— Что же здесь непонятного? Вспомни, какой я тебя увидел во время нашей первой встречи в Испании. Если бы меня тогда спросили, что из тебя может получиться, я скорее всего ответил бы, что ты, возможно, примкнешь к коммуне хиппи или устроишься клоуном в передвижной цирк. — Джеймс поднялся с дивана и продолжил, не давая Элин времени сказать что-либо в свою защиту: — Как бы то ни было, я очень голоден. Поэтому у меня есть предложение отложить дискуссию до тех пор, пока мы не перекусим. — С этими словами Ньюмарк направился на кухню.

— Я не хочу есть с тобой! — крикнула Элин ему вслед, но в ответ услыхала лишь смех. Джеймс исчез за дверью, и она снова осталась одна.

И вновь, во многом из-за упоминания Ньюмарком об их первой встрече, на нее нахлынули печальные воспоминания о том жарком лете.

Элин прибыла в Испанию, все еще не оправившись окончательно после смерти бабушки. Холодный прием Глэдис Колхаун тоже не способствовал улучшению ее состояния. Только спустя годы Элин поняла, что на самом деле проблема заключалась не в ней, а в самой Глэдис. Потому что человек, способный проявить подобное бессердечие к юной девушке, сам нуждается в помощи. Возможно, даже в медицинской. Во всяком случае консультация психоаналитика Глэдис не повредила бы.

Но как ни старалась Элин, выполняя пожелание хозяйки дома, поменьше попадаться на глаза окружающим, первым человеком, с которым она столкнулась, был ее сводный брат Джеймс Ньюмарк. Причем столкнулась она с ним в самом прямом смысле слова. Элин шла с полными слез глазами по длинному сумрачному коридору и неожиданно налетела на кого-то.

— Насколько я понимаю, это и есть моя сводная сестричка! — мягко произнес Джеймс, беря Элин за руку и отводя в ближайшую комнату, где было побольше света. — Ну, почему ты плачешь?

Чувство такта не позволило Элин признаться, что ее обидела мать Джеймса, поэтому она невнятно пробормотала что-то насчет своей внешности.

— Что ж, ты, конечно, поступила не слишком разумно, выкрасив волосы в этот ужасный цвет, — сдержанно согласился Джеймс. — Но не стоит так сильно горевать по этому поводу. — Продолжая успокаивать Элин, он между прочим спросил: — Какой у тебя естественный цвет волос?

— Ну… они у меня светлые, — всхлипнула Элин.

Тогда Джеймс взял ее лицо в ладони и внимательно посмотрел в глаза.

— Знаешь, что я тебе скажу, Элли? — медленно произнес он. — Через два-три года ты станешь настоящей красавицей. С такими огромными голубыми глазами и светлыми волосами ты будешь неотразима!

— Правда? — улыбнувшись, робко спросила Элин, попытавшись взглянуть на себя по-иному. Признаться, ей понравился нарисованный Джеймсом образ.

— Конечно! — уверенно ответил ее сводный брат. Потом он неожиданно наклонился и легонько поцеловал Элин в нос.

Затем, пожелав ей приятно провести время, Джеймс поспешил к приятелям, ожидавшим его у бассейна. Но этого мимолетного проявления ласки — о котором сам он забыл через несколько минут — оказалось вполне достаточно, чтобы Элин пришла в восторг и впервые в жизни влюбилась со всей пылкостью юного сердца.

Необычайно выразительная внешность Джеймса способствовала тому, что в тайных грезах Элин видела его в образе какого-нибудь романтического литературного героя. Очень скоро сводный брат стал постоянным объектом ее девических фантазий. Элин восхищалась им и боготворила его. По ее представлениям, так должно было продолжаться до тех пор, пока — как обычно бывает в финале сказочных историй — ей не подвернется случай выручить Джеймса из беды или спасти ему жизнь. А тогда ему останется только поцеловать ее и наречь своей суженой.

Однако успешному развитию задуманного сценария препятствовало одно существенное обстоятельство. После того как Элин побывала с Глэдис в парикмахерском салоне — где юной бунтарке заново перекрасили волосы в один из светлых тонов, — ее кудри хоть и изменили цвет, но стали похожи на вату. Рассматривая себя в зеркале, она пришла к выводу, что стала выглядеть едва ли не хуже, чем прежде.

