Он так и сохранил робкий характер. Все каши старания сделать его независимым не только не помогли ему, но и привели к новым бедам. Кали стал то и дело отпрашиваться на день. Сначала я не интересовался причиной, но, когда эти просьбы стали повторяться слишком часто, заставил его рассказать, в чем дело. Он уклонялся от ответа, а в конце концов, как капризный ребенок, который решил признаться в какой-то шалости, разразился слезами и выдавил признание. Его жена заставила его взять на себя все расходы на свадьбу сына ее сестры-вдовы. Она убедила Кали, что это не только его семейная обязанность, от которой неприлично отказываться: он может позволить себе такой расход еще и потому, что считается человеком зарабатывающим хорошие деньги. Поэтому он опять пошел к ростовщику и взял у него в долг тысячу рупий, в обеспечение которых заложил все свое имущество. Я сердито спросил его, зачем он швыряется деньгами. Такие расходы не позволяют себе в подобных случаях даже английские честолюбцы: ведь он останется нищим на всю жизнь.

— Таков обычай, — сказал он, всхлипывая. — Будет двести гостей, девять музыкантов и шесть брахманов, которых нужно кормить несколько дней и одарить новой одеждой. И пожалуйста, — закончил он, пытаясь улыбнуться, одолжите мне вашу керосиновую лампу.

Викрам, агент нашей домовладелицы, обычно заходил к нам по вечерам. Он был типичным представителем поколения, которое выросло в послереволюционной неразберихе; себя он считал одним из будущих лидеров страны. Его предки пришли из Гуркхи вместе с Притхви Нарайяном, а один из его дядей дослужился до чина генерала непальской армии. Однако многие годы жизни в Катманду охладили пыл его семьи, и, хотя ее члены принадлежали к одной из военных каст, они уже долгое время занимались торговлей. Люди это были небогатые, но, так как предки Викрама оказывали услуги государству, ему был открыт путь к образованию: Викрама послали в школу, основанную махараджей для обучения сыновей младших придворных чиновников, которых. как предполагалось, они должны заменить в будущем. Викрам считал себя эмансипированным интеллектуалом, но фактически он не был им. Его образование не давало ему даже права на аттестат, и, хотя он смеялся над невежеством и суевериями жителей своей деревни, мужества восстать против семьи и идти своим путем у него не хватало. Только в одном отношении он проявил инициативу — наотрез отказался жениться. Он не возражал против брака, как такового, но говорил, что. когда придет вре-. мя, сам выберет себе жену. Однако я подозреваю, что он был вообще неспособен к половой жизни; щуплый, небольшого роста, Викрам всегда выглядел утомленным, а тело его казалось лишенным мышц. Этот девятнадцатилетний парень производил на меня впечатление самого жалкого представителя рода человеческого. Благодаря влиянию семьи Викрам поступил на службу в Непальский государственный банк, но не принимал всерьез своих служебных обязанностей, и часто по нескольку дней подряд не ходил на работу. Очевидно, выговоров он за это не получал.

Теоретически он не признавал кастовые правила, запрещавшие принимать пищу в обществе тех, кто принадлежал к низшему социальному слою, но на практике не мог заставить себя пренебречь этими правилами. Мы часто просили его остаться, чтобы разделить нашу трапезу, но он всегда придумывал какой-нибудь предлог для отказа. Как правило, соглашался только выпить чашку чая с бисквитом — разумеется, когда не было слуг. Легко издеваться над обычаями, которые нам кажутся смехотворной преградой для установления нормальных социальных связей, однако в обществе, члены которого много столетий свято верили, что принятие пищи в компании чужих людей ведет к ритуальному загрязнению — а это равноценно смертному греху, — трудно открыто пренебречь предрассудками, если только человек не готов к тому, чтобы к нему стали относиться, как к отщепенцу. А Викрам еще не дошел до такой стадии.

