После долгих обсуждений, передавая из рук в руки бинокли, мы так и не смогли прийти к твёрдому убеждению, покрыта ли Облачная Макушка снегом или же это песок отражает солнечные лучи.

– А справа что за горы?

– Чёрные Холмы, мэм.

28 июня прошли так называемые Бизоньи Ключи и спустились по сухому притоку Пыльной Реки. Всего шестнадцать миль. С самого утра шли по руслу реки, покрытому водой лишь на несколько сантиметров. Травы мало, но множество тополей повсюду.

– Вот мы и на Пыльной Реке. Это самое сердце Абсароки, – сказал мне Джим Бриджер

– Что такое Абсарока?

Бриджер неторопливо и широко обвёл рукой:

– Весь здешний край, всё вокруг – это Абсарока. Этим словом себя называют индейцы Вороньего Племени. Раньше вся эта территория была под их контролем, но их вытеснили Лакоты и Шайены. Теперь только старожилы, к которым отношусь и я, продолжают называть эти места Абсарокой.

– Абсарока. Красивое название. Но пугающее. В нём угадывается дикость.

– Здесь повсюду дикость, мэм. – Джим посмотрел на меня очень ласково. Я давно не встречала такого взгляда, должно быть, с далёкого детства. – Здесь не может не быть дикости. Дикие звери, дикие люди, дикие реки… Но для меня всё это – норма, а не дикость. Я не понимаю, зачем вы сюда приехали, мэм…

Я и сама не понимаю. Неужели мною двигает только любовь к Тиму? Неужели я решила бросить всё только ради того, чтобы не разлучаться никогда с моим милым Тимом и испытать на себе те же тяготы пограничной жизни, что выпадут на его долю? Наверное, это было глупо с моей стороны – решиться на это. Ведь с Тимом я знакома совсем недолго. Не могу понять, чем он очаровал меня. Неужели только тем, что был моим первым мужчиной? Или я увидела в нём настоящего героя? Ведь он немало рассказал мне про войну, хотя и не выпячивал себя. Не знаю. Не понимаю себя. И не слышу в моём сердце ничего по поводу этой экспедиции. Что меня ожидает впереди? Что ожидает нас всех?

29 июня. Природа вокруг изменилась сегодня. Кактусы, столь беспокоившие лошадей и сильно мешавшие пешим путникам прежде, стали встречаться гораздо реже. Повсюду разливается дурманящий запах полыни. Дикие тюльпаны, душистый горох и многочисленные вьюнки радуют глаз. Люди то и дело останавливаются, собирая индейский картофель и дикий лук.

30 июня. Джим Бриджер не умеет читать, но ему нравится, когда кто-то читает ему. Он с удовольствием слушал, как я читала ему вслух Шекспира. Забавный старик. Ему нравится Шекспир, но он сильно сомневается в правдивости Библии.

– Не могло быть в жизни всей этой чепухи, которую рассказали про Самсона, – качает он головой. – Как это Самсон смог схватить триста лисиц и связать им хвосты в узел? Не может такого быть! Это не человек, а чёрт какой-то. Нет, мэм, такого не могло быть, хоть об этом и написано. Надо же придумать: связать лисицам хвосты узлами, воткнуть в эти узлы по факелу и направить этих зверей на поля врагов, чтобы сжечь их. Даже краснокожие не додумались бы до такого… Нет, мэм, вы уж лучше почитайте мне Шекспира. Этот парень здорово рассказывает, слово к слову ложится. И голова у него варит. Но должен сказать вам, что сердце у этого Шекспира недоброе. Сколько подлостей он держит в голове, сколько обиды у него, сколько гадостей он рассказывает про людей…»

***

Индеец был старым. Морщины испещрили его лоб до такой степени, что кожа сделалась похожей на спёкшуюся картошку, а не на человеческую плоть. Но он легко, без малейшего труда слез с пегой лошади. Джим Бриджер подошёл к нему и протянул руку для пожатия.

– Он утверждает, – сказал Бриджер после нескольких минут разговора с дикарём, – что приехал посмотреть на солдат. Он никогда не сталкивался с белокожими военными людьми. В его племени поговаривают о войне, вот он и приехал посмотреть на людей, которые считаются его врагами.

Полковник Кэррингтон вышел вперёд и предложил индейцу сесть возле костра.

– Спроси у него, Джим, думает ли он, что мы опасны для его племени.

