Это послание было, как бальзам на душу, как рука, гладящая спину, даже слезы почти перестали течь.

Она начала набирать его номер, но затем задумалась. Он должен был пообщаться с Сарой, чтобы узнать, что та к ней приходила. Что означало, что они по меньшей мере контактируют. И он скрыл все это от нее. По сути, он предал ее тем, что сказал хотя бы одно слово той девушке. Так что никакая не чушь собачья, они снова встречались, даже если все было не так, как она себе вообразила. Разумеется, физический аспект отношений важен для Кристиана, но для нее не это было самым главным. Для нее главное то, что он оказался способным забыть ее достаточно надолго, чтобы успеть поговорить с Сарой, может быть, встретиться с ней, чтобы выпить, и снова и снова врать. Она слышала его голос, кричащий в трубку, что он ее любит, что не собирается ее бросать, и ей хотелось выцарапать ему глаза. Он не только произнес эти слова, объявил, что собирается делать, как будто ее мнение не имело никакого значения, более того, она должна быть ему благодарна, что он не трахает снова свою секретаршу, а она должна смириться и еще раз позволить вытереть о себя ноги. Теперь она поняла, что хочет ему доказать.

Он ответил после первого же звонка:

— Рут, где ты? Я жутко волновался.

— Дома. Плохо искал.

— Тогда я сейчас еду.

— Нет, скоро вернется Бетти. Давай где-нибудь встретимся. Как насчет парка Сент-Джеймс? Это как раз рядом с твоей работой.

— Ладно, если ты согласна сюда приехать.

— Я не хочу быть нигде рядом с домом. Не хочу, чтобы мне хоть что-нибудь напоминало о разговоре, который между нами состоится.

— Рут, ничего не было, она сумасшедшая.

— Слушай, Кристиан, заткнись. Тебя никто не спрашивает. Я буду там, как только сумею добраться.

Агата перепугалась, когда услышала голос Рут в холле. Ощущение было чисто физическим, как будто камень упал в ее желудок, разослав волны паники по всему телу. Она давно такого не испытывала, и ощущение было не из приятных. Хэл только что начал есть свой ленч — рыбные палочки, морковка с огорода и даже, впервые, ложка зеленого горошка. Они смеялись над тем, как зеленые горошины разбегались по тарелке, и Хэл никак не мог поймать их ложкой. Затем она услышала голос Рут и даже подумала, что начинает снова слышать то, чего нет на самом деле, но нет, Рут позвала ее снова. Первым желанием Эгги было спрятать тарелку Хэла в буфет, но это могло сбить ребенка с толку и повернуть вспять все их достижения в смысле еды. Нужно ли ей выйти в коридор и закрыть за собой дверь, или это вызовет у Рут подозрения, а Хэл станет нервничать? В конце концов она жестом велела Хэлу молчать, приоткрыла дверь и высунула голову, как будто занималась чем-то очень важным. Но когда она увидела Рут, то сразу поняла, что волноваться по поводу этой женщины не стоит, так как та была явно больна: белая как снег, глаза красные и распухшие, плечи опущены, как будто она борется с сильной болью. Вам что-нибудь нужно? — спросила Агата. Но Рут только хотела, чтобы ее оставили в покое. Не говорите Бетти, что я дома, сказала она, и не пускайте Хэла наверх.

Агата закрыла дверь на кухню и взяла Хэла на колени, помогая ему отправлять еду ложкой в рот.

— Мама, — сказал он, глядя на нее.

Она поцеловала его в макушку:

— Да, золотце, это была мама. Но она пошла полежать, она плохо себя чувствует.

— Мама, — снова повторил Хэл, пряча лицо у нее на груди.

Вы не отдаете себе отчета, что разбитые сердца существуют не только в песнях, пока у вас не появятся дети. На нее нахлынули воспоминания. Она вспомнила свою мать, которая лежала в постели, задернув плотные шторы на окнах, и приказывала Агате вести себя потише, потому что у нее болит голова. Но я хочу показать тебе картинку, которую нарисовала в школе. Такого никогда не должно случиться с Хэлом. Агата ощущала это как тяжелый булыжник в желудке. Он слишком добрый, доверчивый и нежный, он не сможет пережить все разочарования и непонимание.

