— Мне так показалось, — попыталась она оправдаться.

— Я тебя не избегаю.

— Тогда в моей комнате… Я тебя испугала.

Не надо было говорить ему этого слова.

Мартин резко пошел на обгон машины впереди.

— Извини, мне не нужно было этого говорить, — Грета кожей почувствовала вспышку его эмоций.

— Я ошибся.

— Я не считаю этот поцелуй ошибкой.

Впереди загорелся красный сигнал светофора. Они остановились. Мартин резким движением снял очки и протер глаза.

— Грета…

— Не считаю его ошибкой и считать не буду, — настырно продолжала она настаивать на своем.

Мартин как-то странно посмотрел на нее и выдохнул.

— Боже.

Его рука застыла на шее.

— Если я тебе не нравлюсь, лучше так и скажи, — сама Грета едва не тряслась от волнения.

— Тебе семнадцать.

— И что?

Мартин покосился на нее.

— Раз мне семнадцать, меня и целовать нельзя? Моей подруге Сунниве тоже семнадцать, она уже три месяца живет со своим молодым человеком.

— И он тоже, видимо, офицер в команде ее отца-комиссара полиции, да? — одернул ее Мартин.

Его тон прозвучал так же резко, как во время споров с Маркусом, когда речь шла об убийстве. Это ее напугало.

— Значит, вот в чем дело? — обида подкатила к самому горлу.

— Извини.

Загорелся зеленый, они поехали дальше.

Грета вынуждена была проглотить свой гнев. Отчасти она еще в тот же день поняла, отчего Мартин так быстро сбежал от нее. Если отец узнает, что его подчиненный неравнодушен к его несовершеннолетней дочери, Мартина могут уволить. Буйное воображение в тот же момент дало пищу тревоге в виде замелькавших перед глазами заголовков газет о педофилии в полиции. Отчасти она и себя винила в том, что, не желая того, поставила Мартина в неудобное положение. Но если он так сильно переживает, значит ли это что-то?

До дома оставалось ехать меньше пятнадцати минут.

— Жаль, что я для тебя только дата рождения в паспорте, — обиженно заявила Грета, уставившись на дорогу Эта фраза его задела. Девушка почувствовала это по тому, как Мартин снова вдавил педаль газа в пол, и машина рванула быстрее. Грета пожалела о сказанном — поняла, как глупо она выглядит. В ее представлении эта фраза звучала намного тоньше и аккуратнее.

К дому они подъехали в молчании. Лучше обижаться друг на друга молча, чем громко выяснять отношения, которых, по сути, нет.

Грета вышла из салона, молча страдая от липкого чувства собственной неправоты. Мартин выгрузил ее тубусы и сумки и повесил на плечо. В гнетущей тишине они подошли к дому Грета достала запасные ключи и отворила входные двери. По ее спине бегали мурашки, как при ознобе. Едва дверь за ними захлопнулась, тубусы с грохотом повалились на пол и покатились в разные стороны. Грета не поняла, как оказалась прижатой к стене. Мартин одной рукой прижимал ее за талию к себе, а другой держал ее голову, путаясь пальцами в волосах. И целовал. Настойчивее, чем в первый раз, но так же нежно, будто сейчас она упорхнет, хотя Грета и не собиралась упархивать. Она обвила руками его шею и тянулась к его губам, боясь, что целует его в последний раз. Задыхаясь от переполняющего чувства, она обнаружила в себе умение целоваться по-взрослому. Мартин нежно укусил ее за мочку уха, и Грета застонала. Они еще несколько минут стояли, соприкоснувшись лбами, и не могли надышаться друг другом. Мартин по-прежнему крепко сжимал ее руками, Грета обнимала его за плечи и чувствовала, как мускулы играют под его рубашкой. Ее тело будто оживало в его руках.

Зазвонил его мобильный. Мартин взял трубку и долго слушал.

— Я скоро буду.

— Это отец?

— Это не по работе.

— Останься, — прошептала она, ощущая такое заманчивое тепло внизу живота.

— Нет, — прошептал Мартин в ответ.

— Пожалуйста, останься.

Слышал бы ее сейчас отец.

— Нет, — Мартин прижался горячими губами к ее виску.

Конечно, он никогда не останется. Грета знала это, глупо было даже надеяться. Все бы отдала, чтобы он остался.

