Около часу дня он снова пошел гулять по торговому кварталу, где толпились продавцы, покупатели, грузчики. Несколько торговых судов, парусных и паровых, стоявших на якоре или у набережной, занимались погрузкой или разгрузкой товаров.

Здесь около трех часов дня к господину Егеру подошел человек, несомненно болгарин, если судить по костюму и довольно ярко выраженному национальному типу.

Они были явно знакомы, так как не казались удивленными встречей в этом городе, почти на краю Восточной Европы. Господин Егер ознакомил своего собеседника с различными пассажами из полученного письма. Тот, казалось, согласился с услышанным, и, когда они разошлись, господин Егер вновь повторил те же слова:

— Да! Пора!

В пять часов Илья Круш, о чьем пребывании в городе никто не знал, оказался на условленном месте, и господин Егер проводил его в гостиницу. В меню была икра, квашеная капуста, цыпленок со сладким перцем и, разумеется, венгерское вино. Илья Круш отдал должное всем блюдам, а господин Егер, несмотря на свою озабоченность, не отставал от него.

В девять часов они вместе вернулись на лодку, а на следующее утро довольно быстро поплыли вдоль болгарского берега.

В этих местах уже чувствовалось приближение Черного моря. Если бы Дунай шел прямо на восток, он смешался бы с солеными водами уже через сорок лье от Рущука. Но, следуя по сорок четвертой параллели вплоть до городка Чернаводэ, река вдруг резко поворачивает на север и течет далее вдоль молдавской границы. Только в Галаце она вновь заворачивает на восток и сохраняет это направление до самого устья.

На этом участке реки плавание довольно затруднительно, даже опасно, по крайней мере для барж. Тем не менее три из них, вышедшие из Вены одновременно с плоскодонкой, собирались, по-видимому, остановиться в Силистре, самом главном порту на молдавской границе. Они следовали вдоль болгарского берега, стараясь держаться как можно ближе к нему, чтобы быстро найти там убежище в случае ненастья.

Погода явно портилась. Большие косматые тучи, тянувшие за собой по воде огромные клочья тумана, надвигались с востока, напитываясь влагой близкого моря.

Илья Круш с тревогой поглядывал на небо. Он не боялся за свое хрупкое суденышко, поскольку знал, что всегда успеет пристать к берегу. Но плавание может затянуться и, кто знает, не понадобится ли больше времени на последние шестьсот километров, чем на две тысячи, преодоленные от Зигмарингена!

Однако в тот день, 9 июля, остановка не потребовалась, он причалил лишь тогда, когда вечернее солнце скрылось за горизонтом.

Ночь прошла без осложнений. Ветер ослабел на несколько часов, но дождь продолжал лить как из ведра. Пришлось несколько раз вычерпывать воду, скапливавшуюся на дне лодки. Но затем ветер задул с прежней силой, и на рассвете стало ясно, что погода не изменится к лучшему.

Илья Круш был вынужден отказаться от утренней рыбалки, волнение на реке было столь сильным, что он не мог как следует держать удочку.

В тот момент, когда плоскодонка снялась с якоря, три баржи были уже в пути и направлялись к противоположному берегу, где, без сомнения, плыть было легче, поскольку ветер сменился на северо-восточный.

Господин Егер, заметив их движение, попросил пересечь реку и проследовать за тремя баржами.

— Это самое разумное, что можно сделать, — с готовностью ответил Илья Круш и через час уже плыл вдоль валашского берега.

День выдался тяжелым как для барж, так и для нашего рыболова. Тем не менее около пяти часов пополудни они были уже напротив болгарского города Силистра. Этот главный город санджака, включающего всю восточную Болгарию и крепости Нижнего Дуная[119], — один из трех турецких плацдармов. В западной части города находится цитадель, окруженная очень высокой стеной. В Силистре проживают две тысячи душ. Здесь развита торговля шерстью, деревом, скотом, все это направляется в Валахию, а взамен оттуда поступают соль и пенька. Улочки здесь кривые и узкие, дома приземистые, никаких памятников архитектуры. Понятно, почему господин Егер не выразил желания посетить город. Впрочем, для этого пришлось бы вновь пересекать реку, поскольку Силистра, так же как и Рущук, находится на правом берегу. Господин Егер довольствовался тем, что прошелся взад-вперед вдоль берега мимо барж, бросивших неподалеку свои якоря.

