Мы молчали. Изредка нас останавливали патрули, но Эдит имела пропуск за подписью Гусскенда, и мы задерживались не более чем на минуту. Машину несколько раз сильно тряхнуло на исковерканной автостраде, и еще через минуту она резко повернула вправо.

— Едем в переулок к кирхе на холме, помните по карте, — тихо произнесла Эдит. — Я не оставлю машину на шоссе, чтобы в случае непредвиденных обстоятельств нас не задержали. От кирхи ведет другая дорога — мимо кладбища.

Эдит отворила дверцу и вышла. Мы последовали за ней. За себя я не боялся. Мне не раз приходилось снимать часовых, мои товарищи тоже имели немалый опыт. Но все же нервный холодок, так хорошо знакомый тем, кто когда-либо шел на опасное, хотя и знакомое дело, пробегал по спине.

Открыв своим ключом калитку в ограде, Эдит жестом приказала нам прижаться к стене. С глухим рычанием, огромными прыжками к нам приближались два черных пса. Я узнал в них специально выведенную немцами породу — помесь дога с немецкой овчаркой. “Черные волки” — так называли гитлеровцы этих собак.

Негромко назвав собак по именам, Эдит бросила им что-то. Послышался хруст и чавканье.

— Стой! Кто? — раздалось одновременно с двух сторон.

К нам бежали два человека с автоматами в руках. Мы стояли в тени, оставаясь невидимыми, а Эдит смело вышла на освещенное место.

— Это вы, фрейлейн? — спросил подбежавший эсэсовец. — Просим прощения, но господин оберштурмбаннфюрер приказал никого не пускать. Даже вас.

— Как? Почему? Что случилось?! — воскликнула Эдит, делая шаг вперед. Теперь она стояла между нами и охранниками. Мы следили за каждым ее движением, нас не отвлекло даже то, что псы вдруг повалились наземь и молча скорчились в предсмертных судорогах.

— Он очень занят, фрейлейн. Сейчас к нему должен прибыть важный гость, — ответил эсэсовец.

— Кто? Наверное, женщина! — топнув ногой, воскликнула Эдит и вдруг коротко, резко свистнула. В одно мгновение мы очутились возле нее. Я схватил одного эсэсовца за голову, а маленький Володя Леонтьев вонзил ему в горло свой златоустинский нож. Виктор разделался с другим без оружия. Беззвучно, повинуясь жесту Эдит, мы устремились вперед, огибая виллу. Однако в следующую секунду она подняла руку.

Прижавшись к углу здания, мы увидели возле подъезда только что подъехавший автомобиль. Из него кто-то вышел. Второй человек, стоя на крыльце, встречал прибывшего. Мы не различали в свете луны лиц, но ясно видели, как прибывший и встречавший коротко о чем-то переговорили и скрылись за дверьми.

Выждав несколько минут, Эдит постучала. Отворил старый немец.

— Входите, господа, — обернулась она.

Мы вошли в небольшой освещенный холл. В то же мгновение на улице завыла сирена: в городе была объявлена тревога. Мы сбросили шинели, оправили мундиры и мельком огляделись. Лицо Эдит было спокойно и холодно. Мы встретились с нею глазами, и она улыбнулась. Не так, как Эдит Хеймнитц — дочь фашистского генерала, а нашей, родной, хорошей улыбкой.

Повинуясь знаку Эдит, мы поднялись по ступеням, покрытым толстым ковром. Стены холла были отделаны мрамором, с них смотрели крикливые, безвкусные картины модернистов, на площадке стояли вычурные золоченые кресла.

Эдит подбежала к двустворчатой двери и одним толчком распахнула ее. Два человека в глубине комнаты, стоявшие с бокалами в руках возле столика, заставленного бутылками, резко обернулись при нашем появлении. Один из них — полный, откормленный, с бульдожьим лицом, а второй…

О, я сразу, мгновенно узнал его, несмотря на всю необычайность встречи! Перед нами в элегантном коричневом костюме стоял мой старый знакомый — американский капитан Клифтон Брандт.

Эдит сделала шаг навстречу своему “жениху” и сказала:

— Позвольте представить вам, Ульрих, моих друзей. — И, обернувшись в нашу сторону, показала рукой на Владимира, который стоял ближе к ней.

И вот тут произошло то, чего никто из нас не мог предвидеть: Клифтон Брандт узнал меня. Я заметил, как лицо его мгновенно изменилось, вытянулось, глаза расширились, и он, вдохнув в себя воздух, словно собираясь прыгнуть в воду, крикнул:

— Вольф! Русские!.. Стреляйте!