— Хэл, — сказала Агата, — ты можешь называть меня мамой, но только в шутку и когда мы одни. Но мы можем притвориться, что я твоя мама, и тогда ты не будешь по ней скучать.

— Мама, — снова сказал Хэл, глядя на нее и улыбаясь. Именно это он и имел в виду изначально. Она улыбнулась. Они понимали друг друга, она и Хэл, как никто в мире.

Он так на вас похож, сказала женщина в парке на прошлой неделе, и Агата улыбнулась и прижала мальчика к себе покрепче. Все просто, если ты остаешься спокойной и вежливой и не слишком врешь или не пытаешься завязать с кем-нибудь разговор, который может привести к вранью. Они будут только вдвоем, она и Хэл, не будет места никому другому, кто мог бы вызнать правду и не одобрить. Но это ничего. Уже столько времени Агата была одна, так что будет приятно разделить жизнь с кем-нибудь, и она не могла думать ни о ком, кроме Хэла. Она была уверена, что Рут наверняка думала иначе.

Сара позвонила Кристиану в половине двенадцатого, когда он собирался на совещание, на котором должен был решаться вопрос, увольнять или не увольнять ведущего, который, похоже, не умел нормально говорить. Он перевел звонок на автоответчик и забыл о нем, вспомнил только перед обедом.

Рут часто говорила Кристиану странные вещи, вроде того, что у меня все плывет перед глазами или мир вращается так быстро, что я не успеваю за жизнью. Тогда он не понимал, что она имела в виду. Но в этот момент он не только понял, но испытал бурю чувств, которая говорила ему, что жизнь уже никогда не будет такой, как раньше. Он сразу же позвонил Рут, но Кирсти сказала, что она заболела и уехала домой. Он хотел было ей позвонить, но решил, что лучше будет узнать, во что же он вляпался.

Он ушел из офиса, чтобы позвонить Саре.

— Кристиан, ты получил мое послание?

— Да. Что ты сказала моей жене? — Ему хотелось ей врезать. Желание так мощно и неожиданно охватило его, что он даже споткнулся.

— Почему у тебя такой голос? — спросила она.

— Скажи, что ты говорила моей жене, Сара.

Ее голос стал неуверенным:

— Я сказала, что мы договорились. Ну, знаешь, насчет того, что это не может дальше так продолжаться, а ты чувствуешь себя слишком виноватым, чтобы уйти, но сейчас моя очередь.

Он не смог сдержаться, закричал:

— Когда это мы договорились? О чем, твою мать, мы договорились?

— Когда мы в последний раз виделись, — теперь она плакала, и это вызывало у него отвращение, — я сказала, что больше не могу ждать. Сказала, что расскажу все Рут, а ты пообещал позвонить на следующий день, но не позвонил, вот я и сделала то, что собиралась.

Кристиан дернул себя за волосы. Безумие, окружившее его, было таким ощутимым, что можно было потрогать. Оно было повсюду.

— Как ты смеешь влезать в мою жизнь и думать, что можешь перевернуть ее вверх тормашками? Мы даже ничего не делали. С ума сойти можно.

Теперь она рыдала:

— Но ты обещал… Ты сказал…

— Ничего я не обещал. Черт, какой кошмар.

— Она тебя собирается бросить, и что ты тогда будешь делать?

Кристиан обрел способность соображать:

— Я не собираюсь позволить ей меня бросить, и даже если она это сделает, с тобой я никогда не сойдусь.

Он положил трубку, но сделал это неуверенно. Он знал, что поступил неправильно. Некоторые слова, которые он сказал Саре, вились в его голове, как сигаретный дым, который отказывается покидать ваши легкие. Что-то звучало фальшиво. Его праведное негодование самому ему не казалось праведным.