Путь к свету… Джованни вспомнил о том вечере в саду, когда разговор с поэтом перевернул всю его жизнь.

– Мне кажется, – продолжала сестра Беатриче, – что в этой композиции отец подводит итоги своего путешествия в три загробных царства. Везде фигурирует число тридцать три: в каждой части поэмы тридцать три песни, ровно тридцать три строки содержит и эта композиция, а кроме того, это символ Христа. Если мы посмотрим на композицию горизонтально, то обнаружим, что первая линия – это строки Ада, вторая – Чистилища, в то время как третья содержит отсылки к строкам из Рая. Вертикальные же линии, если отбросить отдельные строки и рассматривать лишь пятистишия, объединены личной темой и содержат указания на события из жизни моего отца. Прослеживается четкая схема, по которой можно отследить как важнейшие моменты его личной жизни, так и намеки на его духовные искания. Таким образом, содержание Комедии оказывается очень личным, но эти намеки могут понять лишь самые близкие люди. Он описал свое реальное путешествие, то есть всю свою жизнь, что наводит на мысль о том, что это послание для всех нас, а может быть, и лично для меня. Правда, я не совсем понимаю смысл третьего столбца.

– Но зачем, – удивился Джованни, – вашему отцу было нужно создавать эту странную композицию, обозначая цифрами отдельные строки, да еще накануне отъезда? Если он действительно закончил поэму, то, может быть, он оставил здесь какие-то знаки, расшифровав которые мы могли бы узнать, где нужно искать последние песни поэмы? Возможно, он знал, что…

– У меня нет никаких предположений на этот счет, – ответила Антония, – однако я ясно вижу, что если прочесть указанные строки в вертикальном порядке, не принимая в расчет те, что обозначены единицами и составляют диагональ, то десять строк первого столбца поэмы в иносказательной форме намекают на женщин нашей семьи. Я говорю о себе и своей маме. Строки же второго столбца повторяют пророчества об изгнании, которые герой поэмы услышал в Аду от предводителя гибеллинов Фаринаты дельи Уберти и Брунетто Латини, мудрого наставника моего отца. Потом их повторяет в Раю Каччагвидо – наш древний предок, погибший в Крестовом походе. В третьем столбце описаны чувства, которые отец питал к своим детям, но здесь же есть много намеков на какие-то неизвестные мне события: упоминается загадочная женщина из Лукки по имени Джентукка, которая вам должна быть прекрасно известна, чего не могу сказать о себе.

Имя прозвучало так неожиданно, что Джованни почувствовал, как ноги его подкосились. Антония тем временем протянула ему листок, на который переписала десять строк, указанных в первом столбце. Не хватало лишь одиннадцатой, обозначенной единицей. Две из пяти строк были из пятой, оставшиеся три – из двадцать третьей песни Чистилища, когда герой разговаривает с Форезе Донати:

Пять строк Рая были из третьей песни, где говорилось о Пиккарде, сестре Корсо Донати:

– Давайте посмотрим на первый столбец, – предложила Антония, – возьмем первые две строки из пятой песни Чистилища: «Как знает тот, из чьей руки впервые, С ним обручась, я перстень приняла». Пятая песнь Ада говорит о женщине и о любви. То же самое можно сказать и о пятой песни Чистилища, и о Рае. Франческа да Римини – образ незаконной страсти, за которую она претерпевает наказание в Аду, Пия деи Толомеи в Чистилище олицетворяет супружескую любовь; и наконец, Беатриче в Раю – чистое платоническое чувство. Последняя строка пятой песни Чистилища содержит слова «обручась» и «перстень», на староитальянском «джемма» означает драгоценный камень, который вставили в перстень. Однако в то же время Джемма – это имя моей матери, а речь в этой песне идет о несчастной супруге. Выходит так, будто моя мать корит мужа за свою жестокую судьбу устами Пии деи Толомеи. Это звучит как обвинение, которое мой отец адресует самому себе.

– Следующие строки мне хорошо знакомы, – сказал Джованни. – Они из тех песен Чистилища и Рая, которые посвящены Форезе и Пиккардо, брату и сестре Корсо Донати, того самого, что был предводителем черных гвельфов. Именно они приговорили вашего отца к изгнанию.

– При этом они дальние родственники моей матери, – заметила монахиня. – Не забывайте, что и она из рода Донати. С этой семьей мы связаны тесными узами, а стало быть, с Форезе… Однако вернемся к тексту. Это место особенно важно, ибо мой отец всегда следовал простому правилу – не говорить слишком откровенно о близких людях или о своих чувствах. В таких случаях он всегда прибегал к риторическим фигурам. Здесь же он словами Донати выражает собственные мысли и чувства, касающиеся его жены и дочери: Форезе в Чистилище восхваляет стойкость и добродетель своей супруги. Его Нелла, как и моя мать, осталась во Флоренции совсем одна. Сам Форезе умер незадолго до того, как его лучшего друга, то есть моего отца, изгнали из города. Мать и Нелла были очень близки, они вдвоем переносили все тяготы, поэтому восхваление Неллы напрямую относится и к бедной Джемме… Моя мать очень любит именно эти строки: «И тем щедрей Господь в благоволеньи / К моей вдовице, радости моей». «Вдовицы» – ведь именно так мы с Якопо прозвали маму и Неллу за то, что они были неразлучны и слишком часто вспоминали те счастливые дни, когда отец и Форезе пребывали с нами. Тогда мы еще жили во Флоренции, мне исполнилось двенадцать.

Она вздохнула и замолчала, потупив глаза, но вскоре продолжила свой рассказ:

– В одной из строк Рая говорится о Пиккарде Донати: Сестрой-монахиней была я там, то есть на земле. Она и вправду приняла постриг, однако предводитель черных гвельфов Корсо, ее коварный брат, силком увез ее из обители, чтобы выдать замуж за Росселино Тозинги, одного из своих друзей, богатого и знатного человека. С ним ее жизнь превратилась в ад.

Та же участь ждала бы и меня, если бы моя мать поддалась уговорам дяди и позволила бы забрать меня из монастыря. Он очень давил на нее, лелея планы выдать меня за своего старого друга, пожилого вдовца, который был весьма влиятельным человеком и, несомненно, помог бы нашей семье выпутаться из сложившейся ситуации. Тогда я решила покинуть Флоренцию. Мне кажется, что в этих строках отец словно обращается ко мне и говорит: «Антония, не сдавайся! Представь, что за жизнь ждет тебя с нелюбимым мужем, которому ты тоже безразлична». Он постоянно это повторяет. В пятой песни Рая он вкладывает ту же мысль в уста Беатриче, когда она поднимается с одного неба на другое и является ему в пламени сияющей любви, при этом несказанная красота и исходящий от нее свет ослепляют его. Беатриче говорит ему о том, что земная любовь – лишь слабый отблеск Божественного света, но и она хранит в себе слабый и неосознанный след Божественной искры, отзвук той невидимой космической энергии, что пронизывает все: звезды, Вселенную, человека… Это удивительная духовная сила, которую люди всегда недооценивали. «Нет в мире таких богатств, которых хватило бы, чтобы откупиться от наших несчастий. Всем нам дана одна-единственная жизнь, и она бесценна» – вот о чем кричит он своей поэмой мужчинам и женщинам, убитым любовникам, несчастным женам и обесчещенным монахиням.