Что же за серый комочек прицепился к бедному муравью? Может быть, это кусочек смолы? Допустим, муравей ходил собирать сладкие выделения тлей и, как бывает, наполнил ими брюшко так, что оно раздулось, обнажив мягкие межчленистые перемычки. Потом к одной из перемычек незаметно прилепился кусочек смолы. Отдав все добытое голодным товарищам, муравей похудел, и кусочек смолы защемился между острыми краями члеников. И надо бы ему, глупому, снова наполнить брюшко, чтобы расправить складки, — тогда, конечно, отцепить смолу будет значительно легче. Но правдоподобно ли такое предположение? Ведь муравьи такие чистоплотные и постоянно сметают с себя всякие приставшие соринки...

Попытки лечения муравья бесконечны. Как много нужно терпения продолжать все это так долго! Досмотреть бы до конца, но нужно спешить по делам... Загляну сюда на обратном пути. А что, если в мое отсутствие все исчезнет и не удастся выяснить, правильно ли предположение?

Через два часа я спешу опять к муравейнику и застаю все на прежнем месте. Тогда (как жаль расправляться с больным!) я вынимаю пинцет и сажаю муравья с серым комочком на брюшке в морилку. В том месте, где находился больной муравей, в замешательстве мечутся во все стороны несколько муравьев, разыскивая внезапно исчезнувшего товарища, и среди них муравей с негнущейся лапкой.

«Если к брюшку пристала смола, — рассуждаю я, идя по пути к биваку, — то она сразу же растворится в скипидаре».

Скипидар захвачен с собой из города, чтобы чистить пятна смолы на одежде. Но он не растворяет серого комочка. Это, оказывается, совсем не смола, а кусочек ткани брюшка, скорее всего — жировое тело. Тогда все становится ясным. Муравья кто-то ранил в брюшко. Через ранку вышел кусочек ткани и засох. Муравей, видимо, болел, потом выздоровел, но сухой серый комочек мешал жить и требовал удаления. Вот больному муравью и пытались помочь его товарищи.

День был на исходе, когда мы выбрались на торную дорогу и пошли по ней, в сторону бивака. Солнце уже коснулось острых вершин елей, в ущельях легли глубокие синие тени, повеяло прохладой, угомонился ветер, в лесу стало тихо.

На повороте дороги близ солнечного, поросшего редкими елочками склона послышался необычно сильный запах муравьиной кислоты. На светлом полотне дороги сновали в разные стороны рыжие лесные муравьи. Их было очень много... Мы явно натолкнулись на какое-то лесное событие. Часто проходя здесь, я никогда не замечал ничего подобного. Что же тут происходило?

Участок дороги в несколько квадратных метров был похож на поле ожесточенного сражения и представлял собой печальное зрелище. Всюду валялось множество трупов рыжих муравьев в самых различных позах. Многие из пострадавших еще подавали слабые признаки жизни — вздрагивали ногами, слабо шевелили усиками. Это были, скорее всего, автоматические, судорожные движения почти уже мертвого организма.

Кое-где мертвые противники лежали вместе по нескольку, вцепившись друг в друга в смертельной схватке. Возбужденные муравьи бегали всюду с величайшей поспешностью и, встречаясь друг с другом, вместо обычного жеста — потрагивания усиками — сталкивались широко раскрытыми челюстями и разбегались в стороны, если не оказывались противниками, или вступали в драку.

Исход поединка зависел от многих причин. Схватив друг друга челюстями, каждый старался нанести ранку и, подогнув кпереди брюшко, излить на нее кислоту. Хватка была мертвой, и, раз сомкнув свои челюсти, муравей уже более их не размыкал. Это была типичная хватка бульдога.

Дерущиеся схватывали друг друга только за ноги. Уцепиться за туловище было невозможно: шесть ног противника представляли отличную защиту.

Тот, кто успевал схватить за усики, оказывался в выигрышном положении. С защемленными усиками, от боли противник терял ориентацию, метался во все стороны и плохо защищался.

