Вообще убийцы попадаются и «жалостливые». Так Паша Сергеев всегда смотрит исподлобья, но считает себя добродушным человеком. Убивал Паша топором, но бил по голове жертвы не острием, а обухом. На вопрос, почему так, Паша хмурился и отвечал – «жалел». Жалел Паша до такой степени, что от бедной жертвы кусками летели осколки черепа, а мозги брызгали по стенам. Самого Пашу нашли на месте преступления объятым пьяным сном, с прилипшим к щеке обломком черепа.

Вы скажете – ну куда их выпускать, таких подонков и сильно ошибетесь. Многие из них совершают подобные преступления по болезни, а в здоровом состоянии и котенка не обидят. Правильно подобранное лечение и такой больной становится нормальным, трудоспособным членом общества, вспоминая болезнь и преступление, как страшный сон. Они, отойдя, действительно бывают ошарашены и сильно переживают за содеянное.

А, кроме того, наибольший процент обитателей дурдома составляют люди, совершившие незначительные преступления – украденная банка с вареньем или мешок комбикорма, подожженный стог сена и пьяные угрозы жене – вот истинное лицо спецотделения.

Время к осени и начали появляться первые «тубики». Заболел туберкулезом черный как негр башкир Зайнетдинов. Он и на воле страдал легочными заболеваниями, а спец доконал его. Сидит Зайнетдинов за оплеуху, отвешенную ухогорлоносу на приеме. После обнаружения у него палочек Коха го сразу же переводят в изолятор, в 11 палату и он с хмурым видом ожидает отправки в 16 туберкулезное отделение. Многие завидуют – сорвался на общий режим. Осень, вся в дождях и туманах проходит незаметно. Время тянется как резина, но я убиваю его чтением книг, общением и бесконечными «тусовками» по коридору.

Наступает зима, и, однажды ко мне подходит реабилитолог нашего отделения Лилия Альтаповна.

- Не хочешь поучаствовать в новогоднем вечере? Мне сказали у тебя хороший голос, может споешь что-нибудь?

Я соглашаюсь и иду за ней в ее кабинет. Работает она в кабинете, заставленном электрическими швейными машинками и железными станками для производства обивочных гвоздей. Здесь располагаются швейный и гвоздильный «цеха» отделения. Цеха – это громко сказано – четыре допотопных швейных машинки без иголок и три гвоздильных агрегата, два из которых выдают только брак.

Я осматриваюсь. На двух швейных машинах работают больные, которые по готовым раскройкам шьют больничные пижамы и рубахи, один разглаживает уже готовые пижамы допотопным утюгом. В углу, где расположены гвоздильные агрегаты тоже своим ходом нешатко - невалко идет работа. Двое надевают на гвозди шайбы, а третий, работая на единственном рабочем станке, опрессовывает их декоративными шляпками.

За этот свой труд больные даже получают деньги. За беспрерывную, каждодневную работу с 9 утра и до 4-5 вечера, с перерывом на обед, вы получите товара на 50, а если будете трудиться ударно, то и на 80 рублей в месяц! И это во времена, когда пачка более-менее приличных сигарет стоила 20 рублей, а какая-то баночка шпротов – 40! Можно купить на всю месячную зарплату палку дешевой соевой колбасы и «опрокинуть» ее грамм за 100-150 дешевого чая. Я уже нашел контакт со многими санитарками, и больные подходят ко мне с «товаром», чтобы я «сдал» его за чай. С этого я что-то имею и недостатка в чае больше не испытываю.

От одной машинки слышится треск. «Портной» с матьками встает и выходит – сломалась игла, а новую достать негде. Из-за крохотного кусочка металла человек надолго остается без работы.

Возле окна сидят двое и, тихо переговариваясь, орудуют ручными иглами. Они шьют шкатулки из открыток и отмытой рентгеновской пленки. Эти шкатулки, популярные в 60-е годы прошлого века шьют в психушках и поныне. Этот несложный «ширпотреб» имеет даже определенный сбыт – кое-кто из санитарок или медсестер берет шкатулку-другую за пачку чая. Вообще чай на спецу – самая твердая валюта, все цены высчитываются в нем. Евро и доллар отдыхают. Чай – вот местная ценность и кто имеет его в достатке, тот и заказывает музыку. Поняв это, я потому и связался с куплей-продажей товара. Это сильно облегчает мне жизнь, и будет облегчать ее в дальнейшем. Обладание чаем вызывает здесь такое же уважение и зависть, как обладание крупной суммой денег на воле.

