Она наконец выключила плиту и стала раскладывать еду на тарелки.

– Ну, долго тебя еще ждать? – спросила Лена, осторожно усаживаясь на стул и глядя на дверь.

Из темного проема бесшумно выскользнуло маленькое существо. Роста в нем было меньше метра, все покрыто серой шерстью, и только лицо, очень похожее на человеческое, оставалось гладким. Уши круглые и большие, как у Чебурашки, постоянно двигались. А на талии был застегнут кожаный ремень, на котором висели нож и какие-то футлярчики. Собственно, это и была вся одежда странного существа.

– Познакомьтесь, – сказала Лена. – Это Алексей, друг Рафика. А это Зоя, наша домовая – она девочка.

Я обалдело произнес: «Очень приятно» – и пожал протянутую мне маленькую лапку. В этот момент я совершенно точно понял, что ей тоже очень приятно и она хочет, чтобы я помог ей влезть на стул, хотя вслух ничего не прозвучало. Наклонившись, я подсадил ее.

Зоя деловито взяла стакан и выжидательно уставилась на меня.

– Наливай, чего уж там, – сказала Лена. – Ей можно, только в пропорции с весом. Она ведь не маленькая, по нашим меркам – взрослая женщина, давно пора рожать.

Домовая фыркнула, и опять стало ясно, что шутки она понимает, но не наше человечье дело лезть в ее дела.

– А мне нельзя, я себе водички, – наливая из кувшина, сказала Лена.

Мы чокнулись и выпили. Зоя ела очень аккуратно, пользуясь маленькой вилкой, сделанной под ее руку, и совсем не маленьким ножом.

– Они не говорят, но прекрасно общаются, а если что-то сказать надо таким тупым, как мы, то руками, как глухонемые, объясняются. Только они этого не любят, – пояснила Лена, умильно поглядывая на Зою. – Вот она и есть настоящая хозяйка. За всем присмотрит, все сделает, починит или скажет, где проблема, если сама не может. Чужим показываться не любит, но лучше любой собаки охраняет. Она как-то видит намерения, и если уж ей человек не понравился, значит, точно что-то с ним не в порядке. И совсем они не так безобидны, как кажется с виду. Могут и убить опасного чужака. Есть у них свои способы.

Подвинув ко мне хлебницу, Лена продолжила:

– Дом и люди в нем проживающие – это их, домовых, собственность. Да, да, именно так. Поэтому защищать свою территорию и своих почесывателей они будут до последней капли крови. Им очень нравится, когда их причесывают. Когда собираются на собственные посиделки – долго и старательно работают гребешком. Наша Зоя, хоть и вредная, но член семьи, ничего не поделаешь, приходится считаться с ее мнением. А вот нового жильца может и отказаться принять.

Зоя довольно улыбнулась и погладила ее по руке.

– И что, в каждом доме домовые живут?

– Нет, они сами выбирают, где и с кем им жить. Рожают не часто, так что в Городе их почти нет, а в многоквартирных домах вообще не селятся. Пару лет маленькие живут с матерью, а потом перебираются в другой дом. Причем очень придирчиво выбирают новое место жительства. Сами ходят посмотреть на хозяев, других домовых спрашивают. Зато если уж поселятся, никаких проблем с хозяйством – с утра до вечера пашут как заведенные, и ничего им не надо, кроме кормежки и ласки.

Домовая между тем хлопнула третью стограммовку, закусила огурцом и, похлопав меня по плечу, мягко спрыгнула на пол и без прощания удалилась.

– Есть у нас тут один профессор, зоолог с Земли, большой энтузиаст изучения пограничной фауны, – понизив голос, сказала Лена. – Он на домовых слегка сдвинулся и все мечтает о них побольше узнать. А они с ним принципиально общаться не желают. Как появляется, так они моментально исчезают, фиг найдешь. Был бы опасный, давно бы заработал нож под ребра, но они его не трогают, просто прячутся. – И уже нормальным голосом продолжила: – Так он говорит, что домовые положительными эмоциями питаются, а потому всяких скандалистов и алкашей не переносят. Только таких теоретиков у нас полным полно, и никто толком не знает про домовых. А кушают они совсем не воздух, мисочкой с молоком не отделаешься, иногда и выпить не против…

– Спасибо, – отвалившись от стола и чувствуя приятную тяжесть в желудке, поблагодарил я.

