Встав передо мной, девушка, пристально смотря мне в глаза, спросила:
– Еще там, у бункера, ты знал про это место?
Подобрав с земли несколько осколков костей и обугленную пуговицу, я покатал останки в ладонях и понюхал. Свежие кости, которым меньше пяти часов, имеют более резкий запах. Устроившие этот бардак, несомненно, были тут еще три часа тому назад.
Подняв глаза на девушку, я коротко ответил:
– Догадывался. Но следы могут рассказать не все.
Маска мешала увидеть всю гамму эмоций на лице Ксении, а голос она сумела сделать совершенно ровным. И по тому, как подрагивали ее плечи, я понял, каких усилий ей это стоило.
– Перед главной битвой военный вождь отряда Ждущих устраивает жертвоприношение. Это обязательно должны быть аборигены с оружием, не меньше трех и не больше двадцати.
– А что же про холод? Ты говорила, что они в такую погоду не нападают.
Репликант с силой поддала ногой по пирамиде, отчего связки из жил не выдержали и все сооружение завалилось набок. Затем она принялась топтать загадочные символы, выжженные на земле, и вдруг зло ответила:
– Не знаю!.. Ритуал проводят перед главной битвой, а на нас не напали. Я не знаю, что тут случилось, Ступающий!
Она ринулась к краю оврага, чтобы выбраться наверх. В следующий миг я сделал то, чего от себя никак не ожидал. Быстро шагнув ей навстречу, я поймал девушку за плечо и, привлекая к себе, крепко обнял. Она было дернулась, потом еще и еще раз, пытаясь освободиться.
Но я держал крепко и, немного неуклюже прижав ее голову к плечу, сказал:
– Нам всем есть что предъявить мохноногим убийцам… Ксения. Соберись, если хочешь поквитаться.
С последним словом я разжал руки и выпустил ошеломленную девушку. Отбежав на три шага назад, Ксения, тяжело дыша, ошеломленно смотрела на меня. В воздухе повисло неловкое молчание.
– Черт, Василеф!.. Это настоящее дикарское капище!
Наше объяснение прервал появившийся у края оврага Энке. Немец спустился вниз по отлогому склону, поднимая фонтанчики пыли и хрустя галькой. Лейтенант некоторое время ходил кругами вокруг обрушенной пирамиды, подобрал несколько осколков костей и тут же бросил их обратно. Мы с репликантом молча переглянулись, как бы мысленно решив оставить объяснения на потом.
Незаметно сделав девушке жест молчать, я подошел к немцу и, не дожидаясь вопроса, объяснил:
– Это капище сектантов «Братства Обелиска», мне приходилось видеть такое раньше в Припяти.
Энке замер на месте, а потом, сняв свои модные очки с оранжевыми стеклами, с удивлением уставился на меня, словно увидел нечто диковинное:
– Вы были в запретном городе, Василеф?! Когда?!
– Давно, еще до Исхода. Мой отряд проводил разведку, там я видел такие же пирамиды.
– Но зачем сектанты пришли сюда?!
– Думаю, что ни вы, ни я не хотим этого выяснять, господин лейтенант.
Энке еще раз обвел заинтересованным взглядом все вокруг и, потянувшись к боковому карману брюк, извлек оттуда маленький цифровой фотоаппарат. Затем, сделав несколько снимков капища с разных позиций, он снова заговорил. В голосе наемника звучали неподдельный страх и волнение:
– Пусть так. Действительно, причуды местных сумасшедших меня не касаются. Что вам удалось выяснить?
Своей цели мне, благодаря паукам, удалось добиться в кратчайшие сроки. Раз пришельцы идут за обозом, то лучше всего будет отделиться и двинуть к Развилке своим ходом.
Но для этого мне нужен был Энке и пара лошадей, поэтому я стал говорить негромким, проникновенным голосом, глядя немцу прямо в блестящие от возбуждения глаза:
– Сектанты захватили бандитов врасплох, потом разграбили блокпост и двинули на юго-восток. Тут они совершили свой ритуал, принеся пленников в жертву Обелиску.
– Дикость какая!
– У каждого своя вера, господин Энке. Вы делаете пожертвования в евро, а местные режут головы и строят из костей жертв пагоды.
