Кроме того, некоторые регионы они с Эл-Ит не посетили в той долгой поездке — это уж его стараниями. Потому что хуже, чем там, нигде не может быть. Теперь Бен Ата отчетливо сознавал лишения своего народа и с болью часто думал: интересно, как же может быть устроена жизнь там, в ее зоне? Ведь Эл-Ит молча страдала при виде бедствий его страны. Он не мог даже себе представить, как это — чтобы в стране не было армии! Одна мысль об этом вызывала у него презрение к такой стране — кстати, Бен Ата не сразу понял, что это за чувство. Позже, сообразив, что при мысли о Зоне Три ощущает холодную неприязнь, такую же, как когда его армии выигрывали сражение у врага, — пусть даже у противника в военной игре, которая была им придумана, — он был вынужден признать, что это чувство называется презрением. И вот сейчас Бен Ата был сбит с толку и внутренне съежился, — потому что это ощущение превосходства подпитывало его энергию. Причем весьма внушительную. Во всех концах своей страны король был известен как человек, который может проводить в седле целые сутки, который способен день и ночь напролет заниматься государственными делами. Его возможности казались почти безграничными. А почему так было? Бен Ата раньше не понимал, но теперь понял: потому что в те времена он жил с ощущением, что втоптал пятой в грязь какого-то врага. В самом деле, неужели в нем пробудилось желание испытать эти чувства в отношении Эл-Ит и ее народа?
Когда ему впервые пришла эта мысль, он ее отверг безоговорочно, но она вернулась, была допущена как рабочая гипотеза и снова отброшена, однако с тех пор возвращалась неумолимо, а сейчас вдруг предстала твердо и непреклонно, — и Бен Ата стало нехорошо. Его затошнило, и голова пошла кругом. Случилось так, что в этот момент он проезжал через леса, которые не так давно посетил вместе с Эл-Ит, своей второй половиной. А теперь оказался тут один, и ему померещилось, что на темно-зеленой лужайке, где поют птицы, а под ногами богатый суглинок, — он видит себя, Бен Ата, с Эл-Ит. Вот она, в блистающей золотом одежде, с распущенными черными волосами, разговаривает со своим любимым конем, нежно гладя его маленькой гибкой ручкой.
И вдруг Бен Ата почувствовал, что плачет. Ну, это уж просто дурь! Уж не спятил ли он? Но тем не менее король спрыгнул с коня и, спотыкаясь, задыхаясь от слез, проковылял на край поляны к тонкой березке. Бен Ата обхватил ее ствол и зарыдал. Он, рыдая, повторяя: «Эл-Ит, Эл-Ит», и целовал белую кору дерева, как будто жена умерла или насовсем исчезла из его страны.
Но как же без Эл-Ит справиться с этими сумбурными чувствами! Как без нее жить! Бен Ата больше не был самим собой, он уже не воин, не великий солдат. Он превратился в человека, который ненавидит свои собственные внутренние побуждения, наблюдает за чувствами, возникшими в его душе, как за врагами, король Зоны Четыре лишился цели в жизни.
— Эл-Ит! — воззвал он, тоскуя по ней, — и ему пришло в голову, что до нее ехать всего-то день. Ему стоит только развернуть коня и рвануть через поля и канавы, а потом взлететь на холм и прошагать к павильону их любви, где тихо бил барабан, все бил и бил, — и схватить жену в объятия.
Но если он так поступит, он найдет Эл-Ит в окружении, наверное, половины офицерских жен. Наверняка она полулежит в своих покоях, в низком креслице, а непривычный для него большой живот выступает вперед. А рядом пристроилась Дабиб: скорее всего, обмахивает королеву веером, или гладит ей руки, или растирает лодыжки. Эл-Ит, надо полагать, утомлена, возбуждена, раздраженно вертит головой из стороны в сторону, когда кто-то из женщин — может, снова Дабиб? — расчесывает ее великолепные черные локоны, которые он так любит. Вчера Бен Ата наблюдал именно такую сцену. Он вошел в комнату и обнаружил их там. Эл-Ит подняла голову и улыбнулась — как пленник, потерявший надежду на освобождение. Хотя, если разобраться — кто ее лишил свободы? Не он же!
И Бен Ата быстро ретировался из комнаты с поспешными извинениями. Обращенная к нему дружеская улыбка Дабиб была широкой и обнадеживающей.
