– Я лечу! – прошептала Анна.

Сирокко взвихрил сухую пыль, и Андрополусу пришлось прикрыть ладонями запорошенные глаза. А за минуту до этого ему при свете луны нежданно-негаданно явилось видение – женщина в окне, совсем голая. Тут-то песок и ослепил его: не для пастуха такое чудо, не Андрополусу и взирать на него. Но, вновь открыв веки, он увидел, что чудеса продолжаются: женщина кружилась в воздухе. Послушная объятиям сирокко, она металась влево и вправо, вверх и вниз, причудливо изгибая стан. Ветер стих. Летящая распростерлась в небе и стала похожа на ангела. Андрополус, стоя посреди отары, воздел руки горе – туда, откуда навстречу ему спешил небесный посланец. Лети сюда! Наверное, ты принес из Константинополя привет от отца! Не ты ли явился ему годы назад и повелел отослать сына далеко-далеко, чтобы турки не заставили Андрополуса служить в войске султана? И вот теперь прилетел сюда…

– Я здесь! – крикнул пастух, простирая к ангелу руки.

Но тут же испуганно прижал их к груди. Что, коли это горевестник? Вдруг отца больше нет, и его голова с искаженным гримасой лицом венчает кол посреди города?

Нет, о таком и помыслить нельзя! Светло парящий ангел вот-вот опустится среди овец и, передав радостную весть, поведет Андрополуса за собой. И вся семья снова будет вместе. В Константинополе.

Вверх-вниз, влево-вправо… Ангел воспарил над кипарисами и устремился к оливковой роще, что рядом с домом приходского священника. Потом, подхваченный ветром, ненадолго скрылся из глаз. Андрополус, радостно смеясь, пустился следом. Казалось, ветер подхватил и его.

– Ангел, ангел, вон там! – кричал пастух. Пес отвечал лаем. Овцы тесной толпой семенили за босым тонконогим Андрополусом по крутым склонам и глинистым овражкам. Мимо кипарисов, мимо большого дуба, а ангел парил и кружился выше крон. Сирокко испустил последний вздох. Если ангела нес ветер, то теперь небесный гонец опустится, должно быть, на оливу у дома падре. Так оно и вышло.

Запыхавшийся Андрополус остановился и осенил себя троеперстным крестом. Овцы перестали блеять, пес улегся у ног. Небо и звезды, казалось, замерли в тревоге. Каково придется ангелу на земле?

Послышались поспешные шаги и тяжелое дыхание. Мелькнула тень. К дереву приблизился некто, в темноте неразличимый.

Приходской священник возвращался домой после причастия. Он помог ангелу выпутаться из густых ветвей оливы, и замерший Андрополус стал тому невольным свидетелем.

«Женщина», – шептал священник, спускаясь с дерева и ощущая в руке тонкий мягкий шелк. Как он ждал этого мгновения, этой милости Божьей!

Конец целибату, нерушимому обету целомудрия. Он станет епископом, а епископам закон не писан.

Он полон любви ко всему. К явленному наконец-то чуду, к лунному свету, заливающему поля мака, кваканью лягушек, стрекоту цикад под серебристыми оливами.

Падре шел по оливковой роще, прижимая к груди ночную сорочку.

Священнику не спалось. Луна бросала на стены колдовские узоры, ветер легонько пошевеливал шелковую ночную рубашку, повешенную в проеме открытой двери. Когда ветер сдувал шелк в сторону, можно было видеть овец, щиплющих сочную тосканскую траву. В зеркале отражалось нагое тело приходского священника. Невеселая картина, дьявольская насмешка над подобием Божьим. Природа не наделила падре привлекательностью. Всевышний послал испытание и смеется, видя, что несчастный раб Его не в силах бороться с искушением. Желание обладать женщиной не укротишь исповедью и молитвой. Он снова глянул на собственное отражение. Стыд и срам, а не творение Господне. Падре прикрыл руками вздыбленный член, ибо незачем зеркалу запечатлять то, что, возможно, есть сатанинский морок.

Не впервые – каждую ночь вопрошал он Создателя: Ты ли, Всеблагой, подвергаешь меня греховным соблазнам или нечистая сила?