Возбуждение постепенно покинуло лейтенанта, но страх остался. Энке замер на месте, став непроизвольно крутить головой и теребить рукоятку автомата, висящего на ременной петле у бедра. Охрипшим от волнения голосом он спросил:
– Куда они направились отсюда?
И это был главный вопрос дня. Правду говорить точно нельзя, но и отправлять столько людей на верную смерть тоже не годится.
Поэтому я лишь указал примерное направление:
– Следы ведут на юго-запад. Десять человек, одна повозка и пара верховых лошадей.
– Но ведь там ничего нет, только степь!
– Поправочка, господин Энке. Там нет ничего, о чем известно всем. Сектанты никогда не забредают на чужую территорию просто так.
Мои слова настолько поразили воображение лейтенанта, что немец еще некоторое время продолжал ходить среди обугленных останков и щелкать цифровиком.
Минут через пять он спрятал фотоаппарат, а затем, тщательно выговаривая каждое слово, обратился ко мне:
– Вы непростой человек, Василеф. Не будь вас, мы непременно вляпались бы в какую-то неприятность, я это чувствую. Я обещал отблагодарить вас, мое слово твердо. Так что вы хотите за помощь?
Пряча невольно набежавшую улыбку, я двинул свою просьбу, от которой зависел успех в нашей гонке с быстро убывающим временем:
– Двое ваших людей с лошадьми. До Развилки уже совсем близко, и нам хотелось бы побыстрее добраться до дома. Ваши люди подбросят нас к заставе у Сухого ручья, а оттуда вернутся назад к обозу.
Теперь все зависело от того, насколько серьезно он воспринял мои слова. На самом деле след повозки и верховых терялся. За холмами только голая степь, где след исчезает значительно быстрее. Поэтому точно сказать, куда направились бандиты, я не возьмусь. Но пауки следят за обозом, значит, нам непременно нужно затеряться. Пускай идут за державниками, повторно напасть на хорошо вооруженных людей пауки уже вряд ли решатся. А если даже и нападут, то нас там уже не будет.
Энке еще некоторое время задумчиво осматривал место жертвоприношения. Листал какие-то записи в своем ПДА. Я не стал его торопить, пусть переваривает. Взобравшись наверх по довольно крутому склону, цепляясь за крепко вросший кустарник, подошел к стоявшей в задумчивости девушке. Ксения неотрывно смотрела на капище, словно завороженная. Обернувшись на звук моих шагов, она слегка кивнула, показывая, что перебранки больше не будет. Мне не давала покоя та смесь гнева и страха, с которой репликант реагировала на увиденное. Словно она была свидетелем чего-то похожего, но переживание это носило глубокий личностный оттенок.
Подойдя ближе, я спросил:
– Кто-то из близких попал к паукам в плен?
Плечи Ксении, все так же стоявшей ко мне спиной, передернулись, девушка, медленно кивнув, охрипшим голосом добавила:
– Двое старших братьев и отец.
– Мстить – это как утолять жажду соленой водой. Сколько бы ни выпил, в горле все так же сухо. Но как не пить, если кругом только песок и целый океан соленой, горькой воды!
Девушка обернулась, в смотровых прорезях маски ее серые глаза блестели. Я с удивлением понял, что иномирянка плачет или, вернее, еле сдерживает слезы. Черт, как же трудно понять, игра это или все же настоящее:
Ксения, чуть помедлив, спросила:
– Ступающий, ты воин, ты терял близких и друзей. Как тебе живется с этим?
– Трудно. Но пока есть с кем воевать и пока за мной и рядом идут друзья, все не так паршиво, как могло бы быть.
Ответ вырвался непроизвольно, сам собой. Вдруг в нескольких словах мне удалось выразить весь смысл того, что уже восемь долгих месяцев заставляет просыпаться и вставать с кровати. Мы стояли так некоторое время, пока впереди у холма я не увидел две быстро приближающиеся к оврагу фигуры. Минуту спустя удалось различить, что это всадники. Вынув монокуляр, я присмотрелся внимательнее и невольно улыбнулся так, что в мимолетно брошенном на меня взгляде Ксении различил тень легкой паники. Смех и приятное выражение лица не мой конек, что тут поделаешь? Спрятав оптику, я легонько подтолкнул девушку к тропинке, ведущей в обход оврага. Похоже, что Энке решил все же принять мое предложение. Девушка, недоуменно оглядываясь, пошла вперед.