Ярослав еще долго ворочался, пытаясь уснуть, изгонял думы, но они, словно змеи, вползали непрошено и терзали исстрадавшуюся от неведения душу.

«Чем встретит стольный град? Неужто, как и Москва, сожжен? А жители? Уцелел ли кто?»

После встречи с эмиром Булгарии Гази Бараджем Ярослав уже не спешил. Он предвидел, что его ждет во Владимире. Но реальность превзошла все ожидания: стольный град был мертв.

– Что за народ такой – татары, что, не убоясь Господа, совершили сие разорение? – невольно вырвалось у князя.

Стены крепости зияли прорехами, а некогда сияющие золочеными маковками и медными створками в позолоте ворота встретили Ярослава закопченными полуразрушенными башенками и черным провалом проезда. Запах гари доселе не выветрился и забивал дыхание, а когда дружина вступила на городские улицы, дышать стало совсем невозможно: человеческая плоть, поедаемая одичавшими, разжиревшими собаками и поклеванная воронами, источала такой смрад, что даже бывалые воины воротили взор и, не сдерживаясь, опорожняли желудки на лошадиные крупы впереди идущих.

Всадники въехали на Соборную площадь. От некогда восхищавшего собой Успенского собора остались лишь полуразрушенные стены. Дмитриевский собор сохранился лучше. Даже крест главного купола стоял в гордом одиночестве, отсвечивая позолотой. Татары, выдавливаемые из города пожарами, то ли не успели, то ли не захотели за счет креста пополнить свою добычу. Так он и стоял, одинешенек, осеняя мертвый город. Княжеский терем был разграблен, зиял выбитыми окнами и дверьми, но всепожирающее пламя обошло его стороной.

Перекрестясь на крест Дмитриевского собора, князь обреченно вздохнул и с каким-то ожесточением в голосе произнес:

– Я с сотней гридей пойду к Новугороду. Вы же, – обвел он взглядом бояр, – с оставшимися воями здесь останетесь. Предадите земле убиенных.

– Дозволь, князь, – из толпы ближних бояр выступил Яромир Глебович. – Здесь нам до тепла не управиться. Уже ноне дышать нет сил, а солнышко пригреет – совсем беда…

– Вижу, – оборвал боярина Ярослав. – По пути всех встречных сюда направлять буду. А приду в Новград, людишек на подмогу пришлю сколь смогу и обоз немалый налажу с едой и питьем. Да и вы сиднем не сидите! – возвысил князь голос. – Поищите в округе людишек. Не всех же татарвя увела в полон, поди, попрятались по лесам немало. И еще, коли тела сыновцев моих отыщете или их женок, детишек, повелеваю похоронить в приделе собора Дмитрия Солунского. Тебе то доручаю, – кивнул он епископу Алексию. – С собой не беру. Обойдусь.

Глядя на переминающихся с ноги на ногу воинов княжеской дружины, князь с раздражением выкрикнул:

– Чего рты раззявили? Или на Москве на мертвяков не насмотрелись? Ноне для себя порадейте. Здесь нам жить. Отсюда, с этой площади, пойдет возрождение земли Русской! – и уже чуть тише добавил: – Тяжко… Горе великое, неутешное… Жизнь в тягость… Но жить надо.

Новгород Великий встретил князя Ярослава запертыми воротами, ратниками на стенах и сторожевых башнях. После коротких препирательств князь и его гриди были пропущены в город с Торговой стороны. Миновав торг, князь опять был остановлен запертыми воротами княжеского двора.

– Да что с новгородцами такое содеялось? Ворог за тридевять земель, а они воротами от бела света отгородились! – сердито пробурчал в бороду боярин Михайло Евстафьевич. Он изрядно устал. В свои сорок шесть был молодцом, но длительный и трудный путь вымотал его вконец. – Доколе нас под стенами держать будут? А ну, Микола, – кивнул он широкоплечему и дородному дружиннику, – постучи в ворота, да так, чтобы и в Святой Софии слышно было.

Молодец, спешившись, затарабанил в окованные железом ворота кистенем.

Из окошка надвратной башенки показалась голова сердитого на вид мужика.

– Чего озоруете? – затряс бородой воротник. – Вот кликну дружинников, они вам зададут!

