– Я тебе объяснить не смогу, очень много специфических терминов из профессионального языка пауков. Он сильно отличается от разговорного. И многое надо показывать при слиянии, когда учитель демонстрирует на практике. Можно ошибиться даже при наличии большого опыта. Вот когда эмбрион уже есть, тогда проблем никаких. Точно скажу, что из него получится. На седьмом месяце уже можно понять даже, будет ли он иметь особые способности или нет. А оборотень или человек – сразу видно по двойной тени. Да знаю я, что ты не всегда различаешь, и не понимаю, как это может быть. Либо оно есть, либо нет. А ты очень странный тип. – Она снова засмеялась. – И этим ты мне интересен, с тобой не скучно. Надоели предсказуемые мужики…

Я, мысленно, в очередной раз плюнул и уставился вперед на дорогу. Вот меньше всего мне хотелось вспоминать Темного Стрелка.

Это был мой первый выход в свет. За полгода я прибавил в весе несколько килограммов, и только за счет мускулов. Старик с Койот взялись за меня всерьез уже на следующее утро. Раньше я просто не понимал, что такое интенсивные тренировки. Воспоминания о курсе молодого бойца в разведбате, где я служил который считается тяжелым испытанием, теперь вызывали только нервный смех. Если бы не способность восстанавливаться, избавляющая от постоянной боли в мышцах и во всем теле, я бы наверняка лег и помер. Любой оборотень, даже в человеческом виде, был сильнее меня от рождения. Они добивались, чтобы я мог выступать на равных только за счет силы.

Но им было мало физических упражнений, обучения владению оружием, используемого оборотнями, а это все больше были клинки разных видов, копье и лук со стрелами. Старик еще учил превращаться в разных зверей, грузя длинными лекциями по анатомии, физиологии и еще куче разных наук.

Чтобы легче было понять, что делать, мне был продемонстрирован способ, который пауки называли «слиянием разума». Оба входили в транс, а потом он подключался к моему разуму. Теперь я мог присутствовать гостем в теле Старика и наблюдать за ним изнутри. Как потом я совершенно случайно выяснил, способ этот довольно опасный, потому что при определенном умении давал возможность более сильному читать не только память и чувства, но и мысли слабого. Были способы защиты, но это требовало длительного обучения закрываться и не давало гарантий. Более сильный все равно мог при желании проломить щиты. Зато теперь они оба, и он, и Койот, были убеждены в наличии у меня каких-то магических способностей, хотя и невысоких, и регулярно мучили, пытаясь добиться результата. Без этого соединение разумов вообще невозможно, утверждали пауки.

Начинали с простейших вещей вроде удлинения ногтей и превращения их в острые когти, но постепенно программа все усложнялась, и к началу поездки я уже умел превращаться в примата, в племени которых Старик жил. Сколько я ни копался в своей безотказной памяти, ничего такого на Земле не водилось. После первого успеха я довольно быстро сумел перекинуться в волка и ягуара. Тут уж Старик помочь ничем не мог, но один раз добившись успеха, – второй раз много легче. Основные приемы и правила были уже знакомы. А в охране у Старика были и те, и другие. Можно изучать на практике.

Методы обучения были крайне оригинальными. Так, включение быстрого режима работы мозга было достигнуто элементарным ударом в челюсть, от которого я улетел в ближайшие кусты. Зато режим драки включился моментально и без моего малейшего сознательного участия, и в дальнейшем проблем с ним не было. Постоянное ожидание очередного пинка резко обостряет восприимчивость.

Втайне я изрядно гордился своими достижениями и с ужасом думал, что Старик добивается, чтобы я мог и в остальных оборотней превратиться. Таких было не меньше пары десятков, начиная с лисы и кончая медведем. Конца издевательствам было не видно, а Старик гнал все быстрее и быстрее.

А вот Койот все больше учила жизни на равнинах. Что можно и что делать нельзя. Вся жизнь оборотней подчинена строгим законам, дополненным еще и столетними традициями. Если традиции еще можно было нарушить, хотя и с оглядкой на общественное мнение, то закон ни при каких обстоятельствах. Некоторые, вроде запретов бросить товарища или убийства детей, вполне понятны и вопросов не вызывали. Другие, вроде того, что обязательно спрашивать мнение паука по поводу женитьбы, энтузиазма не вызывали, но знать их необходимо. Времени на личную жизнь, даже если она у меня была, не оставалось вообще. Даже спал я не больше трех-четырех часов в день, и это еще считалось наглостью с моей стороны.

