— Это не беда… Видите, мое милое дитя, известный мыслитель Ля Рош Фуко утверждает, что есть один только род любви, но есть тысяча различных подражаний ему. Понимаете ли вы это?

— Кажется, что да, итак, то, что я чувствовала к Анжело, это было только подражание.

— Непременно так. К несчастью, прежде чем узнаешь оригинал, познакомишься со многими подражаниями. Иногда даже и не найдешь оригинал, а тратишь силы сердца и живешь с одними только подражаниями.

— Но почему же мы можем узнать истинную любовь?

— Почему мы можем узнать… какие смешные вопросы вы задаете. Ах! Милочка, узнаешь, но… но знаете… в самом деле. Это трудно объяснить…

— А вы еще никогда, никого не любили?

— Я, напротив, часто любил, но мне кажется, что это не была истинная любовь. Я никогда, например, не испытывал такого удовольствия, как испытываю теперь, смотря на вас. Почему же вы отворачиваетесь?

— Вы меня конфузите.

— Не браните, не бойтесь ничего… чего вы ищите за поясом?

— Ничего, я только смотрела, не потеряла ли.

— Что, ваш медальон? Вы сейчас мне его показывали.

— Нет не медальон, а эту карту.

— А! Да, ту, которую нашли у вашей кормилицы и на которой была какая-то надпись?

— Да, я должна ее беречь и, чтобы не потерять, заткнула сегодня ее за пояс…

— Вы ее потеряли?

— Нет, я чувствую теперь, что она здесь, но в первую минуту ужасно испугалась.

— Покажите мне эту карточку, не узнаю ли я, чья там рука, это может навести нас на след ваших родителей.

— Вы правду говорите… постойте, постойте…

Вишенка, не подозревая, какая ей угрожает опасность, расстегивает платье и ищет карту за поясом, но скоро теряет терпение. Карта была гораздо дальше запрятана, нежели медальон, и пришлось расстегивать платье, показать еще больше своих прелестей, нежели прежде. Гастон, не будучи в состоянии удержаться, чтобы не помочь Вишенке, кладет свою руку на обнаженную грудь ее, скоро рука проскользнула дальше и дальше. Он теряет рассудок и, почувствовав биение сердца красавицы, все настойчивее и настойчивее ищет, но уже не бубновой дамы, а…

Молодой человек забыл свое обещание быть благоразумным. Провинившись, жалеет о своем поступке и как будто бы раскаивается, но не совсем, должно быть, искренно, потому что согрешить с Вишенкою было удовольствие, редко случающееся.

Вишенка, закрыв глаза руками, горько плачет, а Гастон у ног ее умоляет простить его. Она восклицает:

— Ах, судьба моя, куда меня ведешь?.. Или небо опять меня карает?.. Не должна была я ехать с вами… ни верить вашим обещаниям… Я не знала, что вечно будут меня обманывать!.. Слишком я доверчива! Не нужно было мне говорить об этой бубновой даме, она причина всех бед!

— Я сгораю от стыда! Обвиняйте меня! — отвечает Гастон, не отнимая рук ее от уст своих. Я нарушил свою клятву! Я хотел только любить и уважать вас, но красота и прелестные ваши формы соблазнили меня, я не устоял и невольно согрешил! Простите меня! Я окружу вас всем, что только пожелаете, и постараюсь сделать вас счастливой. Верьте, что никогда вас не покину! Любя и уважая вас, постараюсь снискать взаимность.

Часто говорят, что веришь тому и достигнешь того, чего желаешь, но я не совсем это мнение разделяю, чаще желания наши не сбываются.

Вишенка верила обещаниям Гастона, который клялся в чистоте своих намерений, и надеялась на него, что же ей оставалось делать.

— Завтра же, милая моя, я тебе найму хорошую квартиру, щегольски ее меблирую, поищу прислугу и дам все удобства жизни.

— Мне прислуга не нужна, я привыкла сама все делать.

— Но я хочу, чтобы у тебя была прислуга.

— Маленькую комнату, постель, стол и два стула, вот и все, что мне нужно. Я умею немного шить, немного вышивать, но постараюсь выучиться лучше. Поищу работу.