Элин изучала себя в зеркале часами, но лишь все больше и больше убеждалась, что сейчас Джеймс и смотреть на нее не захочет. А уж о том, чтобы он объявил ее своей невестой, и речи быть не может!

Поэтому она старалась реже попадаться ему на глаза, что было ее первым правильным решением. Но, несмотря на все ее усилия, она каким-то странным образом то и дело натыкалась на Джеймса. Впрочем, совсем не видеться не представлялось возможным, ибо они находились под одной крышей. Именно по этой причине Джеймс постоянно становился свидетелем все учащавшихся стычек Элин с его матерью.

Элин поняла, что, как бы она ни старалась, ей никогда не удастся угодить Глэдис. К мистеру Колхауну, напротив, она испытывала чувство благодарности, ибо он не раз заступался перед женой за их юную гостью. Но, к сожалению, он часто отлучался по делам, а кроме него больше никто не мог справиться со зловредным языком хозяйки дома.

Правда, Джеймс тоже становился на сторону сводной сестры, но и он часто отсутствовал дома, проводя время с друзьями. Таким образом, Элин по большей части приходилось самой стоять за себя, противодействуя выпадам Глэдис.

А та однажды опустилась до того, что обвинила Элин в краже золотого кольца с бриллиантом. Не слушая никаких объяснений, Глэдис заставила девушку вывернуть карманы, а затем велела прислуге обыскать ее комнату.

Дрожа от ужаса и унижения, Элин убежала в дальний конец парка. Там она сидела на скамейке, не переставая утирать слезы, пока ее не разыскал Джеймс. Он сообщил, что злополучное кольцо нашлось. Одна из горничных обнаружила его под туалетным столиком в спальне Глэдис.

Джеймс отвел Элин в ее комнату, поминутно утешая и успокаивая, потому что видел: бедняжка побаивается возвращаться в дом, где находится его мать. Затем он велел принести Элин поднос с едой — ему было ясно, что она ни за что не спустится к ужину. И только после этого, убедившись, что Элин ни в чем не нуждается, Джеймс попрощался с ней: в тот день он торопился на вечеринку к одному из приятелей.

В течение всего долгого вечера Элин лежала в одиночестве в постели — Глэдис, к счастью, не соизволила показаться — и плакала, чувствуя себя оскорбленной и всеми покинутой. В таком состоянии ее и застал вернувшийся около полуночи Джеймс.

Возможно, его действительно беспокоила несправедливость выдвинутого против Элин обвинения и он искренне хотел утешить ее. Но какими бы ни были намерения Джеймса, стоило ему легонько взять Элин за плечи, как атмосфера в залитой лунным светом спальне в тот же миг изменилась. Комната словно наполнилась вибрирующим напряжением. В призрачном полумраке, освещенная лишь мягким лунным сиянием, которое скрадывало недостатки ее многострадальных волос, Элин с легкостью поверила, что ее грезы стали явью. Она представила себя принцессой, разбуженной от долгого сна поцелуем прекрасного принца. Реальность и вымысел настолько тесно сплелись в ее воображении, что она с готовностью ответила на нежные объятия Джеймса. Ее губы раскрылись навстречу его губам, словно она хотела показать Джеймсу, что ей приятны ласки его сильных рук.

К несчастью, Элин не удержалась от легкого стона наслаждения, и это погубило сказочное очарование волшебных мгновений.

— О Господи! — услыхала она в следующую секунду.

Столько лет прошло, а Элин до сих пор помнит, какая досада прозвучала в голосе отпрянувшего от нее Джеймса. И как его лицо исказилось гримасой отвращения.

— Никогда больше не приближайся ко мне! — процедил он сквозь зубы. — Слышишь? Никогда!

— Прошу тебя, Джейми, не говори так! — взмолилась Элин. — Ведь я люблю тебя. Понимаешь? Люблю всем сердцем!

— Не глупи! — сердито бросил Джеймс. — Ты сама не понимаешь, о чем говоришь. К любви это не имеет никакого отношения. — Он коротко рассмеялся. — Когда ты станешь старше, то узнаешь, чем отличается любовь от страсти. Так что давай не будем забывать, что мы с тобой брат и сестра — пусть даже и сводные. К тому же я посоветовал бы тебе не играть в эти игры, по крайней мере до тех пор, пока ты не повзрослеешь настолько, чтобы понимать их правила. — С этими словами Джеймс повернулся и выбежал из комнаты.