Они утвердительно кивнули головами.

— Вы видите! — сказал он Жану-Луи. — Они согласны со мной. Когда случаются подобные кризисы, разлука очень полезна. Возможно, что эта разлука не будет долго длиться. Ведь в крайнем случае вы всегда можете покинуть Женевьеву Эймар и опять начать свой прежний образ жизни. А жениться на ней ведь вы обязаны, это ваш долг… Ну, едем!

И не давая молодому человеку опомниться, он заставил его собраться в дорогу.

Через полчаса Жан-Луи покинул усадьбу.

— Он вернется женатым, — сказал по дороге в Париж Ренин Гортензии в то время, когда Жан-Луи сдавал свой багаж, — все устроилось к лучшему. Вы довольны?

— Да, бедная Женевьева будет счастлива, — ответила она рассеянно.

В поезде они пошли вдвоем в вагон-ресторан. После обеда, заметив, что Гортензия нехотя отвечала на его вопросы, Ренин забеспокоился:

— Что с вами, дорогой друг? Вы не отвечаете! У вас озабоченный вид!

— Да нет же.

— Нет, нет… Да! Я ведь вас знаю. Говорите прямо.

Она улыбнулась.

— Ну хорошо, если вы настаиваете. В общем этим приключением я довольна и радуюсь от души за Женевьеву Эймар, но… но в другом все-таки…

— Я вас не поразил, говоря прямо?

— Именно.

— Вам кажется, что я играл второстепенную роль? Что я, собственно говоря, ничего не сделал. Не так ли?

— Правда! И я спрашиваю себя, кончена ли эта история? Говоря по совести, другие приключения оставили во мне более ясное, более определенное впечатление.

— А это кажется вам неопределенным?

— Невыясненным, незаконченным!

— В чем же эта незаконченность?

— Я не знаю сама. Возможно, что это — признание сестры милосердия. Это признание было таким неожиданным, таким кратким…

— Ну, конечно, — возразил Ренин со смехом, — я должен был его оборвать. Не надо было позволять старухе слишком распространяться.

— То есть как?

— Ну да! Если бы она стала распространяться, то могло явиться сомнение в ее рассказе.

— Почему?

— Дело в том, что вся история придумана. Ведь ряд несоответствий бросается в глаза: господин, приезжающий с младенцем и уезжающий затем с трупом другого мальчика… Но что же было делать, дорогой друг: у меня в распоряжении было слишком мало времени, чтобы просуфлировать старухе ее роль.

Гортензия с изумлением посмотрела на него.

— Что вы хотите сказать?

— Эти деревенские старушки не очень-то понятливы. Мы торопились. Наш сценарий мы смастерили в мгновение ока. Впрочем, свою роль она сыграла недурно. И плакала она хорошо!.. А как ловко она заставила дрожать свой голос!..

— Возможно ли? — прошептала Гортензия. — Вы ее, значит, раньше видели?

— Как же иначе!

— Но когда?

— Утром. В то время, когда вы в гостинице занялись своим туалетом, я побежал на разведку. Ведь драма д'Ормиваль — Вобуа здесь всем отлично известна. Мне сейчас же указали на мадемуазель Бусиньоль. С ней дело уладилось очень быстро. Я ей вручил 10000 франков за инсценирование всей этой более или менее правдоподобной сцены.

— Совершенно неправдоподобной!

— Вы, однако, ее рассказу поверили, другие также. А это только и требовалось. Нужно было одним взмахом разрушить правду, которую считали таковой двадцать семь лет, правду, согласующуюся с фактами. Я атаку свою повел быстро, не давая передохнуть, не давая опомниться. Я стал отрицать справедливость версии о перепутанных младенцах. Жан-Луи тогда предложил послать за мадемуазель Бусиньоль. Та приехала и, к общему изумлению, рассказала ту историю, о которой мы с ней условились. Смятение! Я пользуюсь этим смятением и похищаю молодого человека.

Гортензия покачала головой:

— Но они одумаются! Сообразят!

— Никогда в жизни! Если у них явятся сомнения, то эти сомнения они постараются отогнать от себя. Ведь их прежняя жизнь была сплошным адом в течение четверти столетия. Эти люди, напротив, очень рады, что наконец освободились от душившего их гнета, от неизвестности, превращавшей их жизнь в кошмар. К тому же, разве моя версия хуже версии настоящей? Она не более глупая. А сейчас старухи, как я слышал, собираются уезжать и сделались вполне приветливыми: они рады, что расстаются!

— А Жан-Луи?

— Жан-Луи! Да ему обе матери до смерти надоели. Нельзя, черт возьми, иметь безнаказанно двух родительниц. Если вам дают возможность вместо двух матерей не иметь ни одной, колебаний быть не может. И Жан-Луи любит Женевьеву. Счастье этой девушки обеспечено: у нее не будет свекрови! Важно достижение цели, а не средства, которые ведут к ней. В этой истории разрешение вопроса было чисто психологическое, не так, как в тех, где ключ к разгадке дают окурок, графин воды, служащий зажигательным стеклом, и т.п.

Гортензия помолчала и затем проговорила:

— Так вы думаете, что Жан-Луи…

Ренин с удивлением воскликнул:

— Вы еще думаете об этой старой истории? Но все кончено. Признаюсь, что меня человек с двумя матерями больше ничуть не интересует.

Он сказал это с таким неподражаемым юмором, что Гортензия от души расхохоталась.

— Ну, вот отлично, дорогой друг! Когда смеешься, все представляется яснее, нежели когда плачешь. Кроме того, есть и другая причина, в силу которой вы должны смеяться по всякому поводу.

— Какая?

— У вас такие дивные зубы!

Перед началом великой войны много говорили об одном удивительно, загадочном преступлении. Это дело окрестили в печати «Делом Гильотинщицы». Ключ к разгадке этого темного дела нам дал князь Ренин или, если хотите, Арсен Люпен. Обстоятельства сложились так, что Ренину в этом деле пришлось играть видную роль и пережить бесконечно много.

Напомним кое-какие факты. В течение восемнадцати месяцев в Париже и его окрестностях исчезли пять женщин в возрасте от двадцати до тридцати лет. Все исчезнувшие принадлежали к самым различным классам общества.

Вот их имена: госпожа Ладу, жена врача; мадемуазель Ардан, дочь банкира; мадемуазель Коверо, прачка; мадемуазель Гонорина Вернисэ, швея, и госпожа Гроллингер, художница. Эти пять женщин исчезли таким образом, что не удалось установить ни зачем они вышли из дому, ни почему они не вернулись и где именно они пропали.

Каждый раз через восемь дней после их исчезновения в одном из западных предместьев Парижа находили труп исчезнувшей. На голове трупа зияла огромная рана, нанесенная, видимо, топором. Жертва обыкновенно была крепко связана по рукам и ногам, лицо же ее было залито кровью. Следы колес вблизи роковой находки указывали на то, что труп был привезен в повозке.

Сходство всех преступлений было так разительно, что дела о них сосредоточились в руках одного следователя, которому не удалось решительно ничего раскрыть. Исчезала женщина, через восемь дней находили ее труп, вот и все…

Веревки, которыми связывали трупы, были идентичны; идентичными оказывались следы колес и идентичны были раны, нанесенные по верхней части головы в вертикальном направлении.

Мотивы? Все жертвы были ограблены, но, быть может, их ограбили прохожие, наткнувшиеся на трупы. Возможно ли было предположить, что в этих случаях действовало чувство мести, или требовалось устранить с дороги каких-либо будущих наследников? Загадка. Строили гипотезы, которые приходилось отбрасывать как неправдоподобные. Пытались идти по следу, который решительно никуда не приводил.

И вдруг нечто новое. Одна подметальщица улиц нашла на тротуаре маленькую записную книжку, которую немедленно передала в соседний полицейский участок.

Никаких записей не было. Только на одном из листков был найден список всех убитых женщин в хронологическом порядке. У каждой фамилии стояли три цифры: Ладу, 132; Вернисэ, 118 и так далее.

Этой книжечке не придали бы большого значения, так как каждый мог написать список жертв, всем хорошо известный, но вместо пяти фамилий в списке стояло шесть! Да, под именем Гроллингер, 128, значилось — Вильямсон, 114. Была ли это шестая жертва?