— Идет дождь, и ветер такой холодный, вы не хотите, чтобы я поднял окно?

Она взяла журнал и загородилась от него, а он наблюдал с усмешкой, как ее шею между воротником строгого костюма и завитками волос заливает румянец.

Дверь открылась, и вошли двое — супружеская пара, оба маленькие, пожилые, с усталыми, серыми лицами, во всем парадном по случаю поездки в Лондон. Они засуетились, укладывая чемоданы и усаживаясь, смущенные тем, что побеспокоили таких важных молодых людей. Усевшись в уголке, женщина принялась внимательно разглядывать Чарли, и тот подумал: «Все правильно, свой свояка чует издалека. Ты меня сразу разгадала, тебя никакими штучками-дрючками не проведешь». Он не ошибся, потому что минут через пять женщина его попросила:

— Закройте, пожалуйста, окошко, молодой человек. Холод на дворе собачий.

Чарли поднял стекло, не глядя на спрятавшуюся эа журналом девушку. Женщина заулыбалась, улыбнулся и мужчина, оба довольные, что все так легко наладилось с молодым человеком.

— Тебе так хорошо, папочка?

— Ничего, — стоически вздохнул муж тоном безнадежного брюзги.

— А ты поставь ноги на лавочку возле меня.

— Да ничего, мать, зачем, — мужественно отказался мужчина, но все-таки снизошел, ослабил шнурки ни разу еще не надеванных ботинок и поставил ноги на скамью рядом с женой.

А жена стала снимать шляпку — нечто бесформенное из серого фетра с красной розочкой спереди. У матери Чарли тоже был подобный атрибут принадлежности к респектабельным людям, который она обновляла примерно раз в год на дешевых распродажах. Только у нее шляпка всегда была синяя, с ленточкой или жесткой вуалеткой. Она скорее согласилась бы умереть, чем показаться на люди без нее.

Сняв шляпку, женщина начала поправлять жиденькие седеющие волосы. Почему-то при виде чистой розовой кожи, просвечивающей сквозь седые прядки, Чарли чуть не задохнулся от ярости. Он никак этого не ожидал и, чтобы справиться с собой, призвал на помощь резонера: «На этих островах женщина-работница пользуется в семье большим уважением, чем женщина среднего класса, и т. д. и т. п.». Это он недавно прочитал в какой-то статье. Голос продолжал разглагольствобать, пока до Чарли наконец не дошло, какая откровенная насмешка в нем звучит: «Она не только нравственная опора семьи, но часто и ее кормилец — например, по ночам она трудится в поте лица на конфетной фабрике и вообще готова делать что угодно, лишь бы вырваться на несколько часов из лона своей счастливой семьи».

Два разных голоса, изводящий его внутренний голос резонера и насмехающийся над всем голос враждебной ему внешней силы слились в один, и Чарли, ужаснувшись, стал торопливо убеждать себя: «Ничего страшного, ты просто опьянел. Только молчи, ради бога молчи».

— Вам вроде не совсем хорошо? — спросила его женщина.

— Нет, вам показалось, — осторожно ответил он.

— Вы до самого Лондона едете?

— Да, до самого Лондона.

— Путь не близкий.

— Да, не близкий, — снова как эхо повторил он.

Девушка опустила журнал и смерила его беглым презрительным взглядом. Лицо ее горело нежно-розовым румянцем, маленький розовый рот был надменно сжат.

— Ваш рот похож на бутон розы, — с ужасом услышал Чарли собственный голос.

Мужчина изумленно вскинул на него глаза, потом посмотрел на жену, не ослышался ли он. Та с опаской глянула на Чарли, и он, сделав над собой огромное усилие, с отчаянием подмигнул ей. Это ее успокоило, и она кивнула мужу: молодость есть молодость. Они выжидательно посмотрели на блестящую обложку журнала.

— А мы тоже в Лондон, — сказала женщина.

— Вот как, вы тоже в Лондон.

«Остановись!» — приказывал он себе. По лицу его расползлась расслабленная, идиотская улыбка, язык сделался большой и тяжелый. Он закрыл глаза и стал звать на помощь Чарли, но чрево его только сладко урчало в подмучивающей теплоте. Тогда он закурил, ища поддержки у сигареты; наблюдая за движениями своих рук, он услышал шепчущий ему в самое ухо голос: «А на лилейных перстах высокообразованного джентльмена давно пора подрезать ногти». Выставленные на всеобщее обозрение желтые от никотина пальцы ухарским жестом вынули изо рта сигарету. Он небрежно курил, улыбаясь саркастической улыбкой.

