Кто в сегодняшнем благополучном Китае вспоминает пусть даже реальные россказни о том, что Великий Кормчий Мао до конца жизни не чистил зубы и опорожнялся в ямку? Что он заставлял крестьян истреблять воробьев, чем навлек на поля насекомых и уморил голодом миллионы людей? Стали бы китайцы чтить Мао Цзэдуна за то, что бархатная обивка его спецпоезда была заклепана золотыми гвоздями? Тогда бы и румынского диктатора Чаушеску не разорвала бы толпа, ведь он ходил на золотой унитаз. Конечно же, нет, Мао зауважали за то, что он выпросил у «хитрого крестьянина», так прозвал Хрущева Фидель, атомную бомбу и поднял китайцев с колен, сделав отсталый Китай великой ядерной державой.

Фидель тоже сделал бывших рабов гордой нацией. Кубинцы должны остаться такими навсегда. Их удел – сохранить независимость родины или умереть! «Поможет ли в этом Бог? Хорошо бы», – подумал Рауль. В таких случаях, кажется, полагается молиться. К семидесяти четырем годам Фидель еще не пришел к алтарю с молитвой. Кто знает, может быть, он созреет к своему восьмидесятилетнему юбилею?

– Да, конечно, – согласился Рауль с фатализмом старшего брата, но про себя подумал, что пустить дело Гонсалеса на самотек было бы непростительной халатностью. В случае, если молодой кубинец, соблазненный обещаниями райской жизни, задумает предать родину, его надо будет нейтрализовать. Как-нибудь. Физически или морально. Неважно. Главное, чтобы народ Кубы увидел неминуемое возмездие за измену…

– Итак, этот молодой человек здесь? – спросил, наконец, Фидель.

Младший брат утвердительно кивнул.

– Давай его сюда, – повелел он Раулю.

– Пригласите Хуана Мигеля Гонсалеса, – приказал порученцам министр обороны.

Хуан Мигель, среднего роста, хорошо сложенный молодой человек с чуть оттопыренными ушами, сидел в приемной на плетеном индонезийском стуле с ажурной спинкой, как школьник, поджав колени, стрепетом ожидая встречи с великим человеком – лидером Кубы. Он не мог поверить, что все это происходит с ним. Его жена Нерси по случаю незапланированного визита в Гавану заставила Хуана Мигеля надеть новую белую рубашку, воротник которой сейчас сдавливал его шею подобно натянутому собачьему ошейнику.

– Пройдите, – шепнул ему на ухо мощный негр из президентского эскорта Фиделя.

Хуан Мигель вошел в «святая святых» – скромный кабинет лидера республики. На стене висел исполненный маслом портрет героя революции, улыбчивого бородача Камилло Сьенфуэгоса, смерть которого породила в иммигрантской среде Майами всевозможные версии о причинах его безвременной гибели в авиакатастрофе. Рядом с портретом висела картина с изображением добровольного труда кубинских детишек в сахарную страду – сафру. Мебель в просторном кабинете Фиделя казалась строгой. В ней не проявлялось и намека на дворцовый кич. Наоборот, немного отдавало безвкусицей, казенщиной и аскетизмом обитателя этих вместилищ.

Появился Фидель. Вот он. Человек-легенда. «Барбудо»[2] с поредевшей бородой. Гениальный оратор, способный своей пламенной речью в течение многих часов приковывать внимание любой аудитории. Ни разу не сбиваясь, не теряя логики изложения, не путаясь в датах, цифрах, исторических деталях. Человек, обладающий невероятной памятью и непоколебимой волей. Герой и «Эль-Кабальо» – жеребец, сумевший дать жизнь последнему ребенку, будучи 65-летним старцем…

Фидель пожал ему руку. Не позволил подержаться, а именно пожал. Мышца кисти сократилась, и Хуан Мигель ощутил достаточно крепкое рукопожатие большого человека. Молодой мужчина смутился от пристального взгляда человека № 1 на Кубе и чувствуя сверлящий взор человека № 2.

– Хуан Мигель, тебе предстоит поехать в США на суд. Этого требуют обстоятельства, международное право и американская Фемида. На этом настаивают министерство юстиции США и подчиненная ему служба иммиграции и натурализации. Отцовского присутствия на суде по вопросу возвращения твоего сына Элиана хочет и американский народ. Там уверены, что как только ты вырвешься из-под моего надзора, то непременно попросишь политического убежища в США. А значит, проблема воссоединения отца и сына разрешится сама собой, и не стоило поднимать такого шума.

