– И вас тут всегда сопровождают?

Черный «опель» держался ярдах в тридцати позади них. Он не отставал и не набирал скорости. Впереди сидели двое бледных мужчин; машина шла с включенными фарами.

– Они охраняют нас. Такова официальная точка зрения. Вы, может быть, слыхали о нашем совещании у Зибкрона? – Они свернули направо, «опель» последовал за ни ми. – Посол буквально в ярости. А теперь они, конечно, могут говорить, что все это оправдано Ганновером: ни один англичанин якобы не может чувствовать себя в безопасности без охраны. Мы сами так вовсе не считаем. Однако после пятницы есть надежда избавиться от них. Как дела в Лондоне? Говорят, Стид-Эспри назначен в Лиму.

– Да. Мы все в восторге.

Появился желтый дорожный знак: до Бонна – шесть километров.

– Если не возражаете, мы объедем город по кольцевой дороге. Когда въезжаешь или выезжаешь, обычно возникают задержки из-за проверки пропусков и всяких формальностей.

– Я понял из ваших слов, что Карфельд не причиняет вам беспокойства.

– Мы все так говорим. Это один из обрядов здешней религии. Нас учат считать Карфельда чем-то вроде крапивницы, но вовсе не эпидемией. Вам придется к этому привыкнуть. Между прочим, у меня к вам поручение от Брэдфилда. Он просил передать, что, к сожалению, не имел возможности встретить вас сам, ему сейчас приходится нелегко.

– Больше он ничего не просил передать?

– Очень важно сразу установить, кто что знает. Брэдфилд полагает, что в этом вопросе у вас должна быть ясность. Крыша – так бы вы это назвали?

– Возможно.

– Об исчезновении нашего друга известно в общих чертах, – продолжал де Лилл тоном светской беседы. – Скрыть это было невозможно. К счастью, подвернулся Ганновер. И у нас возникла возможность кое-что подштопать на скорую руку. Официально Роули предоставил ему отпуск по семейным обстоятельствам. Никаких подробностей – только намек на какие-то личные неполадки, и все. Младший персонал может думать что угодно: нервный срыв, семейные неприятности, пусть сочиняют какие угодно слухи. Брэдфилд упомянул об этом на сегодняшнем совещании, мы все, конечно, поддерживаем эту версию. Что же до ваших функций…

– Да?

– Общая проверка соблюдения правил безопасности в нынешних чрезвычайных обстоятельствах. Как вам нравится такая версия? Нам она представляется убедительной.

– Вы его знали?

– Гартинга?

Ну да. Вы его знали?

– Мне кажется, – сказал де Лилл, останавливаясь у светофора, – что право надкусить пирог лучше предоставить Брэдфилду. Вы согласны? Ну, а какие новости о наших душках – лордах Йоркских?

– А кто они такие, черт бы их побрал?

– Ах, извините, – сказал де Лилл, искренне смутившись. – Мы здесь так называем кабинет министров. Прости те, как это глупо с моей стороны!

Они подъезжали к посольству. Когда они перестроились в левый ряд, чтобы пересечь осевую, черный «опель» медленно проскользнул мимо, как старая нянька, которая благополучно перевела своих питомцев через дорогу.

В холле посольства было тесно и шумно. Фельдъегери проталкивались сквозь толпу журналистов и полицейских. Железная решетка, выкрашенная в приметный оранжевый цвет, преграждала ход в подвал. Де Лилл быстро провел Тернера на первый этаж. Очевидно, кто-то уже позвонил с контрольного поста наверх, потому что Брэдфилд встретил их стоя.

– Роули, это Тернер, – представил его де Лилл таким тоном, словно хотел сказать, что он здесь ни при чем, и деликатно прикрыл за собой дверь.

Брэдфилд был хорошо сохранившийся мужчина, худощавый, узкокостный, спортивного сложения, и принадлежал к тому поколению, которое умеет обходиться очень малым количеством сна и целиком отдает себя делу. Однако напряжение последних дней проложило синие тени в уголках его век и окрасило кожу нездоровой бледностью. Он молча разглядывал Тернера: его парусиновую сумку, зажатую в тяжелом кулаке, видавший виды коричневый костюм, упрямое лицо без определенной классовой принадлежности. С минуту казалось, что Брэдфилда захлестнула волна неосознанного гнева, грозившая смыть его обычное спокойствие; казалось, что его эстетическое чувство сейчас восстанет против этого вопиюще неуместного пришельца, навязанного ему в такое трудное время. Из коридора до Тернера доносился приглушенный гул голосов, шум шагов, быстрый перестук пишущих машинок, пульсация машин в шифровальной.