Внутри у него все застыло, он потерял всякую власть над собой, ему казалось, он вот-вот сползет с сиденья на пол.

— Лондон большой город, приезжим в нем трудно, — сказала женщина.

— Зато хорошая перемена обстановки, — напряг последние силы Чарли.

— Вот уж верно, вот уж верно! — прощебетала женщина в восторге, что наконец-то завязался настоящий разговор. Она откинула свою маленькую седенькую головку на кожаный валик, и от блеска кожи у Чарли зарябило в глазах, он перевел взгляд на обложку журнала, но снова его зрачки пронзила боль. Чтобы утишить ее, он стал смотреть в грязный пол.

— Приятно иногда вырваться из привычной обстановки, — сказал он.

— Вот-вот, так и я говорю мужу, правда, отец? Надо иногда уезжать из дому. Дочь у нас замужняя, живет в Стрэтхеме.

— Родные — это великое дело.

— Только если разобраться, больно с ними много хлопот, — заметил мужчина. — И не спорьте, никуда от этого не денешься. — Мужчина склонил голову к плечу и с вызовом глядел на Чарли, надеясь, что тот возразит.

— Если, конечно, разобраться, то никуда от этого не денешься, это уж точно. — Чарли с интересом ждал ответа.

— Нет, я считаю, нельзя весь век сидеть сиднем, надо и на людей иногда посмотреть, — сказала женщина.

— Надо-то надо, — проворчал муж, уступая, — да все это денежек стоит, уж об остальном я и не говорю.

— Нет, вы неправы, нужно иной раз позволить себе маленькое развлечение, — солидно возразил Чарли, — а то что ж получается?

— А я что говорю, я что говорю! — так и всколыхнулась старушка. — Я все время говорю отцу: почему иной раз не позволить себе маленькое развлечение, что же тогда получается?

— Конечно. Жизнь ведь у нас такая однообразная, — говорил Чарли, наблюдая за медленно опускающимся на сиденье журналом. Девушка сложила маленькие руки в коричневых перчатках на обтянутых кофейным сукном коленях и в упор глядела на него. Он встретил горящий взгляд ее голубых глаз и быстро отвернулся.

— Так-то так, — продолжал мужчина, — но опять же скажу: надо знать меру, вот вам мое мнение.

— Это верно, — подтвердил Чарли. — Что верно, то верно.

— Конечно, кое-кто может себе все позволить, есть такие люди, но нам надо сначала все хорошенько обдумать и подсчитать, а не срываться с места как угорелым и тащиться к черту на рога.

— Да брось, отец, ты же сам радуешься, когда приезжаешь к Джойс. Вот погоди, усадит она тебя в твое любимое кресло в уголке, подаст чаю в любимой чашке, разве плохо тебе будет?

— Хм, — тяжело заворочал головой старик, — а пока нам тут приходится трястись. Что, скажешь нет?

— Ну, — качнул головой Чарли, чувствуя, что она у него вот-вот оторвется, — ну, если все сначала хорошенько обдумать и подсчитать, тогда конечно! Все это так и получается, не говоря уж об остальном.

Женщина открыла было рот, но не решилась ничего сказать и отвела свои маленькие блестящие глазки. Лицо ее начало краснеть.

— Раз человек к чему-то привык, тогда, конечно, нечего и говорить, я считаю, но с другой стороны, если поглядеть… — захлебывался Чарли, мотая головой как заведенный.

— Довольно, — прервала его девушка высоким зазвеневшим голосом.

— Это вопрос принципа… — еще успел сказать Чарли, но голова его уже перестала качаться и мельтешение перед глазами кончилось.

— Если вы сейчас же не прекратите этот балаган, я попрошу кондуктора вывести вас. А вы, — обратилась девушка тоном оскорбленного достоинства к пожилой чете, — разве вы не видите, что он смеется над вами? — И она снова взялась за журнал.

Старики подозрительно поглядели на Чарли, потом неуверенно друг на друга. Лицо у женщины было красное, глазки взволнованно горели.

— Я, пожалуй, вздремну, — недовольно буркнул старик, устроил поудобнее ноги, прислонил голову к заднику и закрыл глаза.