Гастон смеется и, целуя Вишенку, восклицает:

— Что ты рассказываешь о маленькой квартире и работе. О, нет, нет, тебе не нужно будет никакого занятия. Предоставь мне заботится о твоем будущем. Я богат, милая моя, я хочу, чтобы жизнь твоя была полна любви и удовольствия, чтобы твои наряды были восхитительны, чтобы все твои желания исполнялись. Для твоей красоты ничего не нужно, но я буду очень счастлив, если ты затмишь всех парижских красавиц. Теперь подумаем, что делать нам сегодня. Уже поздно, десять часов, квартиру нанять сейчас нельзя. Я бы свез тебя к себе, но у меня могут быть гости.

— Как, так поздно гости?!.

— В Париже съезжаются обыкновенно очень поздно. Я думаю, что вот как надо нам устроить: ты возьмешь извозчика и поедешь в меблированные комнаты и там переночуешь. Вот тебе деньги, и положи их в карман, до завтра будет довольно, а завтра приходи ко мне, я буду ждать в двенадцать часов и поедем искать квартиру вместе. Возьми мою карточку, на ней написан мой адрес. Спрячь ее. Так как ты Парижа не знаешь, то бери коляску и поезжай по этому адресу. Ну что ж, хорошо? Согласна ты?

— Да, господин Брумиер, я сделаю все, что вы сказали.

— Господин, еще будешь звать меня господином, впрочем, наше знакомство было так внезапно, поведение мое так недостойно… Вы простите меня, но я уверен, что когда убедитесь, как я вас люблю, тогда будете звать меня Гастоном.

— Да, хорошо, господин Гастон.

Молодой человек, видя, что уже поздно, зовет гарсона, расплачивается, велит позвать извозчика, нежно целует Вишенку, вскакивает в свою коляску в то время, когда гарсон подсаживает Вишенку на нанятого извозчика. Она говорит извозчику:

— В постоялый двор… в гостиницу… куда хотите, мне все равно!

Извозчик тронулся.

Вишенка находится в странном состоянии, как в чаду. Вино ли этому причиною, или последнее приглашение — неизвестно, но верно только то, что она как ошеломленная и не понимает, наяву ли это все было или нет. Вдруг она, что-то вспоминает, озирается кругом и восклицает:

— Ах, боже мой! Где мои вещи, где узел!

Но скоро припоминает, что узел ее остался в коляске Гастона, и успокаивается, зная, что завтра он ей отдаст. В узле было одно платье, одна юбка, четыре сорочки, чулки и три платка, но это все ее имущество, и в другое время она была бы в отчаянии потерять его. В эту же минуту она еще помнила обещания Гастона, насчет щегольской квартиры и всех удобств жизни и потому не считала важным, если бы узел и совсем пропал. Притом же у нее было довольно денег, чтоб купить все новое. Гастон всунул ей в карман сорок франков, говоря, что этого хватит до завтра.

«Разве в Париже проживают в один день сорок франков? О, не может быть, надо быть очень богатым, чтобы здесь жить».

Между тем коляска останавливается. Вишенка думала, что подъехали к гостинице, но извозчик, не отворяя дверцы в коляске, оставаясь на козлах и нагнувшись, пьяным и охрипшим голосом, едва ворочая языком, спросил:

— Ну, куда же мы едем? Еду, еду и не знаю куда. Пожалуй, всю ночь вас прокатаешь.

Вишенка видит, что извозчик пьян, испугавшись, поспешно отвечает:

— Я вам сказала везти меня на постоялый двор.

— На постоялый двор? Что вы под этим понимаете. Разве есть в Париже постоялые дворы?

— Так везите в меблированные комнаты, если там лучше.

— Это другое дело… меблированные комнаты… их тут много… а то сказали постоялый двор… я вас и не понял. Давно бы сказали, что в гостиницу…

— Да я вам это говорила.

— Неправда, я не пьян… и, по крайней мере, не настолько, что бы не слышать, что говорят. Стало быть, мы говорили о том, чтобы ехать в гостиницу?.. Хорошо… слушаюсь… да в какую? Их ведь бездна здесь. Может быть, хотите в гостиницу князей или послов… или послов? Но вам в последнюю незачем, вы, может, женщина, кого я везу?

— Да вы видите, что женщина. Везите в какую-нибудь гостиницу, мне все равно.

— Вот новость… а мне какое дело. Выбирайте сами.

— Я бы желала гостиницу недорогую.

— А-а, понимаю, в мещанскую. Мы ее найдем в квартале Маре. Мне это будет по дороге домой. Хотите туда ехать?