Каждый раз, когда мы встречали путника, я спрашивал, далеко ли нам еще идти. Ответ всегда был один и гот же. Непальцы измеряют расстояние кошами, кош равен примерно двум милям, однако местные жители обращаются с этой мерой весьма произвольно. Когда они говорили нам, что до Тирсули осталось два коша, это отнюдь не означало, что нам надо пройти около четырех миль — просто нам предстоял достаточно долгий путь. Сначала я не понял этого, но вскоре выражение «два коша» стало нашей постоянной шуткой: каждый следующий лагерь находился всегда в «двух кошах» от предыдущего. Через несколько дней я перестал спрашивать о расстоянии[20].
Вскоре после захода солнца, изрядно уставшие и промокшие, мы пришли в большую деревню. «Нет, это не Трисули, — сказал нам первый же встречный, — но вы почти на месте». Мы решили отдохнуть и выпить чаю в одной из лачуг у обочины дороги. В конце концов нам понадобилось еще два часа, чтобы добраться до цели. К этому времени стало уже темно. Никаких следов наших носильщиков не было и никто их не видел. Мы долго бродили по темным и извилистым переулкам базара Тирсули и не в силах идти дальше, улеглись прямо на улице. Мы уже совсем смирились со своей судьбам, когда один из носильщиков, который по приказу Анг Давы с фонарем разыскивал нас, буквально споткнулся о наши распростертые тела.
Наших сил хватило только на то, чтобы взобраться на вершину холма, где был разбит лагерь. Анг Дава выбрал для стоянки приятное место в центре манговой рощи. Но нам все было безразлично, хоть окажись эта роща хлевом» Ужин уже ждал нас, и через двадцать минут мы, даже не раздеваясь, легли спать.
Мы не собирались проводить в Тирсули больше одной ночи, но утром у всех так ныло тело от непривычной нагрузки, что мы с трудом поднялись с земли. Я еле двигался, колени не гнулись, словно затвердели намертво. Отшагав несколько часов в полных воды башмаках, мы страшно стерли ноги, но к счастью, не утратили чувства юмора. Поэтому, когда я предложил отдохнуть день, Бетт и Денис вздохнули с облегчением. Позже они мне признались, что не заговорили об этом первыми, боясь, что я сочту их неженками.
На другой стороне реки, почти на тысячу футов над долиной, поднимался горный хребет. Это был Навакот. На вершине гребня расположилась крепость. Отсюда Притхви Нарайян начал свой последний поход на Катманду. Коепость была видна из нашего лагеря, и мы решили потратить день на ее осмотр. Но едва начав подъем, признали себя побежденными. Наши мышцы так онемели, что каждый шаг был пыткой. Хромая, как трое престарелых пенсионеров, мы вернулись в лагерь. Мне было тяжелее всех, и носильщики в шутку прозвали меня «дедом». Кличка пристала, и весь остальной путь ко мне обращались только так.
Вечером Анг Лава настоял на том, чтобы сделать нам массаж ног. Чем больше мы протестовали против этой мучительной операции, тем больше усердствовали Анг Да-ва и его помощница. Но на следующий день, хотя тело всё еще ныло, мы могли хотя бы относительно свободно двигаться.
Рано утром мы тронулись в путь, а в полдень собирались хорошенько отдохнуть и позавтракать, отправив проводников вперед. Я не могу похвастаться, что в тот день да и в последующие несколько дней меня интересовал окружающий пейзаж. Все мои усилия были направлены на то, чтобы заставить должным образом работать ноги и легкие. Однако уже через неделю ничто не беспокоило меня, и если только я не спешил и не старался догнать носильщиков, то чувствовал себя превосходно. Я объяснил моим друзьям, что не буду торопиться за ними, потому что собираюсь всякий раз, встретив кого-нибудь на дороге, останавливаться и разговаривать. В конце концов у нас выработался определенный порядок, который устраивал всех троих. Денис оказался хорошим ходоком и прекрасно справлялся со всеми подъемами и спусками. Обычно он обгонял меня и Бетт и, найдя подходящий сюжет, усаживался рисовать. Иногда он оставался на одном месте часами, а однажды пришел в лагерь, когда уже совсем стемнело. Я несколько беспокоился за него: ведь ему не у кого было спросить дорогу, а тропу трудно разглядеть даже при дневном свете. Когда он шел сзади нас, мы чертили на тропе стрелы. Таким образом проблема была решена.