В марте происходило частичное затмение луны. Ортодоксальные индуисты придают этому явлению большое значение, хотя и считают его опасным. Был объявлен национальный праздник. Чтобы предотвратить возможное несчастье, каждый должен был совершить ритуальное омовение в какой-нибудь священной реке, протекающей по Непальской Долине. На рассвете мы увидели множество жителей деревни, направлявшихся к реке Багмати, которая протекала по ущелью внизу под нашим домом. Барабанный бой, якобы способный отвратить дурное влияние, продолжался весь день. После омовения жители отправились по домам. Поля стали безлюдными, тишина опустилась на деревню. Выдерживался строгий пост: брахманы объявили, что никто не может ни есть, ни пить в течение двадцати четырех часов. Мы тоже остались одни, так как наши слуги решили придерживаться обычая.

Вечером к нам пришел Викрам. Ему наскучила, сказал он, атмосфера торжественного благочестия в доме и захотелось поговорить. Он был голоден, и мы дали ему обычный чай и бисквит. Он глубоко оскорбил мать — женщину жестких правил, — отказавшись принять участие в ритуальном омовении. Я уже давно подталкивал его к тому, чтобы он научился отстаивать свои собственные убеждения, и был в восторге, узнав, что мои рассуждения не пропали даром. Он соглашался со мной, что Непал не сможет достичь прогресса до тех пор, пока не будут уничтожены все суеверия и кастовые правила, и эту работу предстоит проделать его поколению. Однако в тот же вечер, выйдя прогуляться перед сном, я увидел приближающуюся ко мне фигуру. Обычно, как только спускалась темнота, деревня становилась безлюдной, поэтому я постарался разглядеть путника. Им оказался Викрам, возвращавшийся после запоздалого визита к реке.

— Я говорил вам, — сказал он, — что я не разделяю эти суеверия, но моя мать была так расстроена, что я решил пойти искупаться. Вреда от этого не будет, и, кроме того, никогда нельзя быть уверенным, что укоренившиеся обычаи так уж бессмысленны.

Политическая обстановка все еще оставалась неустойчивой — чиновников продолжали смещать, и Викрам тоже начал беспокоиться за свое будущее. Его покровитель в банке куда-то скрылся. Теперь, оставшись без защитника, он боялся, что его скоро заменят каким-нибудь другим, столь же неспособным племянником какого-нибудь чиновника. Поэтому он решил, дабы обезопасить себя, подготовиться к экзаменам по экономике и банковскому делу — ведь сдавшие эти предметы в колледже Катманду имели право на получение аттестата. Викрам попросил меня помочь ему. Я объяснил, что не разбираюсь в вопросах экономики и тем более финансах, но смогу, вероятно, помочь ему в изучении английского языка и расширении эрудиции вообще.

Уже после первых нескольких уроков стало ясно, что Викрам не чувствует никакой связи между вопросами экономики и проблемами его собственной страны. Я старался заинтересовать его географией Непала, но в этой области он был совершенно невежествен: слышал об Эвересте, но не знал точно, где он находится. Когда я рассказал ему о шерпах и об их отчаянном положении, он спросил меня, кто они такие. По его словам, уроки географии в школе никакого отношения к Непалу не имели. Я не смог убедить его в важности этой темы. Он считал, что будущее его страны упирается в проблему модернизации и улучшения условий жизни в Катманду, а все остальное не имеет значения. Его взгляд на эти вопросы очень типичен. В нем, как в зеркале, отражается явление, которое мы наблюдали в горах: люди там совершенно не интересуются тем, что происходит в столице. В результате Непал в настоящее время практически делится на обособленные территории: долину Катманду и внутренние горные районы.

Я пробыл в Непале уже шесть месяцев. Можно было спокойно оставаться в Чобаре еще, но я начал тосковать по Европе. Денис и Бетт к этому времени прижились в деревне, и я понимал, что теперь им хотелось быть предоставленными самим себе. Кроме того, зимний сезон кончился: пейзаж принял однообразный коричневый тон. В долине подул горячий ветер. Иногда он шелестел листьями большой индийской смоковницы под моим окном, и этот шум напоминал перестук дождевых капель. Солнце часто не появлялось по нескольку дней подряд, снежные вершины скрывались в густых облаках. Только на следующий год, в октябре, они снова появятся во всем своем блеске. Такими, какими увидел я их в первый раз.