Быстрота, ловкость, умение вовремя воспользоваться своим химическим оружием решали исход поединка. А кислота была мощным средством, и муравей оказывался победителем, если успевал своевременно ее впрыснуть в рот противнику. Через минуту-две у отравленного сперва наступал паралич передних ног, а затем и остальных, и он становился беспомощным. Тогда победитель спокойно перегрызал побежденному шею, и так, с прицепившейся мертвой головой, убегал в муравейник или продолжал драться с другими.

Очень часто к двум дерущимся подоспевала помощь, и, в зависимости от численности сторон, возникали самые различные комбинации. Когда на одного муравья нападало несколько, исход решался просто. Пойманного за ноги и за усики растягивали во все стороны и отравляли кислотой.

Навык в драке, видимо, играл большое значение, и тут оказывались как ловкие, так и совсем неумелые воины. Нередко опытные, старые разбойники свободно расправлялись сразу с несколькими противниками. Но иногда такой муравей и сам погибал смертью храбрых. И, разглядывая сцепившихся мертвых муравьев, я встречал подобные случаи, когда трое нападавших и один обороняющийся — все были мертвыми.

Судя по изобилию всюду валявшихся трупов и небольшому числу дерущихся, битва муравьев подходила к концу, а возбуждение постепенно затихало. Видимо, разгар вражды был в самые теплые часы дня. Теперь же по полю сражения бегали главным образом носильщики трупов и спешно растаскивали ношу по своим жилищам.

Рыжий лесной муравей — хищник и нападает решительно на все, что только способен осилить. Поедает он и трупы муравьев своего вида. Употребляются в пищу и погибшие муравьи — жители своего гнезда.

От места сражения теперь тянулись две колонны в разные стороны. Каждая из них несла трофеи в свой собственный муравейник. Сражение, оказывается, происходило между двумя муравейниками.

Наступили сумерки. За скалистым утесом громко закричал филин, и в воздухе с тонким цоканьем стали носиться летучие мыши. Поле сражения было совсем очищено, волнение у двух враждующих муравейников улеглось, и ничто уже не говорило о происшедшем событии.

Утром я поспешил проведать это хорошо мне известное место дороги. Никаких следов вражды уже не было, и оба муравейника были заняты своими делами.

На склоне у дороги, где произошло сражение, находилось много муравейников. Враждующие муравейники располагались друг от друга близко, метрах в десяти. Чем-то этот склон был особенно хорош, что так густо, до предела, оказался заселенным рыжими муравьями.

Обычно каждый муравейник имеет свои границы охоты, свою территорию. На муравья, попавшего в чужие владения, тотчас же нападают. На границе между территориями муравейников соблюдается что-то вроде нейтралитета. Встретившиеся противники, грозно раздвинув в стороны челюсти, расходятся каждый в свою сторону. Когда территория муравейника большая и добычи на ней вполне достаточно, между соседними муравейниками никогда не происходит сражений.

Случается, что муравейники так далеко отстоят друг от друга, что муравьи вовсе не встречаются, и жители гнезда ходят на такое расстояние, которое способны осилить.

Другое дело, если муравьям не хватает добычи и муравейники расположены поблизости. Тогда начинают нарушаться границы и вспыхивает вражда с ожесточенным побоищем. Обычно ее затевают несколько муравьев. К ним тотчас же присоединяются другие. У муравьев сильно развито подражание, и несколько забияк могут послужить причиной кровопролитного сражения.

Так в местах перенаселенных соседние муравейники периодически ослабляют друг друга, и жизнью муравьев управляют жестокие звериные законы.

В муравейнике, что находился около тропинки, по которой мы ходили к ручью, царило необычное оживление. Сегодня утром не было процессии с куколками на вершину пня. Да и, кажется, муравьи уже много дней этим не занимались. Вся поверхность гнезда была усеяна снующими рабочими; они бегали в разных направлениях, беспрестанно шевелили усиками и были явно чем-то взволнованы. Кое-кто из муравьев тащил хвоинки, но не на вершину конуса, как обычно, а из входов наружу. Несколько входов было заметно расширено. В чем же причина такого волнения?