Бетт скоро привыкла ходить со мной. Она не могла поспевать за Денисом. Кроме того, за работой он не любил разговаривать. К моему неторопливому шагу ей было легче приспособиться. Мы часами говорили с людьми на дороге, и, так как они неизменно интересовались нашими отношениями, я сочинил целую историю, не желая, чтобы у местных жителей возникли неверные представления о морали европейцев.
Следует сказать, что во всех примитивных обществах брак для мужчины совершенно обязателен. Сам я холостяк, но, когда я говорил, что никогда не был женат, к моим словам относились с недоверием: с точки зрения гуркхов, мужчина моего возраста не может не иметь жены. Когда я продолжал настаивать и пытался доказать, что Денис и Бетт просто мои друзья, с которыми я вместе путешествую, слушатели с сомнением улыбались, считая, что я хочу скрыть истинное положение вещей. Для них было совершенно очевидно, что если Денис и. Бетт действительно муж и жена, то Денис не настолько глуп, чтобы оставлять ее наедине со мной, тем более что Бетт была молода и очень привлекательна.
Бесплодные объяснения скоро надоели мне, и я стал говорить, что Бетт — моя внучка. Это вызвало новые расспросы, и, хотя по натуре я не лгун, мне пришлось сочинить другую историю.
Бетт стала дочерью моего единственного сына, который был убит на войне, и так как я сам служил когда-то в гуркхском полку, то привез ее и ее мужа с собой, чтобы они посмотрели Непал. С каждым разом история все более усложнялась. Несколько недель спустя я рассказал ее одной старухе, которая оказалась дотошнее других.
— Какая печальная история, — сказала она, — хорошо, что у вас есть внучка, она будет присматривать за вами когда вы состаритесь.
Не думая о последствиях, я опрометчиво сообщил ей. что живу в Лондоне один.
— Моя жена давным-давно ушла к другому мужчине, и я совсем одинок.
— Значит, ваша внучка не смотрит за вами?
Мне пришлось согласиться. И тут старуха залилась слезами.
— Здесь с вами не поступили бы так! — всхлипывала она. И это было правдой.
По нашим представлениям, жизнь в гуркхской деревне очень сурова, многие местные обычаи вызывают отвращение, но родственники здесь никогда не бросают на произвол судьбы больных стариков, как это часто случается в так называемых цивилизованных обществах.
Через некоторое время меня разоблачили. Мы встретили на дороге молодого смышленого гуркха, и, когда я отбарабанил свою обычную историю, он поинтересовался, сколько нам лет, а затем спросил, сколько лет было моему сыну, когда его убили. Не задумываясь я ответил, что ему было немногим больше двадцати.
— В таком случае, — сказал он, — эта девушка не может быть вашей внучкой. Вам, видно, крупно повезло. — И надрываясь от хохота, он помчался под гору. Мы с трудом сохранили серьезные лица и, прежде чем тронуться дальше, уселись, чтобы уточнить детали нашей истории.
Отправляясь из Тирсули дальше, мы решили, что в этот день переход надо сделать покороче, чтобы только размять негнущиеся суставы. Одной из приятных (хотя и не всегда удобных) черт нашего путешествия было то, что мы никогда не знали, где нам придется провести ночь. У меня была самая современная карта, но для нас она оказалась бесполезной: с известной точностью на ней были обозначены мелкие города, но ничего общего с реальностью она не имела. Некоторые реки, указанные на карте, вообще не существовали, в то время как другие текли в противоположном направлении. Названия немногих деревень, обозначенных на ней, были искажены и часто стояли не на месте. Неразбериха усугублялась тем, что многие реки в Непале имеют по нескольку названий. Поэтому мы почти никогда не могли определить, где находимся. Карта давала великолепное представление о сложном рельефе страны, но в этом мы уже имели возможность убедиться сами.
