За то недолгое время, что он смотрел на играющую на террасе Инфанту, перед ним прошла вся его супружеская жизнь, с ее неистово-жгучими радостями и мучительной болью ее внезапного завершения. Его дочь удивительно напоминала Королеву и своей забавной манерой сердиться, и тем, как она своенравно вскидывала голову, и тем, как горделиво кривила красивые губы, и своей чудесной улыбкой – поистине vrai sourire de France, [9]– когда она время от времени бросала взгляд на окно, в которое он на нее смотрел, или протягивала свою маленькую руку кому-нибудь из величественных испанских грандов для поцелуя. Но пронзительный смех детей неприятно резал ему слух, яркое безжалостное солнце глумилось над его печалью, а неуловимый запах диковинных снадобий, которые применяют при бальзамировании, лишал утренний воздух свежести – впрочем, это ему могло только чудиться. Он закрыл лицо руками, и, когда Инфанта в очередной раз посмотрела наверх, Король уже ушел, а окно было задернуто шторами.

Она состроила разочарованную гримаску и недовольно передернула плечами. Уж в ее день рождения он мог бы уделить ей больше внимания. Кому нужны эти дурацкие государственные дела? А может быть, он отправился в этот мрачный склеп, где всегда горят свечи и куда ее никогда не пускают? Как глупо с его стороны это делать, да еще в такой солнечный день, когда все вокруг так счастливы! К тому же он пропустит игрушечный бой быков, на который как раз сейчас приглашали звуки трубы, не говоря уже о кукольном представлении и других чудесных вещах. Вот дядя и великий инквизитор – те ведут себя намного разумнее. Они уже вышли на террасу и успели наговорить ей массу приятных комплиментов. Решительно вскинув хорошенькую голову, она взяла дона Педро за руку и, неторопливо спустившись по ступенькам с террасы, направилась вместе с ним к воздвигнутому в конце сада продолговатому шатру из пурпурного шелка, а за нею последовали и остальные дети, строго соблюдая порядок, определяемый знатностью их рода, так что первыми шли те, у кого были самые длинные имена.

Ее встречала процессия юных грандов, облаченных в фантастические костюмы тореадоров. Молодой граф Тьерра-Нуэва, поразительно красивый мальчик лет четырнадцати, обнажив голову со всей грацией, присущей благородным испанским идальго, [10]торжественно проводил ее к маленькому креслу из позолоченной слоновой кости, водруженному на помост над ареной. Дети, перешептываясь и обмахиваясь веерами, расположились вокруг Инфанты, а дон Педро и великий инквизитор стояли у входа, разговаривая и смеясь. Даже герцогиня, состоявшая при дворе старшей камеристкой, – сухопарая дама с резкими чертами лица, с желтым плоеным воротничком на платье – казалась не такой раздраженной, как обычно, и нечто наподобие ледяной улыбки проскользнуло по ее морщинистому лицу, коснувшись тонких, бескровных губ.

Игрушечная коррида удалась на славу и, на взгляд Инфанты, была куда увлекательнее настоящей, виденной ею в Севилье, когда она побывала в этом южном городе по случаю приезда к ее отцу герцога Пармского. Некоторые из мальчиков гарцевали по арене на покрытых роскошными чепраками деревянных лошадях с палкой вместо туловища, потрясая длинными копьями, украшенными яркими, пестрыми лентами; другие бегали по арене без лошадей, размахивая перед быком алыми плащами и легко перепрыгивая через барьер, когда он бросался на них. Что касается самого быка, он выглядел совсем как настоящий, хотя и сделан был из плетеных прутьев и натянутой на них шкуры. Полному сходству мешало лишь то, что он имел склонность становиться на дыбы и носиться в вертикальном положении по арене, а такое даже самому резвому быку не под силу. Все же бык сражался великолепно, и дети пришли в такое возбуждение, что повскакивали на скамьи и, размахивая кружевными платками, принялись кричать во все горло: «Bravo toro! Bravo toro!», [11]то есть вели себя столь же благоразумно, как и взрослые в подобных случаях. В конце концов, после продолжительного боя, в ходе которого бык поднял на рога и забодал несколько лошадей, так что их седоки были вынуждены спешиться, юный граф Тьерра-Нуэва повалил быка на колени и, получив соизволение Инфанты нанести coup de grвce, [12]вонзил деревянную шпагу в шею животного с такой силой, что голова у того отвалилась и из-под нее показалось смеющееся лицо маленького месье де Лоррана, сына французского посла в Мадриде.

