром. Последний, невзирая на свой высокий рост и худобу, имел весьма элегантный вид, держался с прирожденным достоинством и уверенностью, — как человек, за много лет привыкший, что окружающие ему повинуются. Заметив его в толпе, каждый сразу же спросил бы, кто этот человек с волевым лицом и властными манерами? Роули же, коренастый и невысокий, носивший свои костюмы так, как будто то были какие-то робы, шел к ней сейчас по террасе, как всегда сутулясь и засунув руки в карманы; веселый и беззаботный, он двигался с какой-то дерзкой медлительностью, и Мэри вынуждена была признать, что в нем все же было нечто привлекательное. Его вечная улыбка и читавшаяся в серых глазах добродушная насмешливость не позволяли, конечно, воспринимать этого человека всерьез, но с ним, по крайней мере, легко было общаться. Мэри внезапно пришло в голову, что, невзирая на все его недостатки (и не учитывая оказанную им ей большую услугу), она чувствовала себя с ним свободно и непринужденно. В его присутствии можно было держаться естественно, не было нужды кого-то из себя строить — прежде всего по той причине, что он сразу почувствовал бы притворство и тотчас над нею бы посмеялся, и еще потому, что сам он никогда никого из себя не строил.

Роули смешал коктейль, залпом осушил стакан и удобно устроился в глубоком кресле. Потом он бросил на Мэри озорной взгляд.

— Ну что, дорогая, столп империи вас отверг?

— Как вы узнали? — тут же спросила она.

— Простейший логический вывод. Вернувшись в отель, он поинтересовался расписанием поездов и, когда узнал, что может успеть на вечерний экспресс, следующий из Рима в Париж, заказал такси, чтобы ехать в Пизу. Ну, я и догадался, что, если бы не подобная встряска, вряд ли он отбыл бы так поспешно. Говорил же я вам: глупо с вашей стороны было все ему выбалтывать. Трудно ведь ожидать от подобного человека, что он переварит подобную историю.

Коль скоро Роули отнесся ко всему этому так легкомысленно, ей не было смысла делать из этого трагедию. Так что Мэри сказала с улыбкой:

— Он вел себя очень достойно.

— Еще бы! Не сомневаюсь, он держался как истинный джентльмен.

— Он и есть истинный джентльмен.

— Куда мне до него! Я ведь джентльмен по рождению, а не по натуре.

— Ну, мне можете об этом не говорить, Роули.

— Надеюсь, вас все это не очень расстроило, а?

— Меня? Да нет. Хотите верьте, хотите нет, но дело в том, что, пока мы с ним обсуждали случившееся во всех подробностях, мне стало ясно, что никакие мирские блага не соблазнят меня выйти за этого человека.

— Что ж, вы легко отделались. Я не пытался вас отговаривать — вы ведь так настроились выйти за него замуж. Но теперь скажу: с ним вы бы умерли со скуки. Я неплохо знаю женщин и вижу, что вы не из тех, кто может позволить себе быть женой столпа империи.

— Он незаурядный человек, Роули.

— Я прекрасно знаю, кто он такой. Это человек, старательно изображающий незаурядность. Вот что его от всех отличает. Он всю жизнь играет одну роль, ну, скажем, как Чарли Чаплин всю жизнь играет самого себя.

— Я хочу уехать отсюда, Роули.

— Не вижу причин, почему бы вам этого не сделать. Перемена обстановки вам не повредит.

— Вы были так добры ко мне! Я буду очень без вас скучать.

— Да, но мы же, по-моему, будем теперь видеться часто.

— Почему вы так думаете?

— Ну, потому что вам теперь, насколько я понимаю, остается лишь выйти за меня замуж.

Она наклонилась вперед и удивленно воззрилась па него.

— Что вы имеете в виду?

— Со вчерашнего вечера, конечно, столько всего случилось, и у вас, должно быть, вылетело из головы, что я предложил вам руку и сердце. Не думайте, что я воспринял вчерашний ваш отказ как окончательный. Пока что все женщины, которым я делал подобные предложения, соглашались.

— Мне казалось, вы шутите. Не может быть, что вы на самом деле хотите именно сейчас на мне жениться.

Роули откинулся назад в кресле и затянулся сигаретой; на устах его появилась добродушная улыбка, в глазах блеснул веселый огонек. Заговорил же он таким небрежным тоном, что трудно было отнестись к его словам иначе чем к гаерничанью.

— Видите ли, дорогая, преимущество мое в том, что я человек непутевый. Многие пытаются стыдить меня за мои поступки; осмелюсь сказать, что они правы. Хотя не думаю, что я причинил так уж много вреда — женщины меня любят, я же влюбчив от природы, так что все обычно происходит как-то само собой. Тем не менее я никогда не присваивал себе права упрекать других людей за их проступки. Мне даже и в голову такое не приходило. Мой девиз: живи сам и давай жить другим. Видите ли, я отнюдь не столп империи, не политический деятель с несгибаемой волей и незапятнанной репутацией; я просто легкий в общении человек, материально обеспеченный и ненавидящий скуку. Вы скажете, я просто бабник и лентяй. Что ж, почему бы мне не исправиться? Я получил в наследство поместье в Кении; управляющего я как раз увольняю, поскольку от него больше вреда, чем пользы. Думаю, неплохо было бы мне отправиться туда и взяться за дело самому. Кто знает, может быть, мне пора остепениться? Да и вам, надеюсь, в Кении понравится.

Он на минуту умолк, ожидая ее ответа, но она так ничего и не сказала. Он так ее удивил, все сказанное им было до такой степени неожиданным, что Мэри была в состоянии лишь тупо смотреть на него, как будто ничего не поняла. Роули продолжал говорить, слегка растягивая слова, словно желал подать сказанное в смешном виде и развеселить ее.