Лишенный радости созерцать красоту Эл-Ит, ощущать ее мощный здравый смысл, он подумал о Дабиб, почти так, как если бы она была Эл-Ит. Он представил себе, как выходит из своей палатки-столовой, или, наоборот, входит, скажем, в свою палатку, а на пути встречает улыбающуюся Дабиб. И это воображаемое зрелище принесло Бен Ата поддержку и умиротворение. С улыбкой он оторвался от ствола березы и снова вскочил в седло.
Не станет он спешить, возвращаться к женщинам. Он дальше поскачет через свою страну. Увидит все, что должен увидеть, ничего от него не скроется, и мысленно перед собой будет видеть лицо Эл-Ит как напоминание и критерий истины — то выражение ее лица, каким оно было в их совместной поездке, когда они путешествовали наедине, через леса, и поля, и рощи, когда все ночи проводили в объятиях друг друга, держась за руки. Неужели ему — им — было дано такое счастье? Даже не верится. Потому что теперь при мысли об Эл-Ит перед ним всплывало только ее нынешнее разгоряченное и сильно распухшее лицо, а глаза ее все спрашивали — и спрашивали. О чем? Разве ей не дали все, что только можно? И в любом случае, как хоть как-то приблизиться к ней, если вокруг вечно толпятся проклятые бабы?
Он набрел на какой-то город, достаточно большой, чтобы содержать гарнизон, и приказал дежурному офицеру по барабанному телеграфу отправить через всю страну в лагерь под холмом сообщение, что король не вернется к ночи. А, может, и завтра тоже — или еще пару дней. С улыбкой он поехал дальше, вспоминая рассказы Эл-Ит, как в Зоне Три пересылают сообщения при помощи деревьев. Да, именно так. В ее стране повсюду росли деревья, способные передать любые сообщения, которые требовалось переслать. Запоздавший путник или любой, кто не смог прибыть домой к назначенному часу, отыскивает такое дерево, которое, как рассказывала Эл-Ит, должно обязательно быть высоким и стройным, с определенным расположением ветвей, и шепчет то, что следует передать, стволу этого существа, — потому что именно так Эл-Ит называла деревья, как будто они наделены сознанием. Так или иначе, но это дерево воспринимает мысли или ощущения отсылающего и передает их на нужное расстояние, каким бы большим оно ни оказалось, и доводит до сведения мужа или ребенка, в общем, кому там сообщение адресовано. Сама Эл-Ит тоже частенько оказывалась вдали от своего дворца и детей, от сестры (и своих мужиков, само собой, запальчиво выпалил Бен Ата, вдруг почувствовав, что от ревности покраснел и вспотел), и тогда она отыскивала такое дерево и шептала ему то, что считала нужным передать.
Вот и сейчас все его добрые мысли об Эл-Ит утонули в абсолютно непредвиденной злости и беспокойстве, и Бен Ата обнаружил, что сердит на жену.
О да, отношения у них просто замечательные: любовь и доброта, сплошные улыбки и поцелуи, но он все же был один из… — он не мог припомнить, из скольких! Эл-Ит, в ответ на его вопрос — поначалу Бен Ата еще спрашивал такие вещи — о том, сколько у нее всего было мужчин, кто, как часто и каким способом с ней совокуплялся, только смеялась и называла мужа дикарем, варваром, остолопом, — каких только оскорблений она не выдумывала для него. Но теперь это прекратилось. Теперь Эл-Ит была готова свернуться калачиком в его объятиях и лежать, отдыхая. Но что будет дальше — потом? Да что угодно, когда имеешь дело с таким созданием, которое может стать чем угодно, возможны любые сюрпризы, смотря по тому, как повернется ситуация!
И так Бен Ата бесился от ревности и скорбно продолжал путешествие через свое государство: от одной нищей деревеньки до другой, от городка к городку, постоянно втайне сравнивая их с деревнями и городками Зоны Три, которые он не мог себе даже представить. Ну скажите, какими они должны быть? Что это за городок, в котором даже не имеется гарнизона, нет солдат в барах и тавернах, нет горнов, которые играли бы подъем и отбой? Что же это за деревни, в которых полно мужчин, и они выполняют женскую работу, — и тут Бен Ата мысленно услышал смех жены. Эл-Ит смеялась над ним! О да. Да уж, похоже, она всегда смеялась над ним в душе, только скрывала от мужа этот смех. О, она хитра, великая Эл-Ит, в этом нет ни доли сомнения.
