– Ха-ха! – захихикал Шолмс. – Все складывается как нельзя лучше… маленькое путешествие в Париж, а почему бы и нет? Со времени того самого поединка с Арсеном Люпеном у меня так и не было случая съездить туда. Вовсе не откажусь поглядеть на столицу мира в несколько более спокойной обстановке.
Он разорвал чек на четыре части, и, пока Вильсон, чья рука не приобрела еще былой гибкости, довольно резко высказывался по поводу Парижа, надорвал второй конверт.
В тот же миг он, не сдержавшись, раздраженно хмыкнул, лоб его прорезала морщина, не исчезавшая все время, пока Шолмс читал письмо, а потом, смяв, скатал в шарик и зашвырнул в угол.
– Что? Что такое? – в ужасе вскричал Вильсон.
Он подобрал шарик, развернул его и со все нарастающим удивлением начал читать:
«Мой дорогой мэтр,
Вам известно, с каким восхищением я к Вам отношусь и насколько дорожу Вашей репутацией. Прошу Вас поверить мне и не заниматься делом, об участии в котором будут Вас просить. Ваше вмешательство причинит большие неприятности, все усилия приведут лишь к жалкому результату, и придется Вам публично заявить о своей несостоятельности.
Искренне желая избавить Вас от подобного унижения, заклинаю, – во имя связывающей нас дружбы, спокойно оставаться возле Вашего камина.
Мои наилучшие пожелания господину Вильсону, а вы, дорогой мэтр, примите уверения в уважении от преданного Вам
Арсена Люпена».
– Арсен Люпен, – в смятении повторил Вильсон.
Шолмс принялся колотить по столу кулаком.
– Он уже начинает мне надоедать, этот звереныш! Потешается надо мной, как над каким-нибудь мальчишкой! Публично заявить о своей несостоятельности! Не я ли заставил его отдать голубой бриллиант?
– Он просто боится, – предположил Вильсон.
– Вы говорите глупости! Арсен Люпен никогда ничего не боится, и доказательство тому – эта провокация.
– Как же он узнал о письме к нам от барона д'Имблеваля?
– Откуда мне знать? Вы задаете дурацкие вопросы, мой дорогой!
– Я думал… предполагал…
– Что? Что я колдун?
– Нет, но я видел своими глазами, как вы творили такие чудеса…
– Никто не может творить чудеса… ни я, ни кто-либо другой. Я размышляю, делаю выводы, заключаю, но никак не могу догадываться. Только дураки догадываются.
Вильсон согласился со скромной ролью побитой собаки и постарался, чтобы не быть дураком, не догадаться, почему Шолмс вдруг раздраженно забегал по комнате. Но когда тот, позвонив, приказал слуге принести его чемодан, Вильсон посчитал себя вправе поразмышлять, сделать выводы и заключить, что хозяин собирался отправиться в путешествие.
Вследствие той же самой работы мысли он и позволил себе утверждать, не опасаясь впасть в ошибку:
– Херлок, вы едете в Париж.
– Возможно.
– Вы едете туда, скорее, чтобы принять вызов Люпена, нежели оказать любезность барону д'Имблевалю.
– Возможно.
– Херлок, я еду с вами.
– Ах, старый друг, – воскликнул Шолмс, прекратив свои хождения, – а вы не боитесь, что левая рука разделит участь правой?
– Что может со мной случиться? Ведь вы будете рядом.
– В добрый час, мой храбрец! Покажем этому господину, что он очень ошибается, полагая, что можно безнаказанно с такой наглостью бросить мне перчатку. Живее, Вильсон, встречаемся у первого же поезда.
– А вы не будете дожидаться газет, которые посылает вам барон?
– Зачем?
– Тогда, может быть, послать ему телеграмму?
– Не нужно. Арсен Люпен узнает о моем приезде. А я этого не хочу. На этот раз, Вильсон, мы будем осмотрительнее.
После полудня друзья сели в Дувре на пароход. Поездка оказалась весьма приятной. В экспрессе Кале – Париж Шолмс позволил себе часа три крепко поспать, а Вильсон тем временем, на страже у дверей купе, задумался, рассеянно глядя перед собой.
Шолмс проснулся в хорошем настроении. В восторге от перспективы нового поединка с Арсеном Люпеном, он довольно потирал руки, будто готовился отведать все новых и новых радостей.