– Но-но, – погрозила она пальцем. – Ты, Леха, у нас не гость, а хороший друг. Поэтому простым «спасибо» не отделаешься, собирай посуду, вымоешь ее, а я посижу.

– Так без проблем, – кивнул я и встал. – Это я привычный, могу еще чего по хозяйству.

– По хозяйству – это мы завтра. Сегодня пойдешь, выспишься, у нас еще и сдвиг по времени с Землей, так что отдохнешь. Завтра начну тебя эксплуатировать. Как коня запрягают в телегу, знаешь?

– Нет. Я городской, – ставя тарелки в раковину, ответил я. – Вот машину чинить и ездить, другое дело.

– Будет тебе и машина в починку – это я обеспечу. А как с лошадью обращаться тебе Зоя покажет. Лошадь здесь главный транспорт. Никаких дорог, а по старым вообще лучше не ходить, неизвестно куда заведут. Поедем завтра в Форт к Борису, мы ему много чего заказывали. И заедем по дороге к Художнице. Надо ей помочь, а то она сама попрется ящики таскать. Совершенно не приспособленная к деревенской жизни, но упрямая ужасно.

– Художница – эта та, кто стены изрисовала? Выходит, что Штурман не твоя фамилия?

– Не-а. Здесь фамилии редко в ходу. Обычно клеят прозвище. Иной раз так назовут – человек не знает, как отмыться. А Штурман я потому, что прокладываю правильный курс. Вот, – погладив живот, сообщила она, – из-за этого в последнее время никуда из поселка не отлучаюсь. И моментально Лях навернулся. Нарвались на гопников, которые поджидали рейдеров с границы, чтобы поживиться. Выстрелят из засады, Вещи по мешкам, и уйдут в Город, потом попробуй докажи: сами они что нашли или у убитых взяли. Самые гадкие людишки. В рейды ходить ссут, а людей не жалеют. Таких, если поймают, сразу без разговоров кончают, но всегда находятся сильно умные, готовые рискнуть за большие деньги.

– А что такое эти ваши Вещи?

– Это легко. Вот в нижний ящик загляни.

Я открыл дверцу под мойкой. Кроме ведра с косо прилепленной бумажкой, на которой синей краской было написано «Мусор», там ничего не было.

– Вот оно самое. Доставай, только осторожно, оно тяжелое.

Я взялся за дужку и, вытянув ведро наружу, поставил на пол. Оно действительно оказалось неожиданно тяжелым, как будто набитым до краев, хотя ничего в нем не было.

– А теперь смотри внимательно.

Она взяла со стола огрызок огурца, демонстративно подмигнула и картинно медленно кинула в ведро. Кусок упал в ведро и исчез. Я уставился на него и, сообразив, быстро полез рукой внутрь. Ведро пустое, но рука неожиданно провалилась ниже пола сквозь дно.

– Глубоко не лазь, – насмешливо сказала Лена, – там все-таки не брильянты, а разные объедки.

Я поспешно вытащил руку.

– Молодец, догадался. Эта и есть Вещь. Называется «Фляга». Можно внутрь положить что угодно, и будет храниться вечно, не портясь и не разлагаясь. Нальешь молочка из-под коровы – и через десять лет оно свежее. Форма у них бывает самая разная, но всего три вида. Дело в том, что вложить внутрь можно до определенного предела. Двадцать килограммов, сто и двести. То есть на самом деле не совсем так, но приблизительно. Чем больше вложил, тем скорее цвет изменится. Видишь, сейчас светло-серый. Когда «Фляга» пустая – белый, когда полная – черный.

– Так это, наверное, больших денег стоит?

– Не так чтобы очень, их достаточно много, но стоит. Восемь тысяч, восемнадцать или двадцать пять – в зависимости от размера. В качестве мусорного ведра только в таком доме, как наш, где рейдеры живут, стоять может. Но это средняя цена. Если вид у «Фляги» удачный, можно и больше получить. А то попадается такой, как трубка – диаметром пять сантиметров и длиной в три метра, – на что приспособить никто не знает. Изменить форму «Фляги» нельзя, если слишком стараться, просто расколется. На горлышке у нее всегда резьба, и крышкой закрывается.

Лена поискала глазами вокруг.

– Ну, что у меня еще под рукой имеется? А! Вон рядом со стаканами стоит железная коробочка. Взял… теперь поднимаешь крышку…