– Отворяй ворота! Великий князь Ярослав Всеволодович пожаловал.

Приглядевшись к всадникам, мужик обмяк голосом.

– Прости, князь, не признал, – и, оправдываясь, произнес: – Александр Ярославич приказал все ворота на запоре держать.

– А как же народ в кремль проходит? – поинтересовался Ярослав.

– Через другие ворота, те, что за торжищем.

– Кого бережетесь-то?

– Всех: и мунголов, и литвинов, и тевтонов… Всем вдруг землица новгородская занадобилась.

Медленно, со скрипом поползли створки ворот.

В открывшемся просвете князь увидел, как от парадного высокого резного крыльца терема наперегонки устремились его сыновья: Андрей, Константин, Ярослав, Даниил и младший Михаил. Следом, чуть отстав, спешили Александр и Ростислава с дочерьми – Ульяной и Евдокией. Александру очень хотелось догнать братьев, обнять отца, но не пристало князю бегать с малолетними братьями, и потому он повел себя сдержанно, как и следует вести хозяину, принимающему гостя.

Ярослав поднятием руки остановил сотню и, спешившись, поспешил навстречу детям. Те облепили отца, затормошили, загалдели всяк о своем. Подошедшие следом Ростислава и Александр остановились чуть поодаль в ожидании своей очереди. Угомонив детвору, князь обнял старшего сына, расцеловал жену и дочерей. Растрогавшись столь горячей встречей, князь смахнул слезу и, оглядев разом притихшее семейство – им впервой было видеть слезы на глазах отца, – произнес:

– Путь был труден, а посему воздадим Господу за труды его, что нас, грешных, от ворога оборонил.

– В Святую Софию или в Борисоглебскую церковь пойти вознамерился? – поинтересовался Александр. – Куда скажешь, там и клир соберется.

– Никого не надо. Я один… В Николо-Дворищенском соборе преклоню колени.

– Может, умоешься с дороги, отдохнешь? – предложила Ростислава, но Ярослав Всеволодович коротко бросил:

– Потом.

Уж за полночь уединились сын с отцом в малой трапезной после сытного и длительного застолья. Сидя за дубовым столом, князья неспешно потягивали из кубков ядреный квас, подливая его время от времени из большой серебряной ендовы. Молчали. Каждый размышлял о своем. Александр боялся, что отец приехал сесть в Новгороде Великом на княжеский стол, потому и пришел из Киева. Ярослав же не знал, с чего начать разговор о неприятном для него деле: деньгах и войске, и потому, покряхтывая, цедил сквозь зубы холодную отрезвляющую влагу.

Тем не менее первым нарушил молчание старший из князей.

– Скажи, Александр, почто Торжок без помощи оставил? Во все годы Новугород за него стеной стоял!

Александр, не ожидая подобного вопроса, даже растерялся. Он знал, что жители Торжка, имея Александра своим князем, ждали от него помощи, потому и сели в осаду. Иванко, посадник новоторжский, купцы Яким Влункович, Глеб Борисович да Михайло Моисеевич возглавили оборону. Две недели истекал кровью осажденный город. Когда же татары ворвались за его стены, то убили всех, не щадя ни женщин, ни детей, ни стариков, а Торжок разграбили и сожгли. Тех, кто смог покинуть город в стремлении найти спасение в Новгороде Великом, татары гнали селигерским путем до Игнатьева креста и посекли всех. Александр же и новгородские бояре, связанные по рукам и ногам Батыевой грамотой, чтобы уцелеть самим, отдали под заклание Торжок и иные малые городки земли Новгородской.

Собравшись с мыслями, Александр с некоторым вызовом ответил:

– Чтобы сохранить большее, порой нужно пожертвовать малым.

– Мудрено говоришь… – покачал головой Ярослав. – Набрался книжной мудрости, не понять тебя. Брат Константин, царствие ему небесное, что монах, в харатейной годы проводил над свитками сидючи, потому и смерть его рано прибрала. А был бы воином, доселе жив был.

– Одно другому не помеха.

– Оно-то так, – согласился Ярослав. – Но я не о том. Слышал, ты дружбу с татарами завел? Так ли?

– Так, отец, – спокойно произнес Александр.

Он смотрел прямо, не отводя взгляда и, как показалось Ярославу, даже с некоторым вызовом.