Последние два года он активно рвался к власти, используя структуры самых разных партий и общественных объединений.

У него не было по сравнению с большинством интересующего меня контингента богатого криминального прошлого. Неполные два года сейчас у нас в стране и за срок не считают, но круг его общения и недоказанное, но очевидное участие в довольно крупных финансовых махинациях последних лет заставили меня внести его в список «потенциальных жмуриков» одним из первых.

У Емели была семья, состоящая из старушки матери, жены, вернее, сожительницы, хотя я не очень понимаю разницу между этими категориями.

Если человек живет с женщиной много лет подряд под одной крышей, имеет детей, но не поставил в паспорте бледный штампик, то женщина вынуждена, во всяком случае, при встрече с представителями органов правопорядка именоваться этим постыдным с точки зрения обывателя прозвищем.

А Харчеев жил со своей Людмилой почти двадцать лет, и у них была дочь-невеста, студентка второго курса экономического института.

В настоящее время он проживал на одной из тихих улочек в двух шагах от центра города.

Это была шикарная пятикомнатная квартира, вернее, две квартиры в «сталинке», купив которые Владимир Емельянович немного перестроил их, поменял планировку, сделал непременный по сегодняшним дням «евроремонт», и теперь о его гостеприимстве ходили в городе легенды.

Была у Емели и любовница – как же без нее?

У нее тоже была своя квартирка, небольшая и уютная, из окна которой открывался чудесный вид на Волгу.

Любовницу звали Тамарой, она была чуть постарше его дочери и училась с ней в одном институте.

Свою связь с Тамарой Емеля ни от кого особенно не скрывал, так что его ярко-красный джип нередко можно было увидеть у ее подъезда.

Дальше следовали данные о его деловых и дружеских контактах, которые представляли для меня не меньший интерес, чем подробности его личной жизни.

Особенно события этой весны, которые стали для Харчеева настоящей катастрофой.

Покончил с собой его главный партнер по шоу-бизнесу, обвинив его в предсмертной записке во всех грехах.

В одном из Емелиных ресторанов группа недовольных хозяином сотрудников подала на него в суд по поводу его финансовых злоупотреблений и незаконных увольнений инакомыслящих.

Обвинения росли, как снежный ком, они в последнее время буквально обрушились на него со всех сторон.

Налоговая инспекция неожиданно обнаружила на его предприятиях настолько наглую и откровенную двойную бухгалтерию, что не поверила своим глазам и теперь проводила повторную ревизию.

По городу ползли упорные слухи о скором крахе Емели, и его многочисленные недоброжелатели потирали руки в предвкушении справедливого возмездия.

Опомнившись, Емеля пытался спасти ситуацию, платил налево и направо и только благодаря этому до сих пор оставался на плаву.

Депутатская неприкосновенность была нужна ему как воздух. Он грезил о ней как о манне небесной и добивался всеми известными ему способами, основным из которых, помимо денег, была помощь старых приятелей.

Одного из самых влиятельных покровителей Харчеева опустили сегодня в могилу на Жареном бугре, и его скорбь, судя по всему, была искренней.

Я сразу же заметила на кладбище его джип, а через некоторое время столкнулась нос к носу с его хозяином. Емеля был серьезен и задумчив, в руках у него был букет белых цветов, впрочем, как и у большинства присутствующих.

Сегодня утром начался его отпуск.

Мне предстояло узнать, где он собирается его провести.

С этой целью я, закончив бумажную работу, вышла из дома и отправилась в Емелин «офис».

Офис представлял собой несуразное тесное помещение на первом этаже, еще несколько лет назад скорее всего бывшее обычной коммунальной квартирой.

Ряд маленьких комнаток, в которых непонятным образом разместились человек десять-двенадцать «клерков».

Приемную офиса комнатой назвать можно было с оговоркой, так как она занимала бывший коридор, зато на столе у секретарши стоял довольно приличный компьютер.