Думаю, если бы Брандт увидел привидение, оно не произвело бы на него такого впечатления, как наше появление. Возглас его был столь неожиданным, что ни Эдит, ни мои товарищи, ни сам Вольф в первый момент ничего не поняли.

Дальше все совершилось мгновенно. Я бросился на Брандта, схватил его, но он успел выстрелить. Я почувствовал сильный удар в плечо и резкую боль. Брандт выскользнул из моих рук и опрометью кинулся к двери. Пока у меня происходила схватка с Брандтом, Виктор бросился на Вольфа и ударом кулака оглушил его. Володя поспешно запер дверь на ключ.

— Кто из вас опознан? Почему? — резко обратилась к нам Эдит.

— Опознали меня, — ответил я. — Человек, который в меня стрелял, — американец, мы знакомы с ним по Северу.

— Какая досада! — с горечью произнесла Эдит. — Немедленно уходить! Взять с собой Вольфа и уходить. Ничего не потеряно.

Мне наскоро сделали перевязку. На это было затрачено не больше пяти минут, но они приблизили дальнейшие события. Лишь только мы собрались идти, как снизу донесся многоголосый шум. Виктор подскочил к окну. Зазвенело разбитое толстое стекло, в комнату ворвался морозный воздух. Нас отделяла от сада решетка в виде острых копий, перевитых железными виноградными лозами. Виктор с бешеным усилием навалился на нее. Мы еще по дивизии знали его “фокусы” с железными прутьями, которые он вязал в узлы, и с надеждой смотрели на друга. Эдит, безмолвная, тоже смотрела на окно.

Уже загрохотали шаги по лестнице, когда Виктор обернулся, тяжело дыша:

— Готово. Можно пролезть.

— Леонтьев, прыгай первым, принимай Эдит и Воронова с Вольфом, — распорядился я.

— Отставить! — голос Эдит был резкий и жесткий. — Леонтьев — вперед! Примите Воронова и Вольфа. Я — последняя.

Володя подбежал к окну, протиснулся сквозь решетку и исчез в темноте. Виктор, схватив безжизненное тело Вольфа, протащил его за собой сквозь решетку и прыгнул вниз. Я глянул в окно: внизу, возле стены виднелись силуэты Воронова и Леонтьева. Вокруг — никого: враги были уверены, что мы в мышеловке, и заранее торжествовали.

В дверь бешено заколотили. Прогремела автоматная очередь, и вслед за ней раздался громкий голос Брандта:

— Эй, Александр! Сдавайтесь! Нас много, на окнах решетки, вам не уйти.

Эдит, повелительным жестом указывая мне на окно, достала из висевшей у нее на руке сумки пистолет и выстрелила в дверь. Чувствуя, что теряю последние силы, я протиснулся между прутьев и прыгнул вниз. Меня поддержал Виктор. Через секунду рядом с нами была и Эдит. Володя уже сидел в машине.

Девушка схватила меня за руку, и мы побежали к калитке. Воронов с Вольфом на плечах бежал впереди. Леонтьев подъехал и ждал нас.

Эдит последней вскочила в машину. Володя дал газ, мотор взревел, и мы помчались прочь от виллы “Эдит”.

Бомбежка загнала патрули в железобетонные бункеры, и “мерседес” беспрепятственно несся по улицам города. Небо во всех направлениях пересекали прозрачно-серебристые лучи прожекторов. Глядя на эти перебегающие лучи света, можно было подумать, что огромный спрут шарит по небу щупальцами. Повсюду вспыхивали взрывы зенитных снарядов, небо чертили разноцветные искорки трассирующих пуль. То в отдалении, то совсем близко раздавались взрывы тяжелых фугасных бомб.

Я полулежал рядом с Володей, а Виктор и Эдит сидели сзади. Под ногами у них лежал не пришедший в сознание Вольф.

Эдит наклонилась к своему “жениху”, взяла его руку и прощупала пульс.

— Здоровье подполковника драгоценно для нас, — с усмешкой заметила она.

— Куда ехать? — спросил Леонтьев.

— На Инстербургское шоссе.

Замелькали заводские корпуса, пригородные парки. Мы подъехали к развилке дорог и увидели шлагбаум и бункер заставы.

— В боковых карманах дверец — гранаты. В переднем ящике — дымовые шашки, — бросила Эдит.