Мал пытался возражать:

– Мужчина непогоды бояться не должен, иначе какой он воин? Дядюшка, ну пусти нас на конюшню!

– Цыц, – зыркнул Полоз угрюмым тёмно-карим глазом. – Мужчина нашёлся… Молоко на губах не обсохло, а туда же – старшим прекословить!… Да и кони грозы испугаться могут. Понесут – свалитесь, расшибётесь, а мне отвечать.

Буря нещадно трепала деревья, сорванные с ветвей листья кружились в воздухе, как стаи переполошённых птиц; дождь лился на землю, и без того уже раскисшую от влаги, а извилистые молнии пронизывали небо яркими мгновенными трещинами. Мал в отчаянии грыз ноготь, стоя у окна, а Радятко, скрестив руки на груди, прислонился рядом к простенку.

– Не судьба, видимо, – усмехнулся он сквозь прищур.

– Я всё равно пойду на конюшню и вырвусь, – проговорил Мал. Впрочем, твёрдости в его голосе было не слишком много, будто он сам не верил в то, что произнёс.

– А Яр? – напомнил Радятко. – Как ты его оставишь? Мамки его и в погожий день верхом кататься не отпустили бы, не говоря уж про ненастный: маленький он ещё. Да и наследник он, а потому его берегут, как зеницу ока…

Мал подавленно насупился, не зная, что возразить.

– Злыдень ты, братушка, – только и бросил он, глянув на брата исподлобья. – Матушку не любишь… Не злорадствовал бы хоть.

– А ты клыки этого парня, который через частокол перескочил, видал? – вспылил Радятко. – Да и заборчик двухсаженный обычному человеку этак не перемахнуть.

– Ты это о чём? – нахмурился Мал.

– А о том! Нелюдь он, – высказал старший брат свою догадку. – И матушку, наверно, уже убил… А теперь и до нас добраться хочет!

Глаза Мала потрясённо округлились, а потом наполнились слезами.

– Нет… Нет, – пролепетал он трясущимися губами. Вынул из-за пазухи берёсту. – Матушка жива! Вот, это она писала!

– Почём нам знать, она или не она! – воскликнул Радятко, чувствуя, как и к его горлу тоже подбираются предательские слёзы. – Не хнычь, ты не девка! Надо думать, что делать теперь.

– А что… делать-то? – всхлипнул Мал. – А?

– Надо найти его и убить, – ожесточённо кусая губы и изо всех сил стараясь не расплакаться, ответил Радятко. – Я раздобуду меч, и ночью мы выберемся из дворца по тайному ходу. Дверь, которая ведёт в него – в княжеской опочивальне, а ключ от неё – у Милована. Он уж который день пьянствует – небось, немудрено будет ключи у него стащить. Да и меч у него же взять можно, он даже не почует. Стража – только снаружи да у выхода, а тайный лаз никто не стережёт, потому что о нём знает только сам князь, ключник, Милован и матушка. Она-то мне про него и рассказывала.

– А как мы его найдём, нелюдя этого? – дрожащим шёпотом спросил Мал.

– Там поглядим, – ответил Радятко. – Сперва выбраться надо.

– А я всё-таки верю, что матушка жива, – вздохнул младший брат.

– Я бы тоже хотел верить, – тихо сознался Радятко. – Но что-то мне подсказывает…

Не договорив, он сел на лавку у стены, облокотился на колени и вцепился себе в волосы. Громовой раскат потряс небо и землю, и мальчики невольно вздрогнули.

Подали ужин, а матушка всё так и не возвращалась. Братьям кусок не лез в горло; Мал с тоской косился в окно, за которым бесновалось серое ненастье, а Радятко обдумывал предстоящий побег. Из братьев он был наиболее решительным и деятельным, никогда не плакал и считал себя взрослым воином. Шутка ли сказать – двенадцать лет! На селе в этом возрасте уже вовсю работали наравне со старшими, без послаблений, а дети дружинников постигали ратное дело. Дядьке Полозу Радятко подчинялся неохотно и бывал частенько наказан за ослушание и дерзость.

После ужина он отправился на разведку. У двери в княжескую спальню караул не стоял, но она была заперта. Ключом владели трое – ключник Вторак, за худобу прозванный Кощеем, постельничий и начальник стражи. Последний, выгнав всех из своей каморки, основательно набрался. Подкравшись к караульным помещениям, Радятко слышал, как Милована пытался усовестить ключник.

– Милованушко, полно уж тебе зелье-то хлестать, – гнусаво бубнил он. – Негоже…

– Ты мне не указ, – грубо ответил развязно-хмельной голос начальника стражи.

– Пока владыки нет, я тут за старшого оставлен, – возразил Кощей.

– Ты хозяйством заведуешь да челядью, а я не твой холоп, я только князю подчиняюсь… Ступай прочь, Кощей, не замай! Не в твоём праве мной повелевать… А стража сама свою службу знает.

Ключник сокрушённо поцокал языком.

– Ты уж не гневайся, друг сердешный, только я всё государю доложу, как вернётся он. Негоже так.

– Да как хочешь, – хмыкнул Милован равнодушно и устало. – Мне всё едино. Вернётся ли князь-то? Вот в чём закавыка…

– С чего это он не должен возвернуться?

– А ты видал, кто его увёз?

– Государь сказал, что отлучка его недолгой будет.

– Эх… Ступай, Кощей. Не до тебя мне…

Радятко притаился в углу, позволив длинной и тощей фигуре ключника пройти. Ещё некоторое время он выжидал; прошедший мимо стражник не обратил на него никакого внимания. Раскаты грома слышались здесь отдалённо и глухо, гораздо громче стучало сердце мальчика.

Приотворив дверь, Радятко осторожно заглянул. Тусклый свет единственной лампы на миг заслонила чёрная тень, заставив мальчика вздрогнуть: это Милован, пьяно шатаясь, прошаркал ногами в угол и принялся с кряхтением раздвигать полы кафтана. Зажурчала струйка: начальник стражи справлял малую нужду в кувшин – поганил добрую посудину, в которой, вероятно, до этого содержался напиток, доведший его до нынешнего состояния. На столе стоял позолоченный жбан с крышкой и чарка. Под звук собственной струи Милован издавал протяжное скрипучее мычание.

Закончив, он поплёлся к столу. Сел, долго щурился на лампу в тяжёлом оцепенении, потом шевельнулся, наполнил чарку и выпил. Нечаянный скрип двери вонзился в грудь Радятко ледяной стрелой, и мальчик отпрянул, но бежать было поздно: Милован его заметил.

– Эй… Ты какого лешего тут шатаешься? Тебе положено спать! – хрипло проворчал он. И сплюнул: – Пёсье отродье…

Радятко не испытывал страха перед этим пьяным рыжебородым человеком в красном кафтане с блестящим воротником и золотыми галунами. Он презирал его, а язвительные слова вонзились в сердце раскалённым шипом. Гордость выпустила когти, заставив мальчика сжать кулаки, войти и ответить на злое незаслуженное оскорбление.

– Почто ты меня ругаешь, дядя Милован? Я тебе не отродье! – обиженно проговорил Радятко.

– Отродье и есть, – хмыкнул начальник стражи, вперив в мальчика мутный, окосевший взгляд сквозь щёточку светлых поросячьих ресниц. – Ещё и дерзкое на язык… Ты знаешь, что батяня твой – оборотень, Марушин пёс? М-м?