Нормальный оборотень садился на коня, как только мог ходить. Лошадь – это не просто средство передвижения, еще и признак зажиточности, здесь даже стоимость любой Вещи высчитывали в лошадях. А учиться пользоваться оружием начинали с очень юного возраста. Стать равным за год – это была очень странная мысль, но добивались от меня этого сурово.

Зачем была нужна эта поездка, я не очень понимал, но уже привык подобные вопросы не задавать. Как только речь заходила о племенной политике, мотивах пауков и моем будущем, Старик моментально глох и грузил меня новым, еще более тяжелым заданием. Койот разводила руками и просила не спрашивать то, о чем она не имеет права говорить. Впрочем, даже без их ответов по отдельным обмолвкам и чужим разговорам не трудно было понять, что в среде пауков имеются разногласия и на меня смотрят косо. А заодно и на моих учителей.

В последний месяц мы объезжали рощи приматов в сопровождении десятка охранников. Собственно, статус пауков был странным. Они впрямую никогда не участвовали в боевых действиях племен на равнинах. Махать холодным оружием считалось ниже их достоинства, а напасть на паука было крайне неприличным поведением для остальных. Тем не менее чем выше звание и положение паука, тем больше вероятность, что у него есть свои воины. Вполне могло случиться, что одного из пауков втихую пристукнут и скажут, что так и было. Вот они и подстраховывались. А живя так долго, как мой Старик, можно было обзавестись огромной кучей детей, родственников и просто чем-то обязанных.

В рощах Старик знакомил местное начальство и простых оборотней со мной и загонял под лавку своим авторитетом всех желающих сказать «фэ» в мою и, соответственно, его, раз уж он взял меня в ученики, сторону.

Это была первая роща другого племени на нашем пути, и напряжение, висящее в воздухе, можно было не только унюхать, но и потрогать.

– Зачем ты притащил его сюда, Старик? – вставая с земли и загораживая дорогу, спросил могучий воин со шрамом на щеке.

Оборотни все ростом не меньше двух метров и с неплохой мускулатурой, но этот казался идеальной моделью для Конана-варвара или Ильи Муромца, с корнем вырывающего деревья. Голос его мало похож на человеческий. Это скорее рычание.

– Он не наш и никогда им не будет. Это не оборотень, а вообще неизвестно кто. Сегодня он человек, вчера был примат, а завтра захочет стать волком? Он не из нашего Народа, и то, что его не убили сразу, плохо говорит о приматах. Но это их дело – кого считать себе равным. А здесь, у волков, решаю я. И я отказываю ему в праве войти в нашу рощу.

Несколько десятков оборотней в человеческом теле, торчавшие рядом и составлявшие охрану Старика, заметно напряглись и взялись за оружие, кидая друг на друга настороженные взгляды.

– Ты оскорбляешь меня, Темный Стрелок? – прошипел Старик. Многие невольно поежились и постарались отодвинуться от него подальше. Репутация у Старика еще та, связываться боялись.

– Я уважаю тебя, – пророкотал голос. – Ты всегда вел Народ и свое племя по правильной дороге. Нарушитель традиции не мог избежать наказания. Нарушитель закона – смерти. Но ты паук, а я военный вождь волков. Мое право решать, кто здесь может находиться, а кто нет. Он, – вытянутый палец указал на меня, – нет.

Если бы это был другой паук, Старик бы его съел на месте без соли, но паук рода Волков очень благоразумно не показывался. А традиция есть традиция. Военный вождь вправе решать, с кем ему иметь дело, а с кем нет. Уступить, значит согласиться, что я не отношусь к Народу и мое место у параши, даром, что здесь их не бывает. Оборотни при всей их частичной человечности – это хищные животные, и кто из них самец-альфа, а кто просто мясо, начинают выяснять с детства, и относилось это ко всем видам. Я мог только делом доказать, что со мной стоит считаться. Выбора, как всегда, не было. Я шагнул вперед: