— Если только мы уже не опоздали, — добавила женщина дрожащим голосом.

В пути Лонерин думал о матери. Годы стерли из памяти ее лицо, и весь ее образ расплывался в тумане. Она была красивой женщиной, темноволосой, как и он сам… ничего другого он точно не помнил. И страдал от этого. Ему всегда ее не хватало, с того самого дня, когда она привела его, еще больного, в дом своей подруги. Отсутствие матери в его жизни навсегда образовало пустоту. Но он вырос, стал хорошим магом, человеком, одержимым великой идеей свободы, и необыкновенно смелым заговорщиком. Таким представляла его Теана, таким многие видели его. Но это был образ, в котором ему не удавалось узнать самого себя.

Лонерин представлял, как женщина, лица которой он не помнил, шла по этой же дороге, с решимостью гораздо большей, чем он сам. Одинокая женщина сознательно шла среди этой тьмы, прямо к смерти.

Сначала он почти ненавидел ее. Зачем она пошла туда, зачем сделала ему этот страшный и жестокий подарок — свою жизнь обменяла на его жизнь? Не лучше ли было пусть даже увидеть, как Лонерин умрет, но зато никогда не оставлять его?

Но позже эти мысли отступили. Ненависть к Гильдии была сильнее и все возрастала, даже сейчас он чувствовал, как она пульсирует в нем.

Наконец, на горизонте стала вырисовываться громада храма. Храм стоял в уединенном и равнинном месте, поэтому увидеть его было легко. Лонерин мог бы поклясться, что он желал этого. Храм был виден издалека, но казался недостижимым. Проситель всеми силами должен был стремиться к этому месту смерти, как к источнику, должен был горячо желать добраться туда и напрягать все силы, чтобы это произошло. Но в конце пути все возможное сопротивление, любая тень сомнения должны были исчезнуть.

— Где мама?

Женщина, стоявшая рядом с ним, вытянула шею, оглядываясь. В храме было почти пусто, только двое стояли на коленях, раскачиваясь.

— Где она?

После долгого путешествия Лонерину сразу же захотелось увидеть ее. К тому же это место было темным, страшным, а статуя в глубине храма — злобной.

Они подошли ближе, женщина вгляделась в лица людей. Лонерин последовал ее примеру.

Они были погружены в себя, их лица казались странно похожи. Они стояли на коленях с закрытыми глазами, бормотали молитву, которой Лонерин не понимал, время от времени они поднимали руки, обагренные кровью, и закрывали лица. Что-то было в этих людях, не поддававшееся объяснению, и это что-то потрясло Лонерина. И даже не столько кровь на руках, скорее их поза, их лишенные выразительности лица, они казались призраками, и мальчик испугался.

Женщина положила руку на плечо одному из них.

— Вы видели черноволосую худощавую женщину, уроженку этих земель? У нее зеленые глаза, ей двадцать пять лет, на ней была голубая одежда.

Человек не удостоил ее взглядом, и, хотя женщина продолжала трясти его, он невозмутимо оставался на своем месте, молясь, как будто кроме его молитвы ничего другого не существовало.

Женщина обратилась к другому человеку, потом начала кричать, но, к ее отчаянию, никто ее не услышал. Наконец, появились люди в черном.

— Здесь молятся, женщина, уходи отсюда.

Женщина повторила вопрос, который уже задала двум призракам. Люди засмеялись ей в лицо.

— Нет здесь никаких женщин в голубых одеждах.

— Не может быть, она сказала, что пойдет сюда, и я видела, как она сюда направлялась.

— Здесь молятся. Иди прочь. — Ее грубо прогнали. Лонерин продолжал плакать и звать свою мать. Может быть, она тут, рядом, может быть, она слышит его.

— Скажите ей, что с ее сыном все в порядке! Скажите ей, что приносить жертву не нужно!

Двери равнодушно закрылись, когда она прокричала эти слова.

Лонерин остановился неподалеку от двери храма, сел на землю, закрыл глаза и инстинктивно поднес руку к мешочку с волосами Теаны. Он много думал о ней в эти дни. Раньше с ним такого не случалось. Они учились вместе, очень дружили, Лонерин всегда знал, что девушка относится к нему с симпатией. Но, кажется, его это не особенно занимало. Он хотел учиться, стать хорошим магом, работать для Совета Воды — все это он считал намного более важным, чем девушка. Но после того поцелуя что-то в нем изменилось: неожиданно Теана стала для него дорогим и единственным существом, больше у него никого не осталось.

