Вероника не шелохнулась. Она поняла всю тщетность своих усилий и намерений. Бросившись в борьбу, в которой она заранее была обречена на поражение, она не спасла бы сестер Аршиньа и сама стала бы добычей для их победителя, его новой и последней жертвой.

А потом она испугалась. Все происшедшее было подчинено неумолимой логике, смысл которой оставался ей неясен, но в действительности этой логикой события были связаны между собой, словно звенья в цепи. Вероника боялась — боялась этих созданий, этих призраков, боялась инстинктивно, бессознательно, как сестры Аршиньа, как Онорина, как все жертвы этого неслыханного бедствия.

Нагнувшись, чтобы ее не было видно от Большого Дуба, она под прикрытием зарослей ежевики двинулась налево и добралась до хижины, о которой говорили сестры Аршиньа и которая представляла собой нечто вроде беседки с остроконечной крышей под цветной черепицей. Половину хижины занимали бидоны с бензином.

Оттуда она могла наблюдать за мостом: незаметно на него не пробралась бы ни одна живая душа. Но из леса никто не выходил.

Спустилась ночь; луна серебрила туман, который, впрочем, позволял различить противоположную сторону пропасти.

Примерно через час, несколько придя в себя, Вероника взяла два бидона и вылила их содержимое на концевые балки моста.

Напряженно прислушиваясь, повесив ружье на плечо и каждую секунду готовая дать отпор, она десять раз проделала этот путь. Она разливала бензин почти наобум, стараясь тем не менее выбирать на ощупь такие места, где дерево казалось ей трухлявым.

У нее был с собою коробок спичек — единственный, какой удалось ей отыскать в доме. Достав спичку, она помедлила, испугавшись, что сейчас здесь станет весьма светло.

«Если бы хоть пламя могли увидеть с берега, — подумала она. — Но в таком тумане…»

Наконец решившись, Вероника чиркнула спичкой и зажгла приготовленный заранее и пропитанный бензином бумажный жгут.

Пламя вспыхнуло и обожгло ей пальцы. Она швырнула жгут в собравшуюся в каком-то углублении лужицу бензина и со всех ног бросилась к беседке.

Огонь занялся мгновенно и сразу охватил все доски, политые бензином. Пожар озарил все вокруг: скалы обоих островов, гранитные плиты, на которых они стояли, деревья, холм, лес Большого Дуба, воду на дне пропасти.

«Они знают, где я… Они наблюдают за хижиной, в которой я спряталась», — пронеслось в голове у Вероники, не отрывавшей глаз от Большого Дуба.

Но ни одна тень не шелохнулась в лесу. До Вероники не донеслось ни единого шепотка. Те, что прятались там, наверху, не вышли из своего неприступного убежища.

Через несколько минут половина моста с грохотом обрушилась, в воздух взметнулся сноп искр. Другая половина продолжала гореть; внезапно в пропасть упал обломок балки, осветивший на миг мрачную бездну.

Оба раза Вероника испытала облегчение. Ее напряженные нервы понемногу успокаивались. Женщину охватило чувство безопасности, становившееся все более глубоким по мере того, как пропасть между нею и врагами увеличивалась. Тем не менее она не уходила из хижины и даже решила дождаться там рассвета, чтобы убедиться, что преодолеть пропасть теперь невозможно.

Туман густел. Тьма объяла все вокруг. Примерно в середине ночи Вероника услышала на той стороне шум — где-то у вершины холма, как ей показалось. Звук походил на стук топора лесоруба. Казалось, кто-то методично обрубал у дерева ветви.

Веронике пришла в голову мысль, хотя она прекрасно сознавала всю ее нелепость: там пытаются навести новый мост. Она крепче сжала ружье.

Через час ей показалось, что она слышит стоны, даже сдавленные крики, затем довольно долго раздавался шорох листьев, кто-то ходил туда и сюда. Наконец все успокоилось. Опять воцарилась мертвая тишина, в которой не слышно ни шороха, ни шелеста, ни трепета — никаких признаков жизни.

От усталости и голода Вероника отупела и не могла больше ни о чем думать. Она помнила лишь, что не взяла из деревни провизию и теперь ей нечего будет есть. Но это ее не тревожило, поскольку она решила, как только туман рассеется — а это должно произойти уже скоро, — разжечь с помощью оставшегося бензина большой костер. Она подумала даже, что лучшим местом для него будет самая оконечность острова, там, где стоит дольмен.

Внезапно у нее мелькнула страшная мысль: а вдруг она оставила спички на мосту? Она перерыла все карманы — безуспешно. Сколько Вероника ни искала, спичек она так и не нашла.

Однако и это ее не слишком обеспокоило. Мысль о том, что ей удалось избегнуть вражеского нападения, на какую-то секунду переполнила ее радостью: ей показалось, что теперь все препятствия устранятся сами собой.

Так шли бесконечно длинные часы; расползавшийся повсюду туман и холод делали их с приближением утра еще мучительнее.

Наконец по небу разлился слабый свет. Предметы выступили из тьмы и приняли обычные очертания. Вероника увидела, что мост обвалился целиком. Острова отделялись друг от друга пятнадцатиметровой пропастью, и только далеко внизу их соединял тонкий и острый гребень неприступного утеса.

Она была спасена.

Но, подняв взор к холму напротив, она увидела на его вершине такое, что не смогла сдержать крик ужаса. Три дерева, росших там, были очищены от нижних ветвей. А на обнаженных стволах, с руками, заведенными назад, с ногами, связанными под изодранными юбками, обмотанные вплоть до мертвенно-бледных лиц веревками, которые скрывали наполовину черные ленты их чепцов, висели сестры Аршиньа.

Они были распяты.

Держась очень прямо, не оборачиваясь на жуткую картину, не заботясь о том, что ее могут заметить, скованным, деревянным шагом Вероника возвратилась в Монастырь.

Она крепилась лишь благодаря единственной цели, единственной надежде: выбраться с Сарека. Ужас переполнял ее. Когда она увидела эти три трупа, трех зарезанных, застреленных, а может быть, даже повешенных женщин, в ней ничто не шелохнулось. Это было уж слишком. Подобная гнусность, святотатство, кощунство переходили всякие границы зла.

Потом она подумала о себе — четвертой и последней жертве. Похоже, рок ведет ее к такому же концу, словно приговоренную к казни, которую толкают к плахе. Как тут не задрожать от страха? Как не усмотреть предупреждения в том, что для экзекуции над сестрами Аршиньа выбран именно холм Большого Дуба?

Вероника пыталась хоть как-то успокоиться, твердя себе: «Все объяснится… За всеми этими ужасными тайнами стоят вполне объяснимые причины, действия, только на вид фантастические, а на самом деле содеянные такими же, как и я, людьми, которые совершают их с преступными намерениями и по заранее определенному плану. Дело тут, разумеется, в войне, это из-за нее возникло такое стечение обстоятельств и могли произойти такие события. Как бы там ни было, тут нет ничего сверхъестественного, выходящего за рамки обыденности».

Напрасные слова! Попытки рассуждений, которые пытался выстроить ее мозг! На самом деле, потрясенная доставшимися на ее долю жестокими ударами, Вероника уже размышляла и чувствовала, как жители Сарека, свидетельницей смерти которых была; она сделалась такой же беспомощной, как они, ее мучили те же страхи, осаждали те же кошмары, ее выводило из равновесия все то, что сохранилось у нее в душе от древних инстинктов, пережитков и суеверий, всегда готовых всплыть на поверхность.

Кто эти невидимые существа, которые ее преследуют? Перед кем стоит задача заполнить тридцать гробов жителями Сарека? Кто уничтожил всех обитателей злополучного острова? Кто населяет его пещеры, в предначертанный час собирает священную омелу и волшебные травы, пользуется топорами, стрелами и распинает женщин? И с какой непостижимой уму целью? Что за чудовищное дело они вершат? С какими невообразимыми намерениями? Духи мрака, злые гении, жрецы мертвой религии, приносящие в жертву своим кровожадным богам мужчин, женщин, детей…

— Довольно! Довольно! Я схожу с ума! — громко произнесла Вероника. — Прочь отсюда! Нужно думать только о том, как поскорее выбраться из этого ада.