Сама секретарша – огромных размеров, довольно молодая, хотя ей с успехом можно было дать и двадцать пять и тридцать пять лет, – была надменна и неприступна и распространяла вокруг себя аромат отвратительных турецких духов.

Секретарш с такой задницей я до сих пор не встречала и думала, что таких просто не бывает.

Но, как говорится, на вкус, на цвет… Хотелось бы мне повидать Емелину юную любовницу, наверняка ее габариты не уступали секретаршиным.

Я уже собиралась нарушить бесконечный телефонный разговор здоровенной девицы и разыграть из себя «крутую» посетительницу, но в этот момент судьба послала мне воздушный поцелуй.

– Ну что вы, Дмитрий Сергеевич, – закатив глаза к низкому потолку, промурлыкала жеманно секретарша, – Владимир Емельянович в отпуску. Я тут осталась совершенно одна.

Видимо, ее собеседник сообщил ей что-то очень приятное, так как она оглушительно захохотала и томно повела глазами в мою сторону.

– Нет. Как вам не стыдно. Ну, Дмитрий Сергеевич, – она опять захохотала, – я Владимиру Емельянычу пожалуюсь, нет, он еще не уехал, завтра уезжает…

Я навострила уши.

– Завтра в девять утра на теплоходе «Михаил Кутузов». – И она снова захохотала, словно произнесла что-то удивительно остроумное.

Видимо, какой-то идиот однажды сказал ей, что у нее приятный смех.

Этой информации мне хватило за глаза, и у меня больше не было повода лицезреть перемазанный помадой рот дебелой девицы.

Сделав вид, что потеряла терпение, я демонстративно покинула помещение.

По моим расчетам, Емеля еще должен был сидеть за поминальным столом в ресторане «Русские узоры». Поминки начинались в три часа и раньше пяти не должны были закончиться.

Когда я спустилась в подвал ресторана, поминки были в самом разгаре.

Скорбящие были уже сильно навеселе, над столами стоял ни с чем не сравнимый гул, свидетельствующий о том, что застолье вошло в свою основную и одновременно заключительную стадию.

При этом совершенно не важно, поминки это или день рождения. Необходимые компоненты: большое количество людей и горячительные напитки на столах – унифицируют процесс независимо от повода.

Говорили в полный голос, перебивая, а некоторые уже и не понимая друг друга.

Вторая очередь скорбящих с нетерпением переминалась с ноги на ногу в тесном вестибюле ресторана.

Слабенький кондиционер не мог справиться с таким количеством публики, тем более что на улице было под тридцать градусов, весна в этом году была удивительно жаркой.

Эти люди в отличие от сидящих теперь за столами были попроще.

Многие, видимо, встречали покойного один-два раза в жизни, поэтому вряд ли хорошо знали друг друга в лицо.

Так что мое появление прошло совершенно незамеченным.

Мысли окружающих меня людей были сконцентрированы на столах с поминальным угощением, на которое устроители церемонии явно не поскупились.

Красная икра, колбасы всех сортов, ветчина и сыр своими запахами возбуждали их аппетит. А водочные этикетки всех цветов в неимоверных количествах обещали наиболее терпеливым достойное вознаграждение.

Я не собиралась участвовать в ритуальном пиршестве, хотя глоток холодной минералки мне бы не помешал.

Удовлетворившись тем, что обнаружила Емелю за одним из столов, я с облегчением вдохнула показавшийся мне прохладным после духоты ресторанного предбанника воздух.

Один за другим покидали ресторан наиболее почетные гости.

Емеля тоже не заставил себя долго ждать. Он вышел из ресторана с двумя подвыпившими приятелями, и, к моему удивлению, они пешком отправились в сторону Театральной площади.

Я последовала за ними на небольшом расстоянии.

Буквально через несколько десятков метров один из них сел в поджидавший его автомобиль. Емеля же со вторым спутником, лицо которого было мне совершенно незнакомо, распрощавшись с ним и даже расцеловавшись на прощанье, зашагали дальше.