После того как арена под гром рукоплесканий была очищена и поверженные деревянные лошади торжественно оттащены за пределы шатра двумя пажами-маврами в черно-желтых ливреях, последовал короткий перерыв, во время которого французский акробат продемонстрировал свое искусство на туго натянутом канате, а затем на сцене маленького театра, специально сооруженного по случаю праздника, была разыграна полуклассическая трагедия «Софонисба», [13]роли в которой исполняли итальянские марионетки. Они играли так хорошо, и движения их были так естественны, что к концу представления глаза Инфанты затуманились от слез. Некоторые дети безутешно плакали, и успокоить их могли только сладости. Даже великий инквизитор, расчувствовавшись, признался дону Педро, что ему кажется крайне несправедливым, что ни в чем не повинные куклы, сделанные из дерева и цветного воска, к тому же приводимые в движение при помощи ниток и проволочек, должны чувствовать себя такими несчастными и испытывать столь ужасные страдания.

Следующим выступал африканский фокусник. Он вынес на арену большую невысокую корзину, накрытую красной тканью, поставил ее посередине, извлек из своего тюрбана диковинную тростниковую дудочку и стал на ней играть. Через несколько секунд ткань зашевелилась, и, по мере того как музыка становилась все громче и пронзительнее, ткань шевелилась все заметнее, пока наконец из корзины не показались две золотисто-зеленые змеиные головы причудливой клинообразной формы, которые стали медленно подниматься и раскачиваться под звуки музыки из стороны в сторону, словно водоросли в потоке воды. У змей были пятнистые капюшоны, они угрожающе выбрасывали свои жала, и это испугало детей. Зато им очень понравилось, когда фокусник сделал так, что из песка выросло апельсиновое деревце, покрытое чудесными белыми цветами и гнущееся под тяжестью спелых плодов. Ну а когда он взял у маленькой дочери маркиза де Лас-Торреса веер и превратил его в синюю птицу, которая стала порхать под сводами шатра и весело распевать, восторгу и изумлению детей не было границ. Галантный и в то же время величественный менуэт, очаровательно исполненный маленькими танцорами из церкви Эль Пилар, что в городе Сарагосе, тоже произвел большое впечатление. Инфанте никогда раньше не приходилось любоваться этим необыкновенным танцем и чудесной церемонией, происходившей каждый год в мае перед главным престолом церкви Эль Пилар в честь Пресвятой Девы Марии, ибо никто из испанской королевской семьи не переступал порога Сарагосского собора с тех самых пор, как один безумный священник, подкупленный, как полагали многие, людьми английской королевы Елизаветы, попытался дать принцу Астурианскому отравленную облатку. [14]Поэтому Инфанта о так называемом «танце Девы Марии» знала лишь понаслышке, и он оказался действительно прекрасным зрелищем. На мальчиках были старомодные придворные костюмы из белого бархата, а их затейливые треугольные шляпы окаймляла серебряная бахрома и увенчивали огромные плюмажи из страусовых перьев. Танцоры, освещаемые ярким солнцем, выглядели очень эффектно; их смуглые лица и длинные черные волосы только подчеркивали ослепительную белизну их нарядов. Присутствующие были заворожены изысканным изяществом их неспешных движений, горделивостью их величавых поклонов и тем достоинством, с которым они выполняли замысловатые па, а, когда они закончили представление и почтительно сняли перед Инфантой свои огромные шляпы с перьями, она, приняв эти знаки почтения с большой благосклонностью, дала обет отправить в церковь Эль Пилар на алтарь Богоматери большую восковую свечу в благодарность за доставленное ей удовольствие.