На следующее утро в обычное время лодка отчалила. Однако стоит отметить, что две из трех барж направились в сторону Силистры, где они, несомненно, должны были разгрузиться.

Только одна, последняя, баржа, та, чей лоцман не раз доказывал свое профессиональное мастерство, продолжала плыть вниз по течению, несмотря на явное ухудшение погоды.

Плоскодонка пустилась в путь, держась как можно ближе к правому берегу.

Отметим лишь одно событие, а именно: утром к барже подошла лодка, отплывшая от маленькой болгарской деревушки. С лодки на баржу пересел один человек.

После полудня погода совсем испортилась: ветер стал таким сильным, а волны такими высокими, что Илья Круш решил прервать плавание.

— А что же будет делать баржа? — спросил господин Егер.

— Скорее всего то же, что и мы, — ответил Илья Круш. — Думаю, ее лоцман слишком опытен, чтобы продолжать путь в этих условиях. При таких волнах баржа может затонуть.

Илья Круш был прав, и, когда лодка уже стояла в маленькой бухточке под защитой мыса, баржа приблизилась к берегу, чтобы переждать в укрытии вплоть до того момента, когда затишье позволит ей плыть дальше.

Когда баржа отдала якорь, Илья Круш удивился и сказал господину Егеру:

— Лоцману стоило бы стать на якорь ближе к суше… Он не меньше чем в двадцати саженях от берега, это не очень надежно… Если он не сумеет закрепиться или якорь не удержит. Правда, здесь неглубоко, но, в конце концов, даже при полной загрузке осадка не должна быть больше трех-четырех футов. Он мог бы подойти ближе.

Однако лоцман и не подумал изменить место стоянки. Господин Егер разглядел, что человек, прибывший на баржу утром, и матросы на носу внимательно изучали обстановку. Но в итоге баржа осталась на месте.

Быстро спустилась ночь, темная, дождливая, безлунная. До восьми часов господин Егер прохаживался по берегу, несмотря на яростные порывы ветра. Но вскоре дождь пошел с удвоенной силой, и наблюдателю пришлось присоединиться к своему компаньону.

В половине девятого оба они уже вытянулись в рубке, тщательно укрывшись, но уснуть не могли, настолько бешеным стал шторм. А около двух часов ночи сквозь завывание бури послышались отчаянные крики.

Около восьми часов утра после ужасной ночи баржа, стоявшая близ правого берега, подняла якорь и пустилась в путь. На ее корме мужчина с помощью двух матросов держал в руках длинный рычаг руля. На носу еще три человека, и в том числе тот, что сел на баржу накануне, наблюдали за рекой.

Волнение ослабло, ветер, дувший с запада, начинал утихать. На небе, в стороне моря, виднелось несколько голубых просветов. Иногда их пронзали яркие лучи солнца.

С того места, где предыдущим вечером Илья Круш спрятался от бури, можно было разглядеть валашский берег и высившиеся на заднем плане горы.

Одинокая баржа продолжала свой путь по Дунаю. Еще до наступления вечера она должна была достигнуть поворота, после которого река течет на север, — это неподалеку от городка Чернаводэ, который соединяется небольшой железнодорожной веткой с черноморским портом Кюстендже[120].

А где же плоскодонка? Неужели ночью яростная волна настигла ее и разбила о берег?.. Неужели Илья Круш и господин Егер погибли почти в самом конце путешествия?..

Так или иначе, но лодки не было ни вблизи болгарского берега, ни вблизи валашского. Однако если Илья Круш и его компаньон сумели избежать гибели, то напрасно было бы искать того и другого на песчаном берегу или в деревне, около которой лодка стояла до самого утра.