– Ш-ш, – прошептал он, приложив палец к губам. – Не бойтесь, ребятки. Я не враг вам, я пришёл от вашей матушки. Сюда она больше не вернётся. Уезжает она далеко – в Белые горы, потому что нет у неё больше сил жить с князем, но вас она хочет взять с собою, а потому прислала меня. Вот… Прочтите записку от неё. А украшение – знак того, что это действительно она послала меня. Вы ведь признаёте его?

На узкой ладони незнакомца блестело матушкино запястье с красновато-сиреневыми камнями, а также лежала свёрнутая трубочкой берёста… Радятко, как кнутом огретый, отшатнулся: в его голове ледяной молнией блеснула страшная догадка. Наверняка матушка лежит где-то убитая, а этот вор просто снял с неё запястье… Или, быть может, он и есть убийца? Вот только зачем он плёл небылицы про Белые горы? Матушка много рассказывала братьям о них, но откуда чужаку было об этом известно? Васильковая синева его глаз казалась жуткой…

Радятко волчонком кинулся на незнакомца с криком:

– Ты… душегуб! Ты матушку загубил! Не верю тебе!

Паренёк молниеносно увернулся от деревянного меча, в мгновение ока очутившись у братьев за спинами.

– Не виноват я ни в чём, и матушка ваша целёхонька, вас дожидается, – прозвучал его хрипловатый голос над ухом у Мала. – Голубчик, ты вроде поспокойнее будешь… Прочти записку и угомони своего дикого братца.

В руку Мала легла берёста. Мальчик развернул её… Чем-то острым там были выцарапаны слова: «Радятушко, Мал, Яр, верьте этому человеку. Я жива, здорова. Ваша матушка».

Радятко тем временем, всё ещё не веря незнакомцу, закричал:

– Стража! Стража! Держи вора!

Но стража сегодня, похоже, решила устроить себе день отдыха. Милован запил, некому стало их гонять, и на крик Радятко прибежал только дядька Полоз – худой, сутулый и чернявый, с плёткой в руке.

– Ах ты, стервец! – вскричал он, замахиваясь на паренька.

Но не тут-то было. Плётка обвилась вокруг руки юноши и оказалась крепко зажатой в его небольшом сухощавом кулаке. Один рывок – и дядька Полоз остался с пустыми руками, а парень, клыкасто посмеиваясь, похлопывал себя отобранной плетью по сапогу. Дядька вдруг ни с того ни с сего встал столбом, взгляд его остекленел, а вытянувшееся лицо поглупело. Паренёк же, вложив в ладонь Мала золотое запястье, сказал:

– Не подводите вашу матушку, ребята. Сегодня на вечерней верховой езде будьте все втроём – и младшего с собой возьмите покататься. Как будете ездить в загоне – сигайте через ограду, она невысокая. И мчите что есть духу в сторону леса – там увидите повозку со мною на козлах. Жду вас.

Не успели братья моргнуть – а гостя уже след простыл.

Дядька пришёл в себя не сразу. Он долго хмурился, тёр глаза, мотал головой, точно пытался вытрясти оттуда завалившуюся в дальний угол мысль… Потом огляделся, будто не понимая, как и зачем здесь оказался, пожал плечами, хмыкнул и ушёл.

Бросив меч, Радятко прислонился спиной к стволу яблони и задумался. Брат протянул ему на ладони берёсту – на такой ребята когда-то учились писать ввиду дороговизны бумаги. Читая нацарапанные на коре белоствольного дерева письмена, Радятко молча до крови обкусывал кожицу на губах, а к его щекам приливал сухой тревожный жар. Ветер беспокойной птицей бился в верхушках сильно поредевших крон, вздыхал и метался, трогал горящее лицо мальчика и пытался поцеловать между недоверчиво сдвинутых тёмных бровей.

– Коли б матушка была мертва, откуда б он узнал, как нас звать? – рассудительно заметил Мал, тыкая пальцем в письмо. – Гляди! Мы тут по имени названы.

– А может, он у неё выпытал, – упрямился Радятко. – Обманом или силой… Не верю я ему!

– Я всё ж таки думаю, что это матушка его послала, – сказал младший брат.

– А я так не думаю, – буркнул Радятко.

Деревья горестно шуршали: «Ну что же ты!» Ветер, отчаявшись достучаться до его сердца, устало заполз в траву и стих. Небо молчало, не давая подсказки, а больше и спросить-то было не у кого. Некому довериться. Дядька Полоз только следил, чтоб они прилежно занимались да вовремя обедали, а всем остальным не было дела до братьев. Не прижились они здесь, равно как и матушка, томившаяся за князем, как вольная певчая птица в клетке. В её рассказы о Белых горах вплетались пряди светлой тоски по этому чудесному краю; впрочем, Радятко всегда слушал их с долей недоверия – а могут ли женщины быть воинами? Это не укладывалось у него в голове, и образ дочерей Лалады вызывал у него постоянное глухое раздражение. Более всего смущало его то обстоятельство, что эти создания обходились без мужчин. О том, как у них рождаются дети, мать в своих рассказах, более всего похожих на выдумки, не распространялась, а Радятко очень занимал этот вопрос. Или она чего-то не договаривала, или эти существа и не женщины вовсе.

Белые горы были шкатулкой со сказками, крышку которой мать приоткрывала только им и их без вести пропавшей сестре Дарёне. Больше никто не имел права перебирать волшебные самоцветы, спрятанные в ней – так полагал Радятко. И вот, нашёлся ещё некто, соприкоснувшийся с этой тайной… Но для этого он должен был знать мать лично. Значит, парень в синей свитке видел её и говорил с ней.

– Ну, что? – волновался тем временем Мал, бродя из стороны в сторону и волоча свой деревянный меч острием по траве. – Сделаем, как он сказал? Братушка, сбежим! Надо бежать, говорю тебе! Незачем ему нас обманывать… Матушка там ждёт нас, я чувствую! Вот только не знаю, разрешат ли нам взять Яра покататься.

– А я вот не знаю, действительно ли матушка нас там ждёт, а не кто-то иной, – угрюмо процедил Радятко, скрещивая руки на груди. – А если это западня?

– Не западня, я сердцем чую! – умоляюще сдвинув брови домиком, промолвил Мал.

– Надо не только сердце слушать, – ответил Радятко. – Но и головой думать.

Мягкий и покладистый Мал редко выходил из себя, но тут его ноздри гневно раздулись, а в глазах блеснули слёзы.

– Из-за твоей… головы, – воскликнул он, – мы матушку подведём… И разлучимся с ней! Она нас ждёт, а ты… медлишь! Раздумываешь! В общем, что говорить… Ты – как знаешь, а я сегодня заставлю своего коня сигануть через прясло и поскачу в лес. Яра я тоже уж как-нибудь исхитрюсь и возьму покататься. Всё! Я решил. А ты давай, думай! Пойдёшь со мной – так пойдёшь, а нет – так и оставайся.

Сердито и расстроенно швырнув меч в траву, он зашагал прочь.

– Дурень, – пробурчал ему вслед старший брат.

Жёлтый лист, кружась в тревожном полёте, опустился у его ног. «К весточке», – подумалось мальчику.

Два брата разделились: один хотел сбежать, второй колебался. Но младшему не повезло. Сама природа как будто воспротивилась воплощению его замысла: к вечеру разразилась холодная осенняя гроза, и езду верхом воспитатель решил отменить.

– Да ну, вон какая непогода, – сказал дядька Полоз, щурясь в окно и вскидывая густые чёрные брови при вспышках молний. – Какая езда? Ветрище, дождище… Молоньи так и стреляют, того и гляди в макушку ударят. И собаку в такое ненастье из дома не выгонишь, а я, чай, не собака. Мокнуть не желаю. Застужусь – потом все кости ломить будет. Два дня на печи проваляюсь, не меньше – со спиной-то. Нет уж, пострелята, сидите сегодня дома.