– Я не собираюсь сдаваться. У меня украли ребенка, и я хочу только одного – чтобы Элиана вернули родному отцу, в родную страну, где ему было хорошо.

Слова молодого мужчины тронули Кастро, но команданте не показал виду.

– За 41 год, что прошел после победы нашей революции, американское правосудие не сделало Кубе ни одной уступки, – продолжил Кастро. – Ресурс, которым располагают твои оппоненты, безграничен. Как в юридическом, так и в финансовом отношении.

– А в моральном? – непроизвольно перебил Фиделя молодой человек. – В моральном?

Фидель переглянулся с братом. Им обоим была по душе реплика этого простого парня из Карденаса, который, не стесняясь авторитетов, стоял на своем.

– Моральная сторона вопроса для нас, кубинцев, всегда на первом плане. Весь народ, как один, включится в эту борьбу за своего маленького гражданина. И вступая в эту схватку, мы должны стоять на прочных основаниях – не только юридических, но и моральных. Но знай, тебя ожидают большие испытания.

– Я готов к ним.

– Твоя решимость похвальна. Но тебе придется взять с собой свою новую жену и своего малыша, а также обеих бабушек Элиана.

– Зачем они там? Я могу полететь за Элианом один.

– И тогда они скажут, что Кастро оставил заложниками на Кубе новую семью Хуана Мигеля и его мать. Молодой человек поставлен в безвыходное положение, он не свободен в принятии своих решений. Он непреклонен в своих попытках вернуть сына на Кубу только потому, что его родным угрожает физическая расправа. Ты этого хочешь?

Хуан Мигель на мгновение задумался. Затем произнес:

– Я понял.

– Они будут предлагать тебе много денег и райскую жизнь…

– В раю не нужны деньги, – уверенно отчеканил Хуан Мигель. – А значит, Америка не может быть раем для кубинца. Это вопрос чести.

– Для нас это еще и вопрос доверия, – вставил свое слово Рауль.

– Не только для нас, – подтвердил Фидель, – Весь народ доверится тебе, Хуан Мигель. Для одиннадцати миллионов кубинцев разных возрастов и полов, наций и этнических групп, католиков и «сантерос»,[3] ты и Элиан станете символами нашей родины. Нет страшнее греха, чем обмануть доверившихся тебе людей… Как звали твою первую жену, мать Элиана? – вдруг спросил Кастро, как обычно интересуясь подробностями.

– Элисабет Бротонс, – еле слышно проговорил молодой кубинец. – Она ничего не сказала мне о своих планах…

– Ты изменял ей в период совместной жизни? Хуан Мигель опустил голову.

– Я очень уважал ее, – вымолвил он, оправдываясь.

– Как мужчина, я тебя понимаю, – почесал бороду Фидель.

– А я, как коммунист, рекомендую хорошенько задуматься над своим нынешним положением, – высказал свое мнение Рауль. – Я не призываю лгать и обелять свою персону. Просто помни, что их юристы будут цепляться за любую ниточку, чтобы опорочить тебя, дискредитировать перед миллионами американцев образ коммуниста и, как следствие, унизить Кубу. Цена каждого произнесенного тобой в США слова невероятно возрастет. Необязательно им признаваться, что ты изменял своей супруге. Они могут использовать твою честность как оружие против твоей страны. Не вооружай наших врагов лишней информацией. Не вручай им собственноручно дополнительный козырь.

– Есть одна история в Святом Писании, – вспомнил к месту старший Кастро. – Когда Иосиф, дабы проучить, а затем простить негодных братьев, прибегнул к небольшому обману. Ложь не нужна, если она не используется во имя добра…

Этот аргумент был бы последним, который взял бы на вооружение младший брат. Неужели Фидель забыл, что все эти сорок лет нападок на Кубу янки называли кубинцев безбожниками и привлекали на свою сторону имя Бога. Индейцев конкистадоры тоже истребляли под святыми знаменами. Фидель не мог этого забыть. С его-то памятью. Наверное, он думает, что Бог на стороне Кубы…