– Спасибо, что приехали в такое неуютное время. Позвольте мне взять это. – Он взял у Тернера сумку и поло жил за стулом.

– Ух, и жарко здесь у вас, – сказал Тернер. Подойдя к окну, он оперся локтями о подоконник и выглянул наружу. Справа вдали на горизонте, очерченные меловой каймой облаков, поднимались семь зубцов КЈнигсвинтера, похожие на готические призраки на фоне бесцветного неба. У подножия их тускло поблескивала вода и виднелись силуэты неподвижных судов.

– Он жил вон там, верно? У КЈнигсвинтера?

– Мы снимаем несколько помещений на том берегу. Они никогда не пользуются спросом. Паром – большое не удобство… Насколько я знаю, у вас существуют определенные методы в подобных случаях, – продолжал Брэдфилд, обращаясь к спине Тернера. – Скажите, что вам требуется, и мы сделаем все, что в наших силах.

– Понятно.

– У шифровальщиков есть комната отдыха, где вас не будут беспокоить. Им дано указание передавать ваши телеграммы, минуя обычные инстанции. По моему распоряжению вам там поставили стол и телефон. Я также попросил канцелярию подготовить список пропавших дел. Если вам понадобится что-нибудь еще, де Лилл, конечно, все вам предоставит. Я думаю, что мы покончили с организационными вопросами. – Брэдфилд чуточку помедлил. – А теперь позвольте пригласить вас поужинать у нас завтра вечером. Мы будем очень рады. Обычный боннский вечер. Де Лилл, несомненно, сможет одолжить вам смокинг. – При этом он покосился на парусиновую сумку Тернера.

– Что касается наших методов, – ответил наконец Тернер, – то у нас их много. – Он стоял теперь спиной к окну, опершись на радиатор и оглядывая комнату. – В такой стране, как эта, все должно быть дьявольски просто. Сообщить в полицию. Обзвонить больницы, санатории, тюрьмы, приюты Армии Спасения. Разослать его фотографии и словесный портрет и урегулировать дело с местной прессой. Потом я начну искать его сам.

– Искать его? Где?

– Через других людей. В его прошлом. Мотивы, политические связи, друзья, знакомые женщины, контакты. Кто еще был в этом замешан, кто знал, кто наполовину знал, кто знал на четверть, на кого он работал, с кем встречался, где и как поддерживал связь. Явки, явочные квартиры. Сколько времени это продолжалось. Возможно, кто-то потворствовал ему. Вот это я и называю – искать. Потом я напишу отчет: укажу виновных, наживу новых врагов. – Он продолжал рассматривать кабинет, и казалось, под его зорким, непроницаемым взглядом не остается ничего непричастного к преступлению – ни вещей, ни людей. – Это один из наших методов. Применим, конечно, только в дружественной стране.

– Большая часть того, что вы предлагаете, здесь совершенно неприемлема.

– Разумеется. Мне все это разъяснил Ламли.

– Быть может, перед тем как мы пойдем дальше, вам следует услышать это и от меня.

– Сделайте одолжение, – сказал Тернер таким тоном, будто намеренно стремился вывести собеседника из себя.

– Насколько я понимаю, в вашей среде секреты – величина абсолютная. Они значат больше, чем что-либо другое. Те, кто хранит их, – ваши союзники, за теми, кто их разглашает, вы охотитесь. Здесь же все обстоит по-иному. В нынешних условиях соображения, связанные с мест ной политической ситуацией, приобретают намного большее значение, чем соображения безопасности.

Тернер вдруг усмехнулся.

– А это всегда так. Просто поразительно!

– Здесь, в Бонне, в настоящий момент для нас самое главное – любой ценой сохранить доверие и благорасположение федерального правительства. Укрепить его решимость противостоять растущему недовольству избирателей. Здешняя коалиция больна, любой вирус может убить ее. Наше дело – потрафлять инвалиду. Утешать его, ободрять, иной раз припугнуть и молиться богу об его здравии – пусть он живет ровно столько, сколько нам нужно, чтобы с его помощью попасть в Общий рынок.