Священник погладил рукой колеблющийся шелк. Нежная мягкость. Его молитвы услышаны. Знаки поданы: приезд Пия Второго, обещание возвести в сан епископа и, наконец, шелковая женская сорочка…

Или все же происки дьявола? Не поддавайся, борись! Но с чем бороться и как? Сам Господь снимает с него грех – иначе для чего было посылать это сладостное одеяние?

Он припал к сорочке, словно ища в ней искупительную силу. Взор вновь упал на зеркало. Священник увидел, что пенис его обмяк, а взгляд исполнен беспомощного ожидания, как у женщины. Отвратительно. Ему не раз доводилось слышать тайком шепоток прихожан: стоит любой кумушке только посмотреть нашему падре в глаза, как тут же захочется сознаться во всех смертных грехах. Женщины они и есть женщины. Слабые и жалкие, несчастные и покорные, всегда готовые подчиниться. Хоть кому, хоть ему. Но он еще никогда не дотрагивался до них.

А сейчас, он чувствовал это, не Бог, а желание властвовало над душой. Кто хочет снять с него обет целомудрия – Господь, дьявол или они оба? Но разве может сатана внушать любовь – пусть даже при прикосновении к женской сорочке? Наверное, любовь приливает к сердцу от Бога, а кровь к члену – от дьявола.

Черный кот, разлегшийся на полу, вдруг перевернулся лапами кверху, уставился на падре и издал мурлыкающие звуки, будто смеясь над ним. Священник схватил зверюгу за шкирку и швырнул об стену.

Этот котяра – непростое животное. Что ни ночь, так и норовит залезть в постель. Теперь лежит под стулом, вытаращив глаза. А только что смеялся. Не поплакать ли тебе немного? Знай, кто тут хозяин.

Священник любовался ветреным танцем сорочки на фоне звездного неба. Нет больше никаких сомнений: женщину хочет послать ему Господь. Сорочка – не что иное, как предвестье. Ждать осталось недолго. Любой шорох может оказаться шагами, легкими шагами, неземными шагами. Вот, кажется, и они. Нет – не они… Снова и снова он касался ласкового шелка. От сорочки исходил странный аромат, настоятельно требовавший молитвы о милости и прощении. Сорочка висит в дверях не просто так: в проеме, выходящем на восток, вывешен сигнальный флажок Богу: я понял, что это Ты прислал мне ее. Взойдет солнце, и лучи, пройдя сквозь шелк, подтвердят получение сигнала.

Когда солнце наконец поднялось над горной грядой и пронизало сорочку своим огнем, священник увидел, как кто-то быстро приближается к его дому, едва касаясь земли. Сквозь прозрачную ткань, просвеченную лучами, фигура поначалу показалась колеблющимся фантомом. Падре сощурился, чтобы сфокусировать взгляд, и в дымке палящего солнца разглядел стоящую у самого порога женщину в свободной накидке. Его отделял от гостьи только полупрозрачный занавес сорочки. И вдруг словно Господь хотел развеять последние сомнения в чудесной сущности происходящего, цвет шелка начал меняться на глазах и менялся до тех пор, пока ткань не окрасилась в пурпур. Пурпур, позолоченный солнечными лучами.

Чудо!

Лишь трущийся о ногу женщины пес выглядел излишне здешним. Кот зашипел на собаку; священник пнул его. Не обращая внимания на мяуканье кота и ответное тявканье пса, женщина молитвенно сложила руки и опустилась на колени перед сорочкой. Может быть, приняла ее за исповедальный полог и для начала хочет покаяться в грехах, а уж потом… Священник ожидал, затаив дыхание. Лучше бы рубашка не висела между ними. Мешает разглядеть как следует.

– Я ищу ангела, ваше преподобие, – произнес нежный трепещущий голос, – всю ночь ищу, а здесь только его одеяние. Неужели он разделся?

– Тут нет никакого ангела. Кроме тебя, разумеется, дочь моя.

– Ангел опустился с небес на ветви вон той оливы, – голос, хоть и настойчивый теперь, не утратил нежности.

Что за трогательное простодушие! Какая нетронутая наивность! Священник сдержал улыбку. А по-итальянски говорит не совсем чисто.

– Ты уверена, что видела ангела? – спросил он через сорочку.

– Это тот самый, который велел отцу отослать меня из Константинополя, подальше от турок. Отец, конечно, послушался. Меня везли на венецианском корабле. Ангел привел меня в долину Орсия. А сегодня ночью прилетел, чтобы передать весточку от отца. Помогите мне услышать ее и понять.