Александр Дольский: «Сейчас много песен появилось памяти Высоцкого. Почти каждый автор сочиняет посвященную его памяти песню. Я считаю, что это хорошо, это правильно… Еще долго его образ и его творчество будут вдохновлять поэтов. Я горжусь тем, что сочинил песню, посвященную ему, когда он был жив. Он знал эту песню. В ней, естественно, говорится о Высоцком как о живом. Я думаю, это и правильно… Словно тысячи тысяч оркестров разодрали мелодии плоть — миллионы нещадных маэстро стали палочкой сердце колоть. Будто бич резал напропалую, этот ритм, что у пульса в плену, — оплеухи нужней поцелуев — поцелуям мы знаем цену. И слова зазвучали, как клекот пораженного насмерть орла, полоснули до горла от легких, и ворочалась совесть и жгла. Я увидел, как он изначален, облекая в простые слова наши муки, и смех, и печали, как повинна его голова. Приоткрыл он понятья и вещи, что казались яснее всего. Несчастливый становится вещим — это счастье для паствы его. А за мужеством (как ни усердствуй) проступает, печалью дыша, уязвимое, нежное сердце и трепещет живая душа. Если падает бард и скиталец, побежденный глаголом успех, то все ложи пока свои пальцы поднимают с улыбками вверх. И явилась мне, как откровенье, эта мысль, что подспудно жила: счастье есть не в удовлетворенье, а в способности страстно желать. На подмостках судьбы и театра исступленно хрипит на весь свет осужденный на жизнь гладиатор, обреченный на вечность поэт». Александр Городницкий: Погиб поэт. Так умирает Гамлет, Опробованный ядом и клинком. Погиб поэт. А мы вот живы – нам ли Судить о нем, как встарь, обиняком? Его словами мелкими не троньте: Что ваши сплетни суетные все! Судьба поэта – умирать на фронте, Мечтая о нейтральной полосе. Где нынче вы, его единоверцы, Любимые и верные друзья? Погиб поэт – не выдержало сердце: ему и было выдержать нельзя! Толкуют громко шуты и невежды Над лопнувшей гитарною струной. Погиб поэт, и нет уже надежды, Что это просто слух очередной. Теперь от популярности дурацкой ушел он за другие рубежи. Тревожным сном он спит в могиле братской, Где Русская поэзия лежит. Своей былинной не истратив силы, Умолк поэт, набравши в рот воды, И голос потерявшая Россия не понимает собственной беды. А на дворе осенние капели И наших судеб тлеющая нить. Но сколько песен все бы мы ни пели, его нам одного не заменить! На вечере также выступили А. Дулов, В. Егоров, В. Туриянский, С. Никитин, В. Берковский…
И был на вечере сам Владимир Высоцкий: вначале – во фрагменте из фильма «Срочно требуется песня», а в конце прозвучала фонограмма его песни «Натянутый канат»… Не на этом вечере, а на многих своих выступлениях другие авторы пели свои песни, посвященные Владимиру Высоцкому. Александр Розенбаум Дорога на Ваганьково Над заснеженным садиком Одинокий фонарь, И, как свежая ссадина, Жжет мне сердце луна. В эту полночь щемящую Не заказан мне путь На Ваганьково кладбище, Где он лег отдохнуть. Я пойду, слыша плач иных Инквизиторских стран, Мимо тел раскоряченных, Мимо дыб и сутан… Долго будет звенеть еще Тех помостов пила… Я пойду, цепенеющий От величия зла. Пистолеты дуэльные Различаю во мгле, Два поэта расстреляны и Не на папской земле. Офицерам молоденьким Век убийцами слыть. Ах Володя, Володенька, А нам кого обвинить? И во взгляде рассеянном Возле петли тугой Промелькнет вдруг Есенина Русочубая боль. Рты распахнуты матерно — Вижу пьяных господ Над заблеванной скатертью Велимировских од. Вижу избы тарусские, Комарова снега, Две великие русские, Две подруги богам. Дом на спуске Андреевском, Где же доска, кто в нем жил? Но мы все же надеемся, В грудь встречая ножи. Проплывают видения, И хочу закричать — Родились не злодеями, Так доколе ж нам лгать? Я стою перед «Банькою», Я закончил свой путь, Я пришел на Ваганьково, Где он лег отдохнуть… Андрей Макаревич: «У Высоцкого было «три аккорда», но это именно те три аккорда, которые идеально соответствуют его стихам. И это настоящая музыка: мелодий на три аккорда у него колоссальное множество». Я разбил об асфальт расписные стеклянные детские замки, Стала тверже рука, и изысканней слог, и уверенней шаг. Только что-то не так, если страшно молчит, растерявшись, толпа на Таганке, Если столько цветов, бесполезных цветов в бесполезных руках… И тогда я решил убежать, обмануть, обвести обнаглевшее время, Я явился тайком в те места, куда вход для меня запрещен. Я стучался в свой дом, где вчера до звонка доставал еле-еле, И дурманил меня сладкий запах забытых ушедших времен. И казалось, вот-вот заскрипят и откроются мертвые двери. Я войду во вчера, я вернусь, словно с дальнего фронта, домой, Я им все расскажу, что с ним будет, и, может быть, кто-то поверит, И удастся тогда хоть немного свернуть, хоть немного пройти стороной… И никто не открыл. Ни души в заколоченном, брошенном доме. Я не смог отойти, и стоял, как в больном затянувшемся сне. Это злая судьба, если кто-то опять не допел и кого-то хоронят, Это время ушло, и ушло навсегда… И случайно вернулось ко мне. |