Реабилитолог словно невзначай спрашивает, не умею ли я рисовать. Я устал от рисования в тюрьме, но, помня свою художественную школу, записанную в деле, и понимаю, что и здесь от меня не отвяжутся и мне придется поработать во славу искусства.

Нужно нарисовать плакат на ватмане формата А1 на новогоднюю тематику, и я быстро накидываю карандашом эскиз. Дед Мороз и Снегурочка как живые. Лилия Альтаповна удивляется и вручает мне коробку с красками, но я раскрашиваю ватман карандашами – краски – это пробел в моем художественном образовании.

Мой первый плакат проходит на ура, и я теперь буду заниматься рисованием постоянно. Вскоре слух разойдется, и вся художественно-оформительская работа в отделении ляжет на мои плечи, да и из других отделений время от времени мне будут приносить заказы. Я буду рисовать открытки, подписывать поздравления и мое благосостояние еще улучшится – за каждый плакат, кроме обеспечения карандашами, красками и гелевыми ручками мне давали пачку-другую чая и пару пачек сигарет, а, кроме того, мне доставляло удовольствие вечером или ночью уйти в столовую и рисовать в полном одиночестве. Эта работа дает мне большую практику и в дальнейшем, когда я выйду на свободу, она в трудные времена поможет мне с трудоустройством.

Нарисовав плакат и получив причитающееся, я тут же договариваюсь с Лилей о продаже палки колбасы и двух плиток шоколада. Чай она принесет завтра и передаст мне в обмен на продукты. Так я кроме всего прочего нахожу новую дорогу по добыче чая. Лиля в свою очередь уговаривает меня играть Деда Мороза на утреннике.

Вечером в отделении случаются сразу два происшествия. Малайка и Кашап бегут из форточки в 8 палате, бегут в лютый 35˚ мороз, бегут в одних носках. Обмороженных их привезут менты только глубокой ночью.

А у нас развлечение – в наблюдательной палате зачумил Мишолда (Ромка Мишаков). Он «сделал» из радиоприемника «рацию» и скачет с ней по койкам и подоконникам, крича в динамик радиоприемника:

- Вызываете двенадцатый отдел, срочно вызывайте двенадцатый отел! Я им все объясню!

Мы заходим впятером и с трудом укладываем «агента 007» на вязки. Он продолжает нести ахинею, пока не получает от медсестры по вене укол феназепама. После укола он успокаивается, и что-то шепча, засыпает. Мишолда катается по психушкам уже девять лет – побывал и в Казани и на Владивостокской, катается по жестокой, но и смехотворной статье. Будучи четырнадцатилетним парнишкой, он посадил в алюминиевую флягу свою собаку и сунул туда провода из розетки. Собака долго дергалась, выла и, наконец, умерла. Сосед-ветеринар, опешив от такого, подал заявление в милицию и Мишолду осудили по статье «жестокое обращение с животными» и закрыли на спецстационар, где у него и окончательно съехала крыша. Отсюда выхода ему уже нет – он регулярно болеет и бывает на вязках.

А в отделении царит предвкушение новогоднего праздника – самого главного праздника у зэков, как больных, так и здоровых.

Все палаты облеплены снежинками, натянуты нити с ватой, изображающие снег. На окнах тоже снежинки, кроме четырнадцатой, где Мишолда изобразил на стеклах акварельными красками невообразимых чудовищ, которые должны были изображать новогодних зайчиков, щенков и т.д.

В передачной накапливаются передачки – это все готовится к Новому Году, когда всю ночь будет работать телевизор, в палатах будет гореть свет, и никто не будет спать до утра. Это единственная ночь на спецу, когда нет почти никакого режима. Даже чай можно в эту ночь заварить, если постараться, конечно.

Я расхаживаю по палате и учу слова Деда Мороза, как в отделение залетают менты и охранники, заходит рассерженный Алексей Иванович. Повальный шмон по случаю побега. Все отделение выводят на коридор, а в палатах привычно работают менты. Перевернуто все, все, что накоплено на Новый 2003 год, все перекочевало в мешки к ментам – чай, сигареты, плитки шоколада. Больше этого ничего мы не увидим.