Он прошептал ее имя ей в шею, поцеловал на прощание еще раз и ушел, оставив пылающую девушку одну.

Он не обещал ей позвонить, но несколько следующих дней Грета то и дело хваталась за телефон, в надежде увидеть пропущенный звонок или сообщение, но ничего не было. И эта тишина доводила Грету до отчаяния. Какие уж тут экзамены? Она места себе не находила, плохо спала, а когда не спала, то читала учебники, но это не очень-то помогало отвлечься. Она тайком выписала из отцовского телефона номер Мартина и записала в свой телефон. Она поставила на него отдельную мелодию — трели лесных птиц, чтобы каждый другой звонок не заставлял ее вспыхивать пустой надеждой. Но лесные птицы молчали. День, два, три — пока Грета не потеряла всякую надежду их услышать.

Экзамены подошли к концу и на доску объявлений у деканата вывесили результаты прошедших на второй курс студентов, Грета не увидела в списках имен троих своих одногруппников. Троих! После экзамена по истории искусства из ее группы отсеялось три человека! Ужасно много, если учесть, что их было всего двенадцать.

Начались каникулы. Дома на Ринге заниматься, по сути, было нечем. Все вечера Грета проводила в своей комнате на широком подоконнике, пока мать и отчим смотрели телевизор в гостиной, и наблюдала за засыпающим внизу городом, заливом и огнями Вантового моста, перекинутого, через пролив между большой землей и островом. Городские магистрали, подсвеченные фонарями, змеились желтыми полосками в черно-синей темноте. Грета делала какие-то зарисовки в блокноте, мыслями будучи где-то совсем далеко, когда в спальне тихо защебетали лесные птицы. Так тихо, что Грета не сразу поняла, что звук доносится не с наружи. И вдруг подскочила, опрометью метнулась к сумке и вытряхнула оттуда все содержимое.

— Да?

Голос Мартина ощущался ею, как глоток чистого воздуха.

Из трубки доносился шум дороги. Мартин звонил с улицы. Спрашивал, как она.

Теперь хорошо.

— Нормально, а ты?

У него тоже было все в порядке.

— Я тебя не разбудил?

— Конечно, нет.

Часы показывали половину одиннадцатого.

— Ты на работе?

— Нет. Уже нет. Твой отец только что нас всех отпустил.

— Трудный был день, да?

— Немного.

— Я соскучилась, — неожиданно призналась Грета.

Мартин улыбнулся. Как же слышно, когда человек на другом конце провода улыбается.

— Я тоже.

— Правда?

Грета во все глаза глядела в окно, в ночной город, по улице которого сейчас идет Мартин и говорит с ней. Ей в голову закралась идея.

— Знаешь, у Суннивы в августе день рождения, — сказала она. — Мы решили поехать в Каменную бухту — хотим устроить пикник, поплавать. Это на выходных. Поедешь с нами? — она запнулась, — Со мной? Я не скажу отцу. Зачем ему знать? Поедешь?

Грета молила всех богов, чтобы он ответил — да.

Он вздохнул и, наверняка, провел рукой по волосам.

— Не думаю, что это удобно. Они твои друзья.

— Нет-нет! — кинулась разубеждать его Грета. — Они будут рады. То есть… Суннива сама предлагала позвать кого-нибудь еще. Мы же едем на пляж. Хотели поиграть в мяч… Будет веселее, если нас будет четверо. И ты с ней познакомишься. Суннива замечательная.

— Не знаю, получится ли у меня.

Грета прикусила губу.

— Я хотел бы поехать с тобой. Я постараюсь.

Девичье сердце вспыхнуло надеждой.

— Я буду рада. Ты мне еще позвонишь? — робко спросила она.

— Позвонить?

— Если несложно. Как только узнаешь, получится у тебя поехать или нет. Хорошо?

— Хорошо.

Она едва не добавила: «Я люблю тебя», но и прикусила язык. Такая же длинная пауза повисла и на том конце провода.

— Спокойной ночи, Мартин.

— Спокойной ночи, Грета.

Гудки.

Как же ей нравилось, когда он произносит ее имя. Будто снова на ушко шептал. Будто это имя переполнило его и вылилось наружу. Никогда еще Грета не чувствовала себя такой полной, полной до краев всем лучшим, что в ней могло было быть и о чем она никогда раньше не догадывалась. И еще было что-то, чем она дорожила даже больше. Кажется, она больше не нуждалась в стене.