– Наконец-то, – воскликнул Вильсон, – представляется случай поразмяться!
И тоже стал потирать руки с точно таким же довольным видом.
На вокзале Шолмс взял пледы и в сопровождении Вильсона, тащившего чемоданы (каждому – своя ноша), предъявил билеты и радостно сошел с поезда.
– Чудесная погода, Вильсон! Какое солнце! Париж празднует наш приезд.
– Ну и толпа!
– Тем лучше, Вильсон! Так нас не смогут заметить. Никто не узнает меня среди такого множества людей.
– Если не ошибаюсь, господин Шолмс?
Возле них стояла женщина, даже, скорее, девушка, чей простой костюм подчеркивал изящную фигуру. Лицо ее выражало тревогу и страдание.
– Ведь вы господин Шолмс? – повторила она свой вопрос.
И поскольку он не отвечал, скорее растерявшись, нежели в силу обычной осторожности, она спросила в третий раз:
– Я имею честь говорить с господином Шолмсом?
– Что вам от меня надо? – рассердился он, опасаясь этой сомнительной встречи.
Она преградила ему путь.
– Послушайте, месье, это очень важно, я знаю, вы собираетесь ехать на улицу Мюрильо.
– Что вы говорите?
– Я знаю… знаю… на улицу Мюрильо… дом 18. Так вот, не надо… нет, вы не должны туда ехать… Уверяю вас, потом будете очень сожалеть. И если я вам это говорю, не думайте, что мне от этого какая-то выгода. Просто так будет разумнее, по совести.
Он попытался отстранить ее, но она не поддавалась.
– О, прошу вас, не упорствуйте! Если б я только могла вас убедить! Посмотрите на меня, взгляните прямо мне в глаза… я не обманываю… не лгу.
Она подняла на него серьезный взгляд ясных красивых глаз, в котором, казалось, отражалась сама душа. Вильсон покачал головой:
– Похоже, мадемуазель говорит искренне.
– Да, да, – взмолилась она, – поверьте мне…
– Я верю, мадемуазель, – ответил Вильсон.
– Ах, как я счастлива! И ваш друг тоже, не правда ли? Я чувствую… Я уверена в этом! Какое счастье! Все уладится. Ну просто замечательная мысль – мне приехать сюда! Послушайте, месье, через двадцать минут отходит поезд на Кале. Вы еще успеете. Скорее, пойдемте со мной, перрон с этой стороны, будем там как раз вовремя.
Она попыталась взять его за руку, чтобы увести за собой. Но Шолмс, не отпуская ее руки, как только мог мягко произнес:
– Извините, мадемуазель, но я никогда не бросаю начатого дела.
– Умоляю… умоляю… О, если б вы могли понять!
Но он, обойдя ее, был уже далеко.
Вильсон попытался утешить девушку:
– Не теряйте надежды. Он-то доведет дело до конца. Еще не было случая, чтобы мы потерпели неудачу.
И бросился бегом вдогонку.
ХЕРЛОК ШОЛМС ПРОТИВ АРСЕНА ЛЮПЕНА!
На эти слова, написанные огромными черными буквами, они натолкнулись с первых же шагов. Друзья подошли поближе и увидели целую вереницу людей, вышагивавших друг за другом. Каждый держал в руке по толстой железной палке, которыми они равномерно стучали по асфальту, а на спинах у них красовались огромные афиши с надписями:
«Матч между Херлоком Шолмсом и Арсеном Люпеном. Приезд английского чемпиона. Знаменитый сыщик тщится разгадать тайну истории на улице Мюрильо. Подробности читайте в „Эко де франс“.
Вильсон покачал головой:
– Вы только подумайте, Херлок, мы-то считали, что удастся сохранить инкогнито! Не удивлюсь, если на улице Мюрильо нас будут встречать гвардейцы или устроят прием с тостами и шампанским.
– Когда вы стараетесь казаться остроумным, то стоите целых двух помощников, – процедил сквозь зубы Шолмс.
Он приблизился к одному из газетчиков с явным намерением схватить того своими железными руками и вместе с плакатом стереть в порошок. Но возле них уже начала собираться толпа. Люди шутили и смеялись.
Подавив дикий приступ бешенства, он спросил:
– Когда вас наняли?