– Нет. Он так не думает. Но так думает племя. Сам же он считает, что Синие Куртки слабы и бестолковы. Он посмеивается над огромным числом фургонов, которые прикатили сюда. Он удивляется: неужели без всех этих вещей солдаты не смогут прожить?

Индеец поправил красное одеяло, обёрнутое вокруг бёдер, обвёл глазами собравшихся вокруг него белых людей и покачал головой. Его седые волосы были сплетены в тугие косы и перевязаны полосками из медвежьей шкуры.

– Он говорит, что не понимает, зачем сюда пришли Синие Куртки, – продолжил Бриджер переводить слова дикаря. – Он полагает, что мы опасны именно тем, что в нас много непонятного…

Индеец поднялся, будто собираясь уйти, и потёр колени. Его коричневые пальцы были одного цвета с засаленными ноговицами.

Внезапно он застыл и спросил что-то.

– Он хочет знать, кто эта девушка.

– Которая девушка? – уточнил Кэррингтон, и стоявшие вокруг него офицеры расступились.

Индеец выпрямился и вытянул руку по направлению к Нэнси.

– Чем-то ты привлекла его, дочка, – проговорил Джим и поскрёб ногтями свою бороду.

– Что ему надо от неё? – шагнул вперёд Тим Хэнкс. – Какого дьявола он тычет в неё пальцем? Может быть, он хочет напугать её?

Бриджер подошёл поближе к индейцу и перебросился с ним несколькими фразами. Прошла минута, другая, третья. Индеец что-то говорил тихим голосом, затем посмотрел на Тима Хэнкса.

– Дочка, – Джим поманил Нэнси к себе, – индеец просит тебя приблизиться.

Девушка сделала несколько шагов вперёд.

– А вы, джентльмены, – сказал Бриджер, оглядывая столпившихся офицеров, – отступите в сторонку. Тут не о военных делах идёт речь. Эти слова не для посторонних ушей.

– Мне тоже отойти? – удивился Кэррингтон.

– Да, сэр, – кивнул старый проводник, почёсывая шею.

– Чего он хочет, Джим? – Нэнси настороженно поглядывала на темнокожего дикаря. Её глаза внимательно оглядели худощавые старческие руки и задержались на его груди, рассечённой глубокими вертикальными шрамами. Глаза индейца то опускались, упираясь взором в угли костра, то поднимались и начинали ощупывать лицо белой девушки.

– Он говорит, что твой облик знаком ему, – перевёл Бриджер слова индейца. – Он видел тебя.

– Этого не может быть, – Нэнси отрицательно покачала головой, в её глазах мелькнул испуг. – Я не бывала здесь раньше.

Она оглянулась и увидела позади напряжённую фигуру Тима. Солдат пытался распознать, о чём шла речь, но не мог.

– Я здесь впервые, – повторила Нэнси.

– Этот индеец, – сказал Бриджер, – ни разу в жизни не встречал белых женщин. Он говорит о своём сне. Он видел белокожую девушку во сне и считает, что это была ты, Нэнси.

– Я? Это странно… И что я делала?

– Он говорит, что ты остановила пули, которые предназначались его сыну, – продолжал переводить Бриджер. – Его сын очень уважаем в племени. Его сына зовут Человек-Упавший-С-Бизона. Это очень смелый воин. Но в его сне Человек-Упавший-С-Бизона попал под дождь, это был дождь из пуль, и вокруг танцевали синие тени. Старик думает, что это были тени Синих Курток, то есть наших солдат. Поэтому он и приехал посмотреть на нас. И вот он увидел тебя и узнал.

– Джим, – Нэнси почувствовала мелкую дрожь во всём теле, – что это может означать? Я боюсь. Я ничего не понимаю.

– Ещё он говорит, – продолжал Бриджер, внимательно вслушиваясь в слова индейца и следя за быстрыми жестами загорелых рук, – что тебя привело сюда не то, о чём ты думаешь. Есть какой-то человек, которого ты считаешь своим… Этого я не понимаю, дочка, возможно, речь о твоём женихе… Но человек этот расстанется с тобой. Он говорит, что видит в сердце того человека два огня. Один огонь маленький, и его искры направлены к тебе. Другой огонь большой, и его искры летят в противоположную сторону от тебя и от синих теней…

Индеец улыбнулся беззубым ртом и подался немного вперёд, вытянув жилистую руку, запястье которой было украшено ниткой с крупными белыми бусинами.