Он сжал мешочек, почувствовав твердость камней, которые он использовал для магии, и ощутил нежность волос Теаны.

Был ли он готов?

Да. Может быть, не совсем, но к таким вещам никогда не бываешь готов абсолютно.

Был ли он готов и к смерти?

Образ изуродованного тела всплыл в его памяти.

Да, черт возьми, если это будет необходимо, — он готов и к смерти.

А готов ли он выжить? Был ли он готов выжить и вернуться к Теане?

Он встал, подошел к дверям. Ему казалось, что он слышит эхо тех слов, которые подруга его матери бросила вслед своим гонителям. И вдруг здесь, у этого храма он нашел ответ на вопрос, который искал. Он не осквернил давнюю жертву своей матери. Он сделал то, что должно, и при этом остался живым и здоровым.

С трудом Лонерин открыл дверцу, и его обволокла тьма, скрывавшаяся в храме, более глубокая и плотная, чем ночь.

Все было так, как он помнил: пыльные скамейки, статуя с невероятно злой усмешкой на губах и ряд других страшных статуй в боковых нишах.

Тенаар. Вот он — тот, кто поглотил жизнь его матери, а вместе с ней и жизни тысячи других людей.

Он решительно вошел в храм. Сердце рвалось у него из груди.

Он подошел к колонне, дотронулся до нее рукой. Неровности черного кристалла поранили его руку. Порезы были настолько тонкими, что вначале боли не чувствовалось. Она появилась немного позже, вместе с выступившей кровью.

Сжав зубы, Лонерин снова решительно провел поцарапанной рукой по колонне. Потом отвел руку и сжал ее. Несколько капель крови упали на пол храма.

Спокойно и с достоинством, с поднятой головой, он уселся на одну из скамеек, как раз под статуей, чтобы собраться с мыслями. Сейчас начиналась самая трудная часть дела. Надо было остаться тут, молиться, долго и бесцельно, забывая о себе. Ему надо было стать призраком, как те люди, которых он видел здесь много лет назад. И в то же время голова должна быть холодной и ясной, что бы ни случилось, он будет помнить о своей миссии и о своей цели.

Очень медленно он опустился на колени. Доска, на полу, рядом со скамьей, была жесткой, и вскоре у него заныли колени. Он не думал об этом, еще сильнее сжал все еще кровоточащие руки перед своим лицом и принялся бормотать свою просьбу. Таким было начало.

Ожидание было довольно долгим, более долгим, чем он себе представлял. В первый день никто не вышел. В храме слышалось только завывание ветра. В его сознании всплывали обрывочные, смутные воспоминания.

Белые простыни. Белизна, слепящая глаза. Бормотание, у которого была странная и тягостная особенность вызывать головокружение и тошноту. Голос.

— Давай, малыш, давай… не беспокойся… проходи, проходи…

Темнота, снова голос матери, озабоченный, взволнованный, и голос другой женщины.

— Не может быть, не может быть!

— Он затерялся среди детей… так и знай!..

— Только не мой сын!

Новый дом, больше размером, и симпатичная соседка по дому, озабоченно смотрящая на него. Снова темнота, снова голоса, в лихорадочном бреду.

— Я сойду с ума, если он умрет, Гадара! Он умирает, понимаешь? И я не могу этого перенести!

— Может быть, какой-нибудь другой маг или жрец…

— Его не вылечить, и ты это знаешь.

— Бывает, что излечиваются… надо надеяться…

— Надежды мало. Я отдам свою жизнь, и тогда Черный Бог его спасет.

На следующий день, утром, в храм вошли люди. Лонерин сразу же узнал в них убийц. Его сердце забилось, он надеялся, что все пройдет гладко, что после столь недолгого ожидания его уже выбрали. Однако оба человека прошли вперед, не останавливаясь. Лонерин украдкой посмотрел на них. Это были мужчина и молодая девушка, почти юная. Мужчина даже не посмотрел на Лонерина, девушка — напротив, задержала на нем взгляд, и Лонерин удивился, увидев в